Ковчег Спасения - Рейнольдс Аластер (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Старики почти не изменились, но теперь Клавейн настроился на мысленный тон, который они излучали. Омытые аурой ободрения, лица стариков посвежели и выглядели скорее безмятежными и исполненными терпения, чем строгости. Они были готовы ждать часами, пока дети решатся действовать.
Окружающая обстановка тоже изменилась. Воздух наполнился яркими бабочками и стрекозами, которые стремительно носились вокруг по немыслимым траекториям. В листве прокладывали путь неоновые гусеницы. Колибри перелетали от цветка к цветку, зависая в воздухе, словно заводные игрушки. Обезьяны, лемуры и летающие белки нахально пересекали свободное пространство, их глаза блестели, как мраморные шарики.
Клавейн смотрел глазами детей. Они не знали другого мира, кроме этой сказочной абстракции. По мере того как маленькие Конджойнеры будут становиться старше, кто-то начнет умело изменять информацию, которая поступает им в мозг. Эти перемены, происходящие изо дня в день, останутся незамеченными. Однако существа, которые населяют лес, постепенно будут выглядеть все более реалистично, их окраска поблекнет, цвета сменятся естественными — зеленым и бурым, черным и белым. Потом обитатели леса начнут уменьшаться, станут похожими на призраков и, наконец, исчезнут. Останутся только настоящие животные и растения. Потом, когда детям исполнится десять или одиннадцать лет, им осторожно расскажут о машинах, создающих мир, который они видят. Расскажут об имплантантах, о возможности набросить второй слой поверх реальности, и о том, как изменять этот слой при помощи своего воображения.
Процесс обучения Клавейна проходил несколько более грубо. Все произошло на Марсе, когда он второй раз посетил Гнездо Галианы. Она показывала Клавейну детскую, в которой тренировали маленьких Объединившихся, но тогда он еще не был готов позволить вживить себе имплантанты. Потом его ранили, и Галиане пришлось ввести ему медишны — разновидность медицинских имплантантов. Он до сих пор помнил леденящий сердце момент, когда впервые ощутил способность манипулировать субъективной реальностью. Чувство, что твоя голова полностью открыта для множества других сознаний, и что ты сам — только малая часть единого целого. Но, возможно, наиболее шокирующим стал момент, когда он впервые, мельком, увидел разом всех Объединившихся, которые находились вокруг. Психологи называют это «прорывом сознания», но вряд ли кому-нибудь из них довелось пережить такое на собственном опыте.
Неожиданно его внимание вновь привлекли дети.
(Клавейн!)
Эту мысль послал один из мальчиков.
Приказав роботу-перевозчику остановиться в центре пространства, которое дети использовали для урока левитации, Клавейн развернул платформу так, чтобы находиться с ними примерно на одном уровне с ними.
«Привет», — он облокотился на перила, как проповедник на кафедре.
(Где ты был?) — поинтересовалась девочка, которая, не отрываясь, смотрела на Клавейна.
«Снаружи», — ответил он, осторожно покосившись на учителей.
(Снаружи?! Вне Материнского Гнезда?!)
Как ей ответить? Он не помнил, какого рода знания считаются допустимыми в таком возрасте. Естественно, они ничего не знают о войне. Но сложно рассуждать о каком-то предмете, не затрагивая того, что с ним связано.
«Именно. Вне Материнского Гнезда».
(На космическом корабле?)
«Конечно. На очень большом корабле».
(Можно, я его увижу?) — попросила девочка.
«Как-нибудь в другой раз, не сегодня», — Клавейн почувствовал беспокойство воспитателей, однако никто из них к нему не обратился. — «Кажется, есть другие вещи, на которые вам обязательно надо посмотреть».
(А что ты делал на космическом корабле?)
Клавейн поскреб бороду. Он очень не любил делать две вещи: обманывать детей и пользоваться ложью во спасение. Так что лучше всего будет рассказать часть правды.
«Я кое-кого спасал».
(Кого ты спасал?)
«Э… Одну даму. Женщину».
(А почему тебе пришлось ее спасать?)
«У нее на корабле — космическом корабле — возникли кое-какие проблемы. Ей понадобилась помощь, а я, так случилось, пролетал мимо».
(А как звали эту женщину?)
«Бакс. Антуанетта Бакс. Мне пришлось одолжить ей ракету-буксир, чтобы ее звездолет не упал обратно в атмосферу газового гиганта».
(А почему она оттуда вылетала?)
«Не знаю, так что не буду говорить».
(А почему у нее два имени, Клавейн?)
«Потому что…»
Клавейн понял, что завяз.
«На самом деле… хм-м… Мне не стоит вам мешать. На самом деле…»
Он ощутил что-то вроде дуновения ветерка и понял, что наставники пришли в умиротворенное состояние.
«Итак… хм-м… Кто мне покажет, как умеет летать?»
Вот и все, что требовалось. Пять голосов наперебой зазвучали в голове Клавейна, борясь за его внимания.
(Я, Клавейн! Я!)
И все пятеро, едва сдерживаясь, спрыгнули в пустоту.
Примерно секунду Клавейн любовался зеленой бесконечностью, потом перевозчик прорвал сияющее марево листвы и выплыл на следующую «поляну». Три-четыре минуты назад Клавейн расстался с детьми и летел через лес, точно зная, где найти Фелку.
Ее жилище представляло собой пустое сферическое пространство, со всех сторон окруженное густой растительностью. Одна из перекладин торчала из массы зелени, раздуваясь и образуя жилое «дупло». Перевозчик подлетел к перекладине и неподвижно завис вплотную к ней, запустив турбины, давая Клавейну возможность выйти. Трапы и веревочные лестницы были снабжены ручками и опорами для ног, что позволяло двигаться вдоль перекладины, пока он не обнаружил вход в «дупло». Голова снова закружилась, но лишь слегка. Вероятно, какую-то часть его сознания приводила в ужас одна мысль о том, чтобы безрассудно карабкаться по странному сооружению, навевающем воспоминания о пологе дикого леса. Но с годами этот ворчливый повелительный голос, навевающий беспокойство, стих и стал почти не слышен.
— Фелка, — позвал он вслух, — это Клавейн.
Ответа не последовало. Он прошел вглубь, опускаясь — или поднимаясь? — совершенно наобум.
— Фелка!
— Привет, Клавейн, — ее голос оглушительно прогремел откуда-то неподалеку, отраженный и усиленный специфической акустикой перекладин.
Клавейн пошел на голос, поскольку не мог почувствовать ее мысли. Обычно Фелка не подключалась к единому сознанию Конджойнеров, хотя в отдельных случаях делала исключение. Но даже в такие моменты она держала дистанцию. Когда-то давно, по взаимному согласию, они заблокировали сознание друг от друга — исключение составлял уровень бытовых мелочей. Все остальное расценивалось как нежелательная интимность.
Шахта заканчивалась помещением, похожим на матку. Фелка проводила здесь почти все свое время, здесь же находилась ее лаборатория и мастерская. Стены были покрыты обворожительными деревянными завитками, похожими на естественную скульптуру. По мнению Клавейна, они напоминали геодезическую карту пространства-времени с высоким внутренним напряжением. Канделябры и бра, увешанные фонариками, излучали неяркое сияние, и его многочисленные тени ползли по стенам, трепеща и корчась, точно в пароксизмах страсти. Клавейн помогал себе двигаться, ощупывая кончиками пальцев замысловатые деревянные вещицы, которые свободно плавали в пространстве. Большинство из них он хорошо знал, но одну или две видел впервые.
Клавейн поймал один предмет, чтобы рассмотреть поближе, и тот затрещал, как погремушка. Это оказалась человеческая голова, сделанная из цельного спиралевидного деревянного нароста. Через отверстия в спирали можно было разглядеть еще одну голову, а внутри — еще одну; возможно, их было еще много. Он отпустил поделку и взял другую. Эта представляла собой сферу, утыканную палочками, которые были выдвинуты на разную длину. Клавейн поправил одну и почувствовал, как внутри сферы что-то щелкнуло, точно замок.
— Вижу, ты времени даром не теряла, Фелка, — сказал он.
— Думаю, не только я, — отозвалась Фелка. — Рапорт уже пришел. Что там за история с пленником?
