Королева куба - Куприянов Сергей Александрович (бесплатные полные книги .txt) 📗
Осталось за кадром, как тюбики с кремом попали на борт, хотя по этому поводу у Макса имелись соображения, главное, как они прошли несколько таможенных досмотров - на самой Чарли, в нескольких промежуточных портах и на Земле. Видно, с творчеством у Пола тоже все оказалось в порядке, потому что он наклеил на стандартные тубы этикетки супа-концентрата, в изрядном количестве имеющегося на камбузе корабля, упаковал их в ящик и «нечаянно» залил его горячим топленым маслом, после чего мало у кого возникало желание в нем шарить.
Словом, у Макса перед глазами имелось достаточно примеров для подражания, причем примеров успешных, и он придумал, как ему казалось, безупречную операцию.
Интеллектуальным толчком для нее послужило внезапное увольнение его соседа по каюте, в одном из портов объявившего капитану, что он покидает борт, так как нашел для себя работенку получше. После него осталось много всяких мелочей вроде разномастных грязных носков или набора голографических фильмов настолько садистского содержания, что Макс их абсолютно не мог смотреть. Надо ли говорить, что некоторое время ушло на то, чтобы все это наследство переправить в утилизатор. Среди прочего оказался еще один предмет, некоторое время вызывавший у Макса искреннее недоумение. Собранный из плотно подогнанных друг к другу деревянных реек, щит служил основой для аляповатой картины на тему Рамаяны. Преувеличенно яркие, контрастные краски, оскаленные физиономии, неестественные театральные позы - на звание художественного произведения полотно размером почти метр на метр никак не тянуло. В утилизатор же оно не угодило только по причине своих размеров. А чуть позже судьба в лице Макса распорядилась иначе. У него появилась идея.
Нью-Кастилья, куда они доставили большую партию сублимированных продуктов питания, в силу каких-то сугубо политических причин находилась в экономической блокаде, преодолевать которую разрешалось лишь кораблям с гуманитарным грузом на борту, причем объем и состав груза жестко контролировались. Надо ли говорить, что ситуация на этой планетке сложилась аховая. Сельское хозяйство там присутствовало в виде нескольких гидропонных оранжерей, урожай которых не мог в полном объеме обеспечить население продуктами, а производство заключалось в выработке кислорода для своих и чужих нужд, добыче некоторых руд, их первичной переработке и некоторое - небольшое - полукустарное производство на их основе. Все остальное было привозным, что, естественно, делало Нью-Кастилью очень зависимой от внешнего мира, и это, очевидно, не вполне понял кто-то из ее правителей.
Впрочем, Макс не больно-то вникал в причины бедственного положения планеты. Он уяснил для себя главное - на Нью-Кастилье имеется переизбыток драгоценных металлов, которые принимаются у нее только в обмен на продовольствие, медикаменты и промтовары. Другими словами, драгоценностей полно, но девать их катастрофически некуда, и по этой причине они там страшно, фантастически дешевы. За пару крепких ботинок из натуральной кожи и бутылку водки можно выменять массивный золотой перстень грубой работы. Впрочем, наличные тоже охотно принимались.
За неделю, пока шла разгрузка и погрузка, Макс, проявив чудеса предприимчивости, договорился, что ему изготовят металлическую раму для картины. Взамен от отдал ящик консервированных сосисок, четыре упаковки пива, коробку сардин в масле, два почти новых комплекта летной формы, карманный спутниковый телефон, расписание пассажирских рейсов в этом секторе и походную установку для дистилляции воды. Через два дня ему вручили аляповатую раму размером семьдесят пять на девяносто сантиметров, покрытую чистейшей медью. Самое главное заключалось в том, что скрывалось за слоем меди. Семь кило натуральной, почти без примесей, платины. В довесок ему отвалили три кило металлического мусора: кусочки меди, олова, железа, магния, даже золота… Главное требование Макса заключалось в возможно большем разнообразии цветов и оттенков.
На обратном пути Макс все свободное время посвятил творчеству. Урезав эпическое полотно под размер рамы, он начал складывать металлическую мозаику на уже имеющийся сюжет. Все проволочки, шайбочки и даже ножки от микросхем, которые он сумел найти на борту, шли в дело. Неожиданно самого Макса захватил творческий процесс подбора и приклеивания кусочков металла: никогда еще полет не проходил для него так интересно и насыщенно. Нечего и говорить, что за это время в его каюте перебывал весь экипаж, начиная с капитана. И каждый считал своим долгом внести свою лепту. Кто отсыплет пригоршню мелочи, скопившейся в карманах в разных портах, кто пожертвует молнию со старой куртки, кто подарит старую жестянку из-под леденцов, набор пивных крышечек. На доске красовались как фрагменты автоматных гильз, так и граненые стальные вставки, которыми недавно было модно украшать руль автомобиля на Ираиде. Металлического хлама на корабле оказалось с избытком.
Макс закончил около двух третей картины, когда корабль оказался в распоряжении земной таможни. Стол, на котором стояла картина, был заставлен баночками, коробочками, свертками с металлом, там лежали пучки проволоки, инструменты, тюбики с клеем, напильники, кусачки, самодельная машинка для шлифовки, бутылочка с кислотой, микродрель. Словом, наличествовала сугубо творческая обстановка, подкрепленная хорошо узнаваемым запахом свежеобра-ботанного металла.
Таможенник Гейнц, хитрый как черт, поздоровался с порога кивком и мазнул по каюте рыбьим глазом.
- Один? - спросил он, ставя досмотровый ящик на небрежно застланную койку.
- Один, - ответил Макс.
С Гейнцем они были старыми знакомыми, и до сих пор трений у них не возникало. На это тоже был расчет.
- Чего так?
- Так получилось.
- Бывает. Декларацию давай.
Продолжая шарить по крохотной каюте снулым взглядом, таможенный инспектор вдруг остановился на картине.
- Это что?
- Рамаяна. Понимаешь, это тот самый момент, когда Хануман… - начал было объяснять Макс, но таможенник его оборвал, подавшись к произведению.
- А ну-ка.
Сердце Макса пропустило один удар, после чего упало в мошонку и там замерло. Все…
Но, оказалось, чиновника заинтересовала не картина, а обрезки деревянного щита. Гейнц, натянув на кисть резиновую перчатку, выхватил один и приблизил к глазам. Несколько секунд всматривался в свежий спил, после чего произнес уставное: «Оставаться на местах».
Страшнее этого может быть только «Вы задержаны по подозрению в контрабанде».
Макс замер. Он ничего не понимал.
Таможенник вскрыл свой ящик, извлек какую-то железку, наподобие инструмента стоматолога, и принялся скрести ею по деревяшке, снимая мельчайшую стружку. Потом в дело пошла лупа, затем, напялив на себя респиратор, инспектор капнул на стружку какой-то гадостью, отчего та закипела.
- Кардавр, - произнес он из-под маски, включая вытяжку на максимум.
- Чего? - не понял Макс.
Кардавр? То есть труп, что ли? Что за фигня? Гейнц, отступив к двери, устало стянул маску.
- Где ты взял эту дрянь? - спросил он.
- Какую? - потерянно поинтересовался Макс. - Я не понял. Его колени начали мелко дрожать. Неприятности встали перед ним в полный рост, уж это-то он был в состоянии понять.
- Кардавровое дерево.
- С-случайно, - пробормотал Макс.
Это была одна из распространенных и известных страшилок перевозчиков и таможенников. Кардавровое дерево, или кард, как именуют его профессионалы. Обладающее страшными мутагенными свойствами, оно запрещено к провозу в любой порт на любой планете. Из-за этой дряни закрыты две вполне годные для заселения планеты, а еще правительства вынуждены держать восемь фильтрационных лагерей, на самом деле закрытых зон, где содержатся те, кто прикасался к этой внеземной заразе. Перспективы у Макса нарисовались самые что ни на есть безрадостные.
- Игнатов, твое счастье, что я тебя знаю и что этой доске по меньшей мере сто лет. - Инспектор помолчал, что-то прикидывая про себя. - Короче, так. Рапорт я напишу. На корабле объявляется карантин.
