Взгляд с наветренной стороны - Бэнкс Иэн М. (читать полную версию книги txt) 📗
– Так неужели ты никогда так и не был женат, Хайлер?
– Непростительная ошибка со стороны нежных, гордых и бесполезных патриоток, Квил. Они всегда говорили, что моя единственная любовь – это армия, и ни одна из этих бессердечных сук не оказалась готова поставить судьбу отечества и будущего мужа выше собственного эгоизма. Если бы у меня только было поменьше здравого смысла, то я, конечно, давно был бы счастливо женат – и, кстати, наверняка, остался бы жив! Представь, теперь я имел бы преданную жену и несколько уже взрослых чад.
– Звучит не очень убедительно.
– Как для кого.
Судно Генеральной системы «Санкционированный список» появилось на экране суперлайнера как свет еще одной звезды. Но его серебряное пятно стало быстро расти и скоро заполнило собой весь экран, правда, не позволяя различать подробностей.
– Это оно.
– Наверняка.
– Мы, должно быть, прошли мимо нескольких судов эскорта, хотя они ничем не выдали своего присутствия. Этот транспорт класса высокой ценности, таких никогда не выпускают в одиночку.
– А я думал, они выглядят более впечатляюще.
– Они всегда выглядят очень не впечатляюще. Снаружи. Суперлайнер вошел в центр серебристого пространства, которое окружило его как облаком, потом прошел еще одну стену, потом еще, и так раз десять; поверхности только шелестели за ними, как страницы древней книги.
Через последнюю мембрану они вошли в огромное пространство, затянутое дымкой и освещенное лишь линией желто-белых ламп наверху, где-то над хрустящими облаками. Вероятно, это была корма. Корабль имел двадцать пять километров в длину и десять в ширину. На носу располагался парк; поросшие лесом холмы и скалы разделялись реками и озерами.
Окаймленные колоссальными силовыми красно-синими полями красно-синего цвета борта судна отливали тусклым золотом и имели покрытые листвой платформы, балконами и несли огни. Все это походило на город, вознесенный на песчаный утес, напоминавший очертаниями топор с километр высотой. Воздух обогревался тысячами приборов всевозможных типов, о которых Квилан даже никогда не слышал. Одни были крошечные, другие – размером едва ли не с суперлайнер. В воздухе проплывали крошечные точки, бывшие людьми.
Там же находились и еще два гигантских судна, окруженные, в свою очередь, своими небольшими флаерами.
– Да, изнутри впечатление более сильное.
Но Хайдеш Хайлер ничего не ответил.
Квилан был встречен аватаром самого судна и группой людей. Предоставленная квартира оказалась роскошной до экстравагантности: был личный бассейн, а окно одной из комнат выходило на площадку длиною в километр заканчивавшуюся реактором. Прилагался и слуга в виде очередного дрона.
Его настолько часто приглашали на всевозможные обеды, вечеринки, церемонии, фестивали, вернисажи, юбилеи и прочие события, что одно только простое их перечисление занимало несколько компьютерных страниц. Некоторые приглашения Квилан принимал, особенно те, где ожидалась живая музыка. Люди были с ним вежливы, и он в ответ тоже. Некоторые выражали сожаление по поводу войны, но он держался замкнуто, хотя и миролюбиво. А Хайлер в это время бушевал, исторгая проклятия.
Квилан гулял и путешествовал по отдаленным районам, привлекая всеобщие взгляды – на судне было около тридцати миллионов жителей, и далеко не все из них оказались людьми или дронами; но челгрианец он был единственный, – и в разговоры с ним вступали неохотно.
Аватар предупредил его, что некоторые из желающих завязать беседу будут на самом деле журналистами и разнесут его ответы по всем корабельным каналам новостей. При таких обстоятельствах сарказм и возмущение Хайлера являлись совершенно неуместными. Квилан и сам вынужден был тщательнейшим образом взвешивать в разговорах все слова, чему, кстати, очень мешали хайлеровские комментарии; мысли путались, и скоро Квилан с удивлением узнал, что приобрел здесь репутацию весьма загадочной личности.
Однажды утром, еще до связи с Хайлером, в свой свободный утренний час, Квилан поднялся с постели и подошел к окну, из которого открывался странный вид. Приказав окну стать прозрачным, он почему-то ничуть не удивился, увидев перед собой равнины Фелен – выжженные, испещренные кратерами, тянущиеся в дыму под пепельным небом. Они пересекались пунктирной лентой разрушенных дорог, по которым, как полузамерзшее насекомое, двигался черный искореженный танк… Тогда Квилан понял, что просто-напросто еще не проснулся…
Разрушитель дернулся и затрясся, заставляя содрогаться от боли. Он услышал собственный стон. Содрогалась, наверное, вся земля. Как это могло быть, если он находился вроде бы под машиной, а не внутри нее? И такая боль! Неужели он умер? Должно быть, умер. Он ничего не видел и с трудом дышал.
Каждые несколько секунд Квилан воображал, что Уороси то вытирает ему лицо, то просто усаживает поудобней или говорит с ним, тихо, ободряюще, помогая ласковой шуткой, – но каждый раз он как-то непростительно засыпал именно в этот момент и просыпался только тогда, когда ее уже снова не было рядом. Он попытался открыть глаза, но не смог. Пытался заговорить, крикнуть, позвать, вернуть мгновение, но тоже не смог. Проходили мгновения, он снова вздрагивал и снова знал, что пропустил ее прикосновение, ее запах, ее голос.
– Еще живой, а, Данный?
– Что это? Что?
Вокруг разговаривали люди. Голова раскалывалась. Ныли ноги.
– Твоя замечательная броня так тебя и не спасла, а? Скормить бы тебя рыбам, даже на фарш не молоть, – рассмеялся кто-то. Боль пронзила его с ног до головы, земля снова зашаталась. Наверное, он каким-то образом оказался внутри этого разрушителя, где находилась и вся его команда. Они разозлены за подбитую машину, и сейчас убьют его. Но почему они говорят с ним? Ведь машина лишилась турели и сгорела, или, быть может, она очень большая внутри, и он находится в ее неповрежденной части. И команда машины не погибла.
– Уороси? – произнес чей-то голос, он не сразу осознал, что голос принадлежит ему самому.
– У-у-у, Уороси, Уороси, – завыл кто-то, передразнивая его.
– Пожалуйста, – сказал он и попытался пошевелить рукой. И снова ощутил только боль.
– У-у-у, Уороси, у-у-у, Уороси, пожалуйста!
Они поместили его в старое здание Военно-Технического Института в городе Кравинере, на Аорме. Там сохранялись души старых солдат и генштабистов, не нужных в мирное время. Теперь их рассматривали как важный ресурс. Кроме того, это была тысяча душ, спасенных от уничтожения восстанием Невидимых. Это было дело Уороси, отчаянное и рискованное. Она много сделала для этого еще до их женитьбы.
Кажется, он помнил, как выглядело это место: перепутанные коридоры, тяжелые двери, все холодное и темное, обманчиво блестевшее, искаженное щитком шлема. Вот еще: два его управляющих, самых преданных и верных – Хальп и Ноулика и еще морской офицер. А рядом Уороси, с винтовкой наперевес, с движениями, грациозными даже в скафандре. Его жена. Надо было остановить ее, но она очень хотела сделать это дело. Осуществить свою идею.
Вот и хранилище субстратов, оказавшееся намного больше, чем они предполагали, размером с погреб. Такое никогда не затащить во флаер. По крайней мере, вместе с нами.
– Эй, Данный! Ну-ка, помоги! Поможешь? Избавляйся! – смеялся кто-то.
Избавься. Ничего не вернется. Флаер. Она была права. Ничего не вернется. Никогда. Неужели это Уороси? Ведь она только что вытирала пот с его лица, он мог в этом поклясться. Он снова попытался позвать ее, сказать хотя бы что-то.
– Что он говорит?
– Черт знает. Да и наплевать.
Одна рука болела невыносимо. Левая или правая? Он ненавидел себя за то, что был не в состоянии определить даже такой мелочи. Какой абсурд. О! О! О… Почему, Уороси?..
– Ты пытаешься стянуть это?
– Только перчатку. Она должна слезть. У него должны быть там кольца или что-то еще. Они всегда носят.
