Стрелы Времени (ЛП) - Иган Грег (книги полностью бесплатно TXT) 📗
– Значит, финальное торможение не должно быть проблемой, – запоздало осознал Рамиро.
– Если все это верно, то да – не должно, – согласилась Тарквиния.
Рамиро откинулся назад, отстранившись от своей консоли, и задумался, к чему это приведет в плане политики. Даже самые непреклонные сторонники воссоединения исходили из того, что их потомкам придется решать проблему торможения на подлете к родной планете. Однако крошечный двигатель, который Тарквиния заставила бороться с пружинами, безо всяких проблем сумел развить тягу как раз в том направлении, которое требовалось Бесподобной для ее заключительного маневра. Миграционисты лишились своей самой главной страшилки.
С другой стороны, в физике стало на одну историю меньше. С точки зрения фактических наблюдателей фотонного выхлопа успешный старт двигателя представлял собой нелепую картину, рожденную в представлении о времени, движущемся вспять: в ней фрагменты разбившегося вдребезги объекта самопроизвольно собирались в единое целое.
– Вот тебе и закон возрастания энтропии, – заметил Рамиро.
– Он бы все равно долго не продержался, – невозмутимо сказала Тарквиния.
– Это правда. – Если космос действительно замыкался сам на себя по всем четырем измерениям, ничто не могло возрастать вечно. – Но чем тогда его заменить?
– Наблюдениями. – Тарквиния кивнула в сторону изображения испытательной установки.
– Значит, теперь все будет познаваться эмпирически? – Рамиро был рад положиться на эксперименты, если оставалась хоть какая-то гарантия, что с их помощью один и тот же результат можно было получить два раза подряд.
– Космос такой, какой он есть, – ответила Тарквиния. – Оптика, механика, гравитация подчиняются простым, элегантным и универсальным законам…, но детальное описание контекста, в котором они действуют, судя по всему, сводится к перечню суровых фактов, открывать которые приходится независимо друг от друга. Я к тому, что «типичный» космос, с точки зрения статистики, представлял бы собой газ, находящийся в состоянии теплового равновесия и заполняющий все пространство – без каких-либо твердых тел. По крайней мере, в нем точно не было бы резких перепадов энтропии. Один из таких перепадов мы считали «законом» только потому, что он был важнейшим фактом нашей жизни: время сопровождалось стрелой, которая позволяла отличать прошлое от будущего.
– Но разве вопрос о том, насколько суровы эти самые суровые факты, не остается открытым? – возразил Рамиро. – Мы знаем, что энтропия нашего родного скопления в его отдаленном прошлом была гораздо меньше, и что то же самое верно и в отношении ортогонального скопления. Самое экономное объяснение заключается в том, что у этих скоплений было общее прошлое.
– То есть ты хочешь держаться принципа экономии? Шансы на то, что в космосе существует хотя бы одна область низкой энтропии невообразимо малы, но даже если в этом отношении у нас нет никакого выбора, ты действительно хочешь стоять на своем, не допуская раздельного существования двух областей?
– По-твоему, это не соответствует здравому смыслу?
– Я больше не знаю, в чем заключается здравый смысл, – сказала она.
Рамиро на мгновение закрыл глаза – опираясь на диаграмму Тарквинии, он воспроизвел у себя на груди кое-какие закорючки, но оставил их при себе.
– Забудь о том, было или нет у двух скоплений общее прошлое; забудь об ортогональном скоплении как таковом. Давай предположим, что опираться мы можем лишь на тот факт, что в прошлом звездное скопление наших прародителей обладало гораздо меньшей энтропией.
– Допустим.
– Это значит, – продолжил он, – что древнее состояние этого скопления уже является «особенным» по сравнению со случайным газом, состоящим из тех же самых элементов. Но теперь, если мы примем на веру, что это состояние в потенциале могло бы породить всевозможные ситуации, аналогичные эксперименту, который мы только что провели над двигателем, то какой из исходов потребует «наименее вероятного» состояния? Тот, при котором ни одна из подобны ситуаций в действительности не возникнет – то есть ни один быстродвижущийся объект не будет излучать свет таким образом, что вместе с ним его обязательно должны будут излучать и другие объекты, рассеянные по всему скоплению? Или же тот, при котором это все-таки происходит, и исходное состояние гарантирует согласованную работу всех источников излучения? И отвечать «ни тот, ни другой» нельзя; нужно обязательно выбрать один из вариантов.
Тарквиния иронично прожужжала.
– Если ты так ставишь вопрос, то мне больше по душе не отсутствие сговора, а отсутствие ограничений. Я к тому, что непротиворечивость достается нам даром; мы не вправе приписывать чудовищно малую вероятность тому факту, что космос делает все, что в его силах, лишь бы не противоречить самому себе. Вот если бы требования непротиворечивости всячески старались сохранить привычные для нас представления о причинах и следствиях, тогда можно было бы говорить о маловероятном стечении обстоятельств.
– Да уж, – прожужжал Рамиро. Хотя они и достигли своеобразного консенсуса, его довод по сути никак не помог ему унять собственную тревогу. И часть его никогда бы не смогла смириться с тем, что за выхлоп двигателей были в равной степени ответственны и сами двигатели, и частицы далекой пыли.
– Я, пожалуй, сообщу остальным хорошую новость.
– Не такую уж хорошую для банды Пио.
– Не будь таким циником, – укоряющим тоном сказала Тарквиния. – Теперь у них на один повод для страха меньше – точно так же, как и у всех нас. С чего бы им не радоваться?
– Поживем – увидим, – сказал Рамиро. – К моменту выхода из тюрьмы они наверняка найдут новую причину, чтобы бросить родную планету на произвол судьбы.
Настроении Тарквинии не располагало к спорам о миграционистах.
– Спасибо, что обсудил это с мной. Теперь, отчитываясь перед Советниками, я буду чувствовать себя гораздо спокойнее.
– Всегда пожалуйста.
Ее изображение исчезло с консоли, сменившись информацией о состоянии главного двигателя.
За размышлениями о результатах испытаний Рамиро не покидало мучительное ощущение разочарования. Если бы любой двигатель в пустоте избирательно прекращал свою работу, полеты в космос на москитах стали бы крайне сложным делом. Ему доводилось видеть хитроумные проекты конструкторов-инструментальщиков, предлагавших разные способы обхода этой проблемы – большинство из них требовали передачи высокомощных пучков света между Бесподобной и москитом, хотя в паре случаев в качестве управляющей силы предполагалось использовать слабую гравитацию горы, а еще в одном требовались на редкость длинные канаты.
После разворота автоматизация любой из этих экстравагантных задумок могла бы стать захватывающим проектом. Но в реальности москиты по-прежнему были просто москитами, и начинало казаться, что вскоре он и вовсе останется без работы.
– Коррадо? – Рамиро качнулся вбок, чтобы открыть дверь до конца, не ударившись об нее головой. – Тебе стоило меня предупредить, я бы приготовил поесть –
– Я здесь не ради твоей стряпни, – бесцеремонно ответил его дядя. Он нетерпеливо сверлил Рамиро взглядом, дожидаясь, пока тот спустится по лестнице, чтобы самому пройти через люк.
Когда они оба опустились на пол, Рамиро указал на диван. Он знал, что дядя плохо справлялся с гравитацией; до запуска двигателей каюта Коррадо находилась практически в полной невесомости.
Коррадо устроился поудобнее, но тратить времени на любезности не стал.
– Через три дня твоей сестре исполнится дюжина и девять лет, – сообщил он.
– Серьезно, так скоро? Я потерял счет времени.
– Я понимаю, что следить за разворотом тебе придется до самого конца, – неохотно признал Коррадо. – Значит, от этого обязательства ты не освободишься еще больше года. Но сейчас самое подходящее время, чтобы договориться с Розитой. Тебе нужно сказать ей, что как только Бесподобная снова придет во вращение, она сможет отторгнуть дочь, а ты дашь ей обет.
