Обнаженный Бог: Финал - Гамильтон Питер Ф. (читаемые книги читать .TXT) 📗
— Не так-то плохо, спасибо, сэр, — Иоганн слабо улыбнулся и кивнул.
— Выглядишь ты куда как лучше.
Иоганн опять набрал вес, хотя обвислая кожа вокруг лица казалась бледной.
— Как только кончат со стеклами, я собираюсь начинать новые посадки, — сообщил Иоганн. — Люблю свежий салат и огурчики среди зимы. Не возражал бы еще попытаться вырастить авокадо, хотя плоды будут только на следующий год.
— Вот и молодец. А как эта малышка поживает?
Лука заглянул в колыбель. Он и забыл, до чего маленькими бывают новорожденные младенцы.
— Она просто мечта, — счастливо выдохнула Вероника. — Хотела бы я, чтоб она так же спала и ночью. Каждые два часа требует есть. Можно часы проверять по ней. Это и в самом деле утомительно.
— Славная малышка, — сказал Иоганн. — Спорим, тут будет на что посмотреть, когда она вырастет.
Вероника так и лучилась гордостью.
— Уверен, что так и будет, — согласился Лука.
У него вызвало болезненное ощущение то, как старик смотрел на ребенка, слишком много отчаяния проскальзывало в его взгляде. Баттерворт хотел подтверждения того, что жизнь в этом мире протекает нормально. За последнее время Лука заметил, что такое отношение развивается у многих жителей Криклейда. Детишки, за которыми они присматривали, получали более сочувственное внимание. Его собственную решимость оставаться в поместье и пренебречь настойчивым желанием отыскать девочек становилось поддерживать в себе все труднее. Слабость, которую он впервые ощутил в тот день, когда заболел Иоганн, и которая увеличилась после сражения на станции Колстерворт, мешала ему. Каждый шаг по усыпанной гравием песчаной дорожке, окружающей поместье, казалось, вдавливает комки величиной с булыжники все глубже в самую плоть его души, напоминая ему о том, до чего ненадежной сделалась его жизнь.
Лука накормил свою лошадь во дворе конюшни, чувствуя одновременно вину и радость, оставляя Иоганна. Кармита была в своем фургоне. Она складывала только что выстиранное белье и засовывала его в большой деревянный чемодан, обитый медными пластинами. С полдюжины ее стареньких стеклянных кувшинов стояли на грубо вытесанной полке, наполненные листьями и цветами, оттенок сосудов придавал содержимому специфический серый цвет.
Кармита вежливо кивнула ему и продолжала убирать в чемодан свои вещи. Он наблюдал за ней, снимая с лошади седло; она двигалась с твердой решимостью, лишавшей его смелости прервать ее занятие. Какие-то мысли доведены до логического конца, решил он. Чемодан был тем временем наполнен, крышка захлопнулась.
— Тебе помочь? — предложил он.
— Спасибо.
Они вместе подняли чемодан, вынесли за дверь в задней части фургона. Лука тихонько присвистнул. Он никогда не видел, чтобы внутренность фургона была так прибрана. Никаких куч мусора, никакой разбросанной одежды или полотенец, которые валялись бы в беспорядке, все имеющиеся у нее кастрюли были вычищены до блеска и висели на крюках, даже кровать была застелена. На верхней полке выстроены бутылки, закрепленные на своих местах медными кольцами для поездок.
Кармита запихнула чемодан за альков под кровать.
— Ты куда-нибудь уезжаешь, — понял он.
— Я готова куда-нибудь отправиться.
— Куда?
— Понятия не имею. Может, попробую в Холбич, погляжу, может, остальные где-то в пещерах.
Лука сел на кровать, внезапно ощущая сильную усталость.
— Почему? Ты же знаешь, как ты нужна людям здесь. Господи, Кармита, не можешь ты уехать. Слушай, скажи ты мне, говорил ли кто-нибудь что-то против тебя или делал тебе назло? Я их, ублюдков, на медленном огне зажарю.
— Никто мне пока ничего не сделал.
— Тогда почему?
— Я хочу быть готовой к отъезду на случай, если это место развалится. Потому что так случится, если уедешь ты.
— О, Боже, — он опустил голову на руки.
— Так ты собираешься в путь?
— Не знаю. Сегодня утром я проехался по всему поместью, чтобы попытаться что-то решить.
— И?
— Я хочу уехать. В самом деле хочу. Не знаю, вернет ли это Гранта или сделает его окончательно подчинившимся. Наверное, единственная причина, почему я до сих пор не уехал, в том, что он точно так же разодран на куски. Криклейд значит для него так бесконечно много. Он в ужасе от мысли, что имение останется без управителя на целую зиму. Но дочери значат для него больше. Не думаю, что это оставляет мне особенно большой выбор.
— Перестань искать поддержку. Выбор у тебя всегда был. Ты должен только спросить себя, хватит ли тебе сил, чтобы принять решение и придерживаться его.
— Тут я сомневаюсь.
— Гм-м… — она села на старинный стул в ногах своей постели, глядя на подавленную фигуру, сидящую перед ней. Границы больше нет, решила она, они сливаются. Не так быстро, как произошло с Вероникой и Олив, но это происходит. Еще несколько недель, самое большое — месяца два, и они станут одним человеком.
— Ты подумал о том, что тебе точно так же захочется найти девочек? Вот тут начинается твоя проблема.
Он бросил на нее резкий взгляд:
— Ты что хочешь сказать?
— Да вся эта благопристойность Гранта, которая идет от слабости и разъедает его изнутри. Ты ее еще не растерял, ты все-таки чувствуешь себя виноватым перед Луизой и перед тем, что ты пытался с ней сделать. Тебе бы хотелось знать, что с ней все в порядке.
— Возможно. Не знаю. Я больше не могу думать напрямую. Каждый раз, когда я начинаю говорить, мне приходится изо всех сил прислушиваться к словам, чтобы разобраться, где я, а где он. Разница все-таки есть. И только.
— Меня искушает желание быть фаталисткой. Если Норфолк не спасется на несколько десятилетий, ты в любом случае здесь умрешь, так почему бы тебе не отправиться и не прожить эти годы в покое?
— Потому что я хочу их прожить, — прошептал он яростно. — Собою.
— Это большая жадность для человека, который будет жить в украденном теле.
— Ты нас всегда ненавидела, правда?
— Я ненавижу то, что ты сделал, а не то, чем ты являешься. Лука Комар и я могли бы отлично поладить, если бы когда-нибудь встретились, не думаешь ли ты?
— Да, верно.
— Ты не можешь победить, Лука. Пока ты жив, он всегда будет с тобой.
— Я не сдамся.
— Убил бы на самом деле Лука Комар Спэнтона? Грант бы убил, не колеблясь.
— Ты не понимаешь. Спэнтон был дикарем, он собирался разрушить все, чем мы являемся, все, с чем мы работали и чего достигли здесь. Я видел это у него в сердце. С подобными людьми нечего действовать разумно. Их не научишь.
— Почему тебе хочется чего-то достигнуть? Возможно жить здесь и не землей. Мы это можем, мы, роми. Даже Грант смог бы показать тебе, как это делается. Какими растениями питаться. Где прячутся овцы и коровы зимой. Можно стать охотником и ни от кого не зависеть.
— Люди значительней этого. Мы — общественные особи. Мы объединяемся в племена или кланы, мы занимаемся ремеслами. Это же фундамент цивилизации.
— Но ты мертв, Лука. Ты умер сотни лет назад. Даже само это возвращение будет всего лишь временным, как бы оно ни кончилось: смертью или тем, что Конфедерация нас освободит. Почему ты хочешь создать уютную цивилизацию в этих условиях? Почему не прожить быстро и не волноваться о завтрашнем дне?
— Потому что это не то, что я есть! Я этого не могу!
— А кто не может? Кто ты — который хочет будущего?
— Не знаю, — он начал всхлипывать. — Я не знаю, кто я такой.
В эти дни в помещении оперативного отдела Передового форта было меньше народу — показатель природы и прогресса Освобождения. Грандиозные координационные усилия, которые потребовались для первоначального штурма, давно прекратились. После того последовало самое напряженное время разрушительной атаки на Кеттон, когда пришлось изменить план атаки передовой линии фронта, разбивая Мортонридж на ограничивающие зоны. Эта стратегия оказалась достаточно действенной. Кеттонов определенно больше не было. Одержимые разделились, затем разделились снова, когда ограничительные зоны разбили на еще более мелкие участки.
