Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Капитан-лейтенант Лаурент Зай с трудом удержался от того, чтобы поежиться, и переключил свет в номере отеля на полную яркость. Форма тут же среагировала на изменение освещенности и заблестела зеркальным серебром. По идее, это облачение должно было перестраиваться настолько быстро, чтобы в случае чего отразить луч лазера до того, как он сумел бы сжечь владельца. Форму можно было носить в боевых условиях. Теперь она стала похожа на капельки ртути, выстроившиеся наподобие человеческой фигуры. Уже лучше.
Но одежда продолжала двигаться. Ее крошечные элементы наползали друг на друга, ощупывая покрывало на кровати, и словно принюхивались, пытаясь определить, является ли это поверхность кожей Зая. Решив, что это вовсе не кожа, частички формы утратили к покрывалу интерес и начали перемещаться бесцельно – а может быть, все-таки с какой-то тайной целью. Вероятно, форменная одежда сохраняла силуэт в динамическом равновесии, достигавшемся за счет всех этих мизерных отклонений и столкновений.
«Как муравьи», – снова подумал Зай.
И решил больше не медлить и напялить на себя эту треклятую одежду.
Облачиться в форму можно было бы и более достойным образом, но Зай не слишком часто посещал торжественные мероприятия и потому не имел в этом деле большого опыта. Он отвернулся от кровати, сбросил халат и улегся спиной на извивавшуюся одежду. Повертел руками – и плечи оказались в соответствующих впадинах. Немного согнул ноги в коленях и подумал, что, наверное, стал похож на ангела с короткими крылышками, лежащего на снегу. А потом он закрыл глаза и старательно притворился, будто не чувствует, как части формы, теперь ставшие отчетливо и неприятно отдельными, налипают на его кожу.
Как только движение почти перестало ощущаться (а Зай по опыту знал, что микроскопическая портновская подгонка формы не заканчивается никогда), он сел и посмотрел на свое отражение в большом зеркале, оправленном в золоченую раму.
Крошечные устройства, из которых состояла форма, теперь представляли собой единую, непрерывную поверхность. Фасетки их микроскопических спинок растворились и слились друг с другом, наложившиеся одна на другую пластинки в ярком свете сверкали, как хромированная сталь. Одежда плотно облегала кожу Зая. Мускулы торса были подчеркнуты, а рубцы швов на плече и бедрах – скрыты. Прикосновение крошечных присосочек почти не ощущалось. В целом чувство было такое, словно он одет в легкие сетчатые рубаху и брюки. Ветерок, залетавший в открытое окно, таинственным образом проникал сквозь броню, и Заю казалось, что он голый, – что бы там ни говорило зеркало. Под парадной формой, согласно уставу, ему разрешалось иметь на себе только военную бирку с кодом (спасибо Императору и за это). Зай подумал, а не могло ли случиться так, чтобы под действием электромагнитного импульса или из-за отказа компьютерной программы микроскопические машинки погибли. Что же тогда будет? Неужели они осыплются с него, как чешуйки амальгамы со старинного зеркала? Зай представил себе, как в каком-нибудь зале на сборище, где народ в такой форме, все вдруг оказываются голыми. Эта мысль не вызвала у него улыбки.
Такая катастрофа грозила не только наготой. Предстательной железе досталось бы по полной программе.
Зай дал освещению команду вернуться к нормальному уровню, и форма сразу утратила металлический блеск и приняла окраску, соответствующую гостиничной комнате, – стала похожа на темно-коричневый каучук. Поверхность блестела, будто смазанная маслом, и отражала огни столицы за большими окнами. Зай завершил процесс одевания. Особый абсорбент прилип к его босым ступням и принял форму ботинок. Парадные перчатки были короткими, и запястья остались открытыми. Две полоски – одна бледная, белесая, другая – металлическая.
Зай выглядел совсем неплохо. А если он стоял совершенно неподвижно, то форма прекращала заниматься подгонкой, и тогда все вообще было вполне терпимо. По крайней мере, если он теперь начнет потеть на приеме у Воскрешенного Императора, умные маленькие машинки с этим справятся. Они умели превращать пот и мочу в питьевую воду, могли подзаряжаться, пользуясь движением человека и теплом его тела, а в таком маловероятном случае, как неожиданное утопление, эти сказочные устройства должны были преобразиться в аппарат для дыхания под водой, забравшись к человеку в рот.
«Интересно, – думал Зай, – какая она на вкус, это форма». Ему еще никогда в жизни не приходилось есть живых муравьев.
Капитан-лейтенант приложил к груди колодки с ленточками, обозначавшими его участие в различных кампаниях, и они автоматически закрепились. Он не знал, куда прицепить большую новую медаль – ту награду, из-за которой он, собственно, и был приглашен на прием, – но оказалось, что форма это знает. Крошечные невидимые лапки вытянули награду из рук Зая и прикрепили ее прямо над боевыми планками.
По всей вероятности, крошечные машинки во всяких протокольных моментах были искушены не меньше, чем в тактике выживания. Идеальный продукт современной военной микротехнологии.
«Пожалуй, я готов, можно идти», – подумал Зай.
Он сделал кодовый жест для интерфейса, но в обтягивающих перчатках получилось не очень четко, а затем произнес вслух имя своего водителя.
– Капитан-лейтенант? – сразу же послышался ответ.
– Давайте покончим с этим, капрал, – отрывисто распорядился Зай.
Но он еще постоял у зеркала, глядя на свое отражение. Капралу пришлось прождать секунд двадцать.
Заметив машину, Зай прикоснулся к подбородку кончиками указательного, среднего и безымянного пальцев. Для ваданцев такой жест служил эквивалентом долгого негромкого свиста.
Машина в ответ бесшумно оторвалась от земли. Две автомобильные «вилки» с колесами, доставившие машину к отелю, отъехали назад и стали похожи на учтивых кланяющихся пешеходов. Перед Заем открылась задняя дверца – элегантная и хрупкая, словно гибкое крылышко птицы-оригами. Зай забрался на пассажирское сиденье, чувствуя себя грубым и неуклюжим для столь деликатного транспортного средства.
Как только Зай удобно устроился на кожаном сиденье, капрал обернулся. Его глаза блестели. На мгновение общее восхищение смело разницу в рангах.
– Она, – сказал Зай, – прелестна.
С научной точки зрения разработанная Лартеном теория гравитации устарела на тридцать лет, но все еще неплохо годилась для флотских учебных пособий. И потому, на взгляд капитан-лейтенанта Лаурента Зая, существовало четыре разновидности гравитации: тяжелая, легкая, зловредная и прелестная.
Тяжелая гравитация именовалась также истинной гравитацией, поскольку создать ее могла только старая добрая масса, и лишь эта разновидность силы притяжения возникала естественным путем. На ее долю выпала такая грязная и универсальная работа, как организация солнечных систем, сотворение черных дыр и образование вокруг планет атмосфер. Противоположностью этой «рабочей лошадки» была легкая гравитация, никак не связанная с массой – ну, разве только тем, что легкая гравитация была совершенно беззащитна перед действием тяжелого гравитационного поля. Тяжелые гравитоны без труда поедали легкие на завтрак. Но в глубоком космосе создать легкую гравитацию было довольно просто: для того, чтобы наполнить все отсеки звездолета силой притяжения в один g, требовались минимальные затраты энергии. Однако легкая гравитация вызывала некоторые проблемы. На нее непредсказуемо воздействовали отдаленные объемы массы, поэтому даже в самых совершенных звездолетах гравитационное поле было подвержено микроприливам. При легкой гравитации было трудновато подбросить монетку, не работали часы с маятниками, гироскопы, было невозможно разложить пасьянс. Некоторых людей легкая гравитация доводила до морской болезни – находятся же такие, кто даже в полный штиль не в силах находиться на палубе самого громадного и устойчивого корабля.
Во флотских руководствах зловредной гравитации уделялось совсем немного места. Она была так же дешева, как легкая, и отличалась большей силой, но ею невозможно было управлять. Частенько ее обзывали хаотической гравитацией, а ее частицы именовались энтропонами. Во время Вторжения риксов враги пользовались зловредной гравитацией как оружием против звездолетов – смертоносным, но, к счастью, действующим только с близкого расстояния. Как именно это оружие действовало, было непонятно: все собранные данные на самом деле сводились к отсутствию всяких данных. Любые повреждения, не поддававшиеся объяснению и не укладывавшиеся в разумные рамки, называли «зловредными».
