Герой поневоле - Мун Элизабет Зухер (книга регистрации txt) 📗
— Да? — в конце концов промолвила Эсмей, потому что он продолжал молчать.
— Будет нелегко представить вас как обыкновенного младшего офицера, хотя все ваши предыдущие характеристики это подтверждают. Судя по ним, вы достаточно средний представитель вашего класса. Но на деле вы проявили себя как совсем необычный и самый молодой в истории капитан, которому удалось уничтожить тяжелый крейсерный корабль Доброты. Они постараются выяснить, зачем вы столько времени скрывали такие способности… и как вообще вам это удалось. Почему вы не раскрывали Флоту все ваши таланты?
— Адмирал Серрано говорила то же самое. — Эсмей с трудом распрямила плечи, ей так и хотелось сжаться в малюсенький комочек.
— И что же вы ответили?
— Я… я не смогла ответить. Я не знаю… Не знала… Я даже не задумывалась над этим до сих пор. Я просто делала, что считала нужным. Мне и Сейчас трудно во все это поверить.
— Какая скромность. — В его голосе прозвучали ледяные нотки. — Я ваш защитник. Кроме того, я адвокат с многолетним опытом работы. Прежде чем начать работать во Флоте, я много лет вел гражданские дела и находился в резерве Флота. Может, вам удастся одурачить себя, девушка, но не пробуйте обвести вокруг пальца меня. Вы совершили то, что совершили, потому, что у вас необыкновенные способности. Часть этих способностей выявили на проверочных экзаменах, когда вы поступали во Флот. Помните, какие у вас были оценки?
Да, она помнила, но тогда решила, что все это было счастливой случайностью, ведь в подготовительной школе Флота она все время училась чуть выше среднего, не более того.
— Теперь я уверен, — продолжал Чапин, — что вы скрывали свои таланты не потому, что были агентом Доброты. Вы просто скрывали их. Вы избегали командирских занятий. Я разыскал ваше личное дело в подготовительной школе и разговаривал с вашими инструкторами в Академии. Все они кусают себе локти, что пропустили, не заметили и не выпестовали такой талант…
— Но я допускала ошибки, — ответила Эсмей. Она больше не могла все это слушать. Ведь ей повезло: ее окружали способные младшие офицеры и экипаж, они-то в основном все и сделали… Она быстро выпалила все это Чапину, а он слушал с тем же скептическим выражением на лице, что и раньше.
— Это не то, — наконец сказал он. — Для вашей же пользы, лейтенант Суиза… — Он не называл ее так с самого первого дня, и она напряглась. — Для вашей же пользы, — повторил он мягче. — Вам надо принять себя такой, какая вы есть, вы должны признать, что большая часть того, что случилось, ваша заслуга. Результат принятых вами решений — правильных, хороших решений; вашей способности управлять людьми, добиваться от них такого прекрасного исполнения своих обязанностей. Это не было случайностью. Независимо от того, будет ли данный вопрос звучать на суде или нет, вы должны это признать. Если вы действительно не подозревали о своих способностях, если вы не знали, что скрываете их, вы должны сами докопаться до причин. Иначе вы зря проживете всю оставшуюся жизнь. — Он погрозил ей пальцем, словно она хотела возразить ему. — И нет, вы не можете снова стать простым младшим офицером, не можете после того, что произошло. Независимо от того, что решит суд, реальность уже все решила. Вы особенная. Окружающие будут ждать от вас большего, и вам придется с этим смириться.
Эсмей старалась держать себя в руках. Где-то в мыслях мелькал вопрос, почему она так не хочет признать, что талантлива, но все подавляло желание держать себя в руках.
Комиссия считалась административным органом, а не юридическим и потому не привлекла особого внимания прессы. Но целый ряд военных трибуналов над младшими офицерами, замешанными в мятеже и в последующей удачной обороне Ксавье, выглядел уже куда более заманчиво. По приказу Флота подсудимые, насколько это было возможно, содержались в изоляции. Но из политических соображений определенным представителям прессы разрешалось, по словам Чапина, комментировать судебные процессы.
— Обычно военные трибуналы мало кого интересуют, — пояснил он. — Необычные случаи, которые могут привлечь внимание общественности, проводят в закрытом порядке, объясняя это необходимостью соблюдать военную тайну. Но этот случай, а, вернее, все ваши случаи уникальны, такого не было во всей истории Династии. И до этого перед военным трибуналом представали группы офицеров, — например, после Мятежа Транвиса. Но нам никогда не приходилось рассматривать дело офицеров, совершивших хороший поступок. И потому газетчики пускают слюнки… Они жаждут крови, не вашей, нет, просто чьей-нибудь крови. А в таком запутанном деле жертва обязательно найдется.
Эсмей поморщилась:
— Лучше бы нет…
— Ну естественно. И мне бы не хотелось, чтобы вы постоянно сидели перед экраном и пытались уследить за тем, что вещают комментаторы. Вы превратитесь в комок нервов. Но прежде чем предстать перед трибуналом, вы должны узнать, что там будут представители прессы и в перерывах между заседаниями они попытаются взять у вас интервью, несмотря на то что вам это запретили. Ничего не отвечайте, вообще ничего. Молчите, когда в перерывах между заседаниями вас будут вести из зала суда в комнату для отдыха. Насчет бесстрастного лица вам можно и не напоминать: вы умеете держать себя в руках.
Эсмей помнила это предупреждение, когда первый раз шла из комнат адвокатов-защитников в зал суда. И все же она была потрясена огромным количеством видео и аудиотехники и гомоном перебивающих друг друга пресс-журналистов.
— Лейтенант Суиза, это правда, что вы собственноручно убили капитана Хирн?
— Лейтенант Суиза, пожалуйста, одно слово о капитане Серрано…
— А вот и она! Лейтенант Суиза, скажите, вам нравится быть героиней?
— Лейтенант Суиза, что скажет ваша семья, узнав, что вы должны предстать перед военным трибуналом?
Она почувствовала, как ее лицо превращается в каменную маску, но под этой маской она скрывала страх и полную беззащитность. Убийца? Героиня? Нет, она всего-навсего младший лейтенант. Она могла бы преспокойно десятилетиями пребывать в безвестности. Мнение ее семьи о военных трибуналах… Об этом она не хотела даже думать. Она не хотела привлекать внимания прессы и потому послала родственникам лишь очень краткое письмо, попросив при этом не отвечать на него. Она не доверяла даже каналам Флота: со всех сторон будут давить вездесущие журналисты.
В зале суда ее встретили новые звуко— и видеоустановки. В течение всего заседания она не могла отделаться от мысли, что каждое слово, малейший жест будут переданы на обозрение публики всех миров. Чапин, сидевший за столом защитника, прошептал:
— Расслабьтесь, лейтенант. Вид у вас такой, словно вы не подсудимая, а судья.
Все офицеры давали показания по делам своих товарищей, так как необходимо было установить главное — был мятеж результатом заговора или нет. Эсмей, как старшему оставшемуся в живых офицеру, были предъявлены дополнительные обвинения в нарушении Кодекса. Чапин объяснил ей, что без этих обвинений нельзя было обойтись и что, по его предположениям, их с нее быстро снимут за отсутствием каких-либо доказательств. «К сожалению, — сказал он, — с вас, мятежников, не снимут все обвинения лишь потому, что Хирн оказалась предателем. Если найдутся хоть мало-мальски существенные доказательства, что мятеж готовился еще до того, как стало очевидно предательство Хирн, то сам этот заговор уже может стать поводом для вынесения приговора».
Насколько было известно Эсмей, ни один из низших чинов, кто не был на службе у Доброты, даже не догадывался о предательстве самой Хирн и остальных. У нее самой даже не мелькало подобных мыслей. Хирн казалась ей немного небрежной, но говорили, что в бою нет ей равных. По тем же слухам, некоторое пренебрежение «необязательными» правилами тоже было связано с великолепными боевыми качествами.
И вот она снова рассказывает, как она попала на «Деспайт». О своих обязанностях, о ежедневных занятиях во внерабочее время, об ответственности перед подчиненными, о том, как воспринимала и оценивала товарищей.
