Центурион - Долгова Елена (читаем книги .TXT) 📗
Экранный Оттон передохнул и свирепо потряс дряблыми щеками:
– Изменники, нацепившие золото эполет, негодяи, презревшие национальные интересы, подлецы и карьеристы, готовые ради корыстных целей потопить в крови…
– Ну, это уже слишком, – взорвался преторианец. – Это фальшивка и провокация. Князь Фиджино, я приказываю вам немедленно выключить уником.
– Я уже сказал, коллега…
Солдаты придвинулись поближе, кто-то насмешливо хмыкнул – смех четко и резко отозвался в стылом безветрии.
Фиджино посмотрел прямо в высветленные яростью глаза преторианского офицера. “Ненавижу вас всех,” – мысленно произнес он. “Ненавижу вашу медленную, эстетизированную жестокость трусов – это я делаю как солдат. И, как дворянин, презираю вашу спесь безродных выскочек”.
Преторианец понял без слов. Он схватился за кобуру, неловко царапая рукоять пистолета. Как это бывает порой, оружие, обычно такое послушное, безнадежно застряло.
– Сержант, разоружите изменника, – презрительно бросил Фиджино. – Канал защищен от вмешательства. Слова его величия, переданные по защищенному каналу, не допускают двоетолкования. Здесь командую я, и я не потерплю вольно разгуливающих предателей.
Преторианец рванулся, его с большой охотой сбили с ног, сорвали кобуру и эполеты.
– Вы еще пожалеете…
– Возможно. Но это будет потом и вы об этом ничего не узнаете. Выигрывает тот, кто дольше проживет, – тихо ответил преторианцу-простолюдину колонель-князь.
Умеренно избитого и крепко связанного офицера претории втолкнули в подвал докторского дома. Фиджино лично три раза повернул ключ, потом прикрепил этот ключ к цепочке, спрятанной под мундиром – рядом с ладанкой, в которой хранился седой локон леди Тани. “Прости меня, мама.”
– Что будем делать, отступать, мой колонель?
Дмитрий Фиджино раздумывал не более секунды, он тут же обернулся к замершему в нерешительности младшему армейскому офицеру:
– У нас есть приказ – дойти до Арбела. Преторианской сволочи место под замком, но мы – солдаты, мы не можем нарушать приказы. По машинам, ребята…
Каленусийские амфибии уходили к реке, снежная пыль смешалась с выхлопами сгоревшего топлива. Ближе к берегу Бланка-Рива, среди редкого кустарника и небольших валунов, там, где плоскость равнины шла под уклон, заглох первый двигатель. Темный корпус амфибии застыл в неподвижности, остальные машины протянули еще метров сто.
– В чем дело?
– Псионические штучки, мой колонель.
– Какой чумы, Олаф, водители поголовно в пси-защите, я не чувствую наводок.
– Этот сюрприз по другой части, похоже, глохнет исключительно техника.
– Разве такое возможно?
– Не знаю, мой колонель.
Дмитрий выпрыгнул на снег, прячась от выстрелов за корпусом личной амфибии, пространство за рекой враждебно молчало.
– Странно, они не стреляют. Займись машиной, посмотри, что с ней.
– Уже занялся. Ничего особенного, эта сволочь просто не заводится, вот и все.
– Будь они прокляты до самого дна сердца, это штучки луддитов. Никогда бы не поверил, что подобное возможно.
Фиджино взялся за уником – эфир мертво молчал. Вернее, не совсем молчал, некая передача все-таки шла и расшифровывалась в звуке. Низкий, тревожный, на одной ноте гул постепенно нарастал, одновременно понижаясь тоном, пока не стал просто болью в ухе.
– Разум Милосердный… – лицо водителя перекосила гримаса. – Простите, мой колонель… Я не могу. Наизнанку выворачивает.
Фиджино закрыл глаза, тщетно борясь с подступающим вплотную безумием.
– Сволочи. Они все-таки ударили, нашли слабое место. Это не пси-наводка, это хуже – взломан защищенный канал, нам гонят акустический наркотик.
Люди выпрыгивали из брошенных, мертвых, безнадежно заглохших машин, бестолково метались, топча белую скорлупу снега.
– Выключить связь! – сорванный голос колонеля заглох, придавленный расстоянием, потерялся в неразберихе паники.
Кто-то беспорядочно стрелял (“Он свихнулся! Ложись!”), кто-то бежал подальше от Бланка-Рива, другие, напротив, непонятно зачем выскакивали на тонкий прибрежный лед – тот уже ломался хрупкими, неровными кусками.
– Отходим! – кричал колонель.
Паника нарастала, один из солдат, по-видимому, несильный сенс, сорвав шлем пси-защиты, тщетно пытался ответить ударом на удар – его попытки уничтожались расстоянием.
Фиджино дотронулся до усов – их концы промокли от крови, кровь сочилась из собственного носа колонеля.
– Будьте вы прокляты, каленусийские фанатики. Будь проклят наш возлюбленный Оттон. Уходим, парни. В этой дыре больше нечего делать.
Он повернулся и из последних сил, падая, вставая и падая снова, побрел прочь, в сторону покинутой четверть часа назад деревни.
* * *
Брошенные иллирианцами машины чернели на снегу словно туши забитых животных. Центурионша Робертина Чен погрела ладонями отмороженные щеки – кожу немилосердно саднило.
– С крольчонком все в порядке, ты как следует посмотрел?
Меченый платком вытер девочке губы, тонкий нос, округлый подбородок.
– Юшка пошла. А так – ничего. Все-таки нельзя было ставить детишек…
– Ментально работать с техникой могут только те, в ком кровь Фалиана.
– Вот носом у нее теперь и идет эта кровь Фалиана.
Подошли люди третьей центурии, здоровяк в белом камуфляже осторожно принял обессиленного ребенка на руки.
– Ты, девочку – в тыл. Остальные – за мной.
Меченый бешено скалил яркие зубы:
– Доктор Хэри сам поддельную речь составил, морду принцепса из старой хроники склеил. Потом ей эту запись семь раз показывали…
– Пошли, пошли… Эй, парни! Оружие приготовить. Пси-шлемы застегнуть. Кто колпак сдуру стянет или потеряет – сама убью!
– Иллирианцев втрое больше.
– Вот и надо идти, пока они не в себе. Хитрость один раз хорошо пригодилась, второго не будет. Нет сейчас у нас права отступать, ребятишками прикрываясь, иначе Разум Мировой отвернется от нас, воззовем, но не услышит, и поделом. За нами Арбел, там старики и детишки наши. Если трусы есть, пусть сразу останутся, сопли вытирать, штаны на морозе сушить, без барахла обойдемся. Остальные – за мной.
Меченый согласно кивнул, белозубо расхохотался и хлопнул командиршу пониже талии. Берта слегка смутилась, поправила локон на лбу и решительно выпрямила широкую спину.
На оборудованные излучателями аэросани садились по двое. Вился взбитый в пыль, уже посеревший снег, его ясное сияние потускнело, угасло. Деревня встретила освободителей молчанием – зияли окна с разбитыми стеклами, небо посерело, налетел острый, колючий ветерок, в распахнутые двери пустых домов мело ледяной крупой.
– На восток ушли.
– Смотрите, труп паренька в мешке.
– Покажите.
– Изверги – уши-то… и лица-то почти нет.
– В сторону! Пусть мама Берта глянет.
Луддиты расступились и замолчали. Бойца второй центурии, бывшего школьного учителя рвало – здесь же, на месте, прямо в истоптанный иллирианскими сапогами, оскверненный снег. Пронизанную ненавистью тишину нарушали только его виноватые всхлипывания и монотонный стук; неизвестный узник упорно, видимо, каблуком, изнутри долбил дверь подвала.
– Ключей нам не заготовлено, найдите топор.
Замок долго не поддавался, потом отлетел под метким, сильным ударом; избитый человек в изорванном черном мундире, до последней минуты надеясь на спасение, затравленно отшатнулся, попытался поплотнее прижаться к подвальной стене. Чужие солдаты обступили его, непонятные слова каленусийской речи заметалась под низким потолком.
Преторианец широко открытыми, остановившимися глазами смотрел на крепкие фигуры фермеров, на уставленные в его грудь стволы, но он уже не видел ничего.
Обострившейся в эти последние минуты интуицией он чувствовал, знал – далеко-далеко к югу, за заснеженной равниной, по ту сторону восточных гор идет сейчас прохладный зимний дождь.
Там вздрагивают под ударами дождевых капель крошечные жесткие листья вечнозеленых кустов, там вода стекает по черепичной крыше, по правильным, холодным лицам статуй.
