Море Имен - Онойко Ольга (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
И мысль о проксидемоне потянула за собой другую мысль, которая сплелась со словами Цана, породив новое пугающее озарение. «Не жалко тебе отца? – хихикая, спрашивал когда-то Алея Нириэкс, Демон Отдельного Времени. – Летен его раздавит».
Улаан облизнул внезапно пересохшие губы.
Монгольские тумены шли к реке Немясте, навстречу русскому войску, во главе которого стоял беспощадный московит Летен.
Налетел порыв ветра, пригнул травы. Трубно перекликаясь, в поднебесье летели лебеди. Алей проводил их взглядом и заметил ястреба, который стремительно приближался со стороны войска. Должно быть, кто-то из ханов решил пренебречь приказом и позволил себе охоту на марше… узнает великий – будет в гневе.
«Улаан должен был увидеть, чем кончится эта битва, – подумал Алей. – Я и так знаю. Удивительно, что папа не отдаёт себе отчёт… Или у него другая цель? Я не понимаю его. Я не могу его предсказать».
Он не оборачивался, хотя уже слышал стук копыт: кто-то скакал к ним. Он подумал, что это, как всегда, Ирсубай, но нет – то был незнакомый нукер, сивоусый, со шрамом на пол-лица. Остановив коня, воин коротко поклонился и сказал:
– Царевич, твой великий отец приказывает тебе явиться к нему. Он с передовым туменом.
– Я немедленно отправлюсь.
Нукер снова поклонился и ускакал.
Алей повернулся к брату. Иней напряжённо смотрел на него, терзая в пальцах камчу.
– Я вернусь, – сказал Алей в ответ на молчаливый вопрос, – и мы поговорим ещё.
Он окинул сощуренными глазами горизонт – от края до края земли вставала мгла над нескончаемыми колоннами конницы. Выше неё плыли туги-знамёна и значки туменов. Алей уже изготовился хлестнуть коня, но невысказанные слова поднимались к горлу, и он задержался на миг, только сказал совсем не то, что хотел. Не надо было Инею волноваться о нём, маленький и так намучился… Алей улыбнулся и сказал:
– Не грусти, Толстый!
Вопреки обыкновению, Иней не обиделся. Братишка засмеялся и ответил Алею:
– Не буду, Тощий.
Алей прыснул и, не медля уже больше, свистнул в воздухе упругой плетью.
Гэрэлхан не ждал на одном месте. Долго пришлось царевичу и кэшиктэнам преследовать повелителя. В сопровождении личной сотни он скакал от одного тумена к другому, наблюдая за тем, как держатся войска на марше. Улаан знал, что в такое время обнаруживаются недостачи и упущения, которые тысячники и темники во время смотров исхитряются скрыть от всевидящего ханского ока. Хромых и изъезженных лошадей прячут, воинов с плохим оружием отсылают с поручениями или велят им сказаться больными и сидеть в юртах. В походе такое войско спотыкается, как конь, который ушиб ногу. В преддверии жестокой схватки нет мелочей, и сам великий Гэрэлхан неутомимо мчится от северных сторожевых застав к южным через весь строй военной орды. Здесь и там выныривает из бурой клубящейся пыли его личная сотня. Они как призраки. Каждый нерадивый воин, каждый проворовавшийся десятник будет уличён и наказан. Так затачивается остриё великого оружия. Когда алгинчи-передовые увидят алые щиты передового полка урусутов, поздно станет готовиться к бою.
– Нам не догнать великого хана, – сказал Ринчин, когда солнце миновало зенит. Как всегда, никто не мог спорить с ним, и суровый кэшиктэн едва приметно улыбнулся. Ирсубай только пробурчал с досадой, что Ринчин мог бы изречь эти мудрые слова и пораньше.
– Да, – сказал Алей. – Мы узнаем, где он, только к ночи, когда поставят золотую юрту. Сейчас едемте же к Саин-хатун. Думаю, она уже сменила гнев на милость и велит заколоть для нас жирного жеребёнка.
Все довольно засмеялись, а Шоно выразительно потёр кулаком голодное брюхо.
Улаан знал, что его Саин настоящая отважная монголка и заботливая жена. Со своими слугами и рабынями она ускакала далеко вперёд, чтобы приготовить всё для короткого дневного отдыха. Её маленький лагерь обнаружился на берегу безымянной степной реки. Между кибитками натянули огромные полотнища, создав прохладную тень среди жаркого дня. Царевна не велела варить жирной похлёбки, чем изрядно опечалила Шоно. Она приготовила угощение из вяленой конины, сушёного творога и тонких лепёшек, предложила гостям засахаренные плоды и орехи на серебряных блюдах. Ирсубай издалека увидал, что девушки Саин уже сидят на бурдюках с кумысом, чтобы он пенился, когда его будут разливать в чаши. Кэшиктэн радостно присвистнул.
– Чтоб ты на охоте был таким зорким, – поддел Шоно-мэргэн, и весь оставшийся путь багатуры с хохотом задирали друг друга.
Алей молча улыбался, не глядя на них, и улыбка застывала на его лице гипсовой маской. Он никогда прежде не видел Саин-хатун, но четыре года назад он взял её в жёны, и любовь их была взаимной… Алей уже догадался, как вести себя в этом чуждом и невозможном мире: главное – не задумываться, наподобие гусеницы, не считающей при ходьбе свои ноги. Не думай ни о чём – и колени твои уверенно сожмут конские бока, и стрела полетит в цель, и нойоны будут повиноваться царевичу. Так можно было принять невесть откуда возникшую дружбу, но супружеские отношения – это всё же нечто большее… Алей вдруг спросил себя, мог бы он жениться на Осени – и едва удержался от нелепой ухмылки. Это было примерно как жениться на сервере. Алей кое-что смыслил в системном администрировании, но явно не столько.
Его хатун вышла из-за кибитки.
Шоно и Ирсубай замолчали.
Алей поднял глаза, моргнул, будто ослеплённый, и с трудом проглотил комок в горле. Он ожидал, что Саин окажется красива, как-никак, ханша… Царевна прикрыла глаза узкой ладонью и подняла подбородок.
Она была похожа на Нефертити. На живую юную Нефертити, что ходит по-кошачьи мягко и высоко несёт гордую голову на лебединой шее. Её лицо не было достаточно плоским, а глаза – достаточно узкими, чтобы она считалась красавицей по монгольским канонам. Улаан смутно вспомнил, как наложницы нашёптывали ему: некрасивая Саин – ведьма и приворожила господина волшебством. Алей не знал и знать не хотел, что на этот счёт думал Улаан. Бюста египетской царицы Улаан не видел.
«И повезло же мне», – ошалело подумал Алей. Саин не искажала своих черт краской, не увязывала волос в двурогую причёску ханши, и даже золота на ней блестело немного. К чему это ей?.. Очарованный, он даже спешиться забыл. Саин, улыбаясь, подошла ближе, подняла по-весеннему прекрасное лицо и положила красивую руку на стремя. Опомнившись, Алей слетел с коня.
Он понимал, что сейчас наваждение рассеется. Это было неизбежно. Весь срок колдовству – несколько мгновений. Жгуче не хотелось прощаться с ним. Но как бы прекрасна ни казалась Саин-хатун издалека, есть то, чего рождённый в двадцатом веке не сможет простить средневековой степнячке.
Саин-хатун обняла мужа и приникла к его груди. Алей склонился над её макушкой.
И от сердца отлегло. Саин пахла звериной шерстью, раскалённой солнцем выделанной кожей и грубыми сандаловыми притираниями – но вовсе не кислой грязью, чего он боялся. Кошачий дикий запах вовсе не отталкивал. «Экзотика», – подумал Алей и на сей раз не сдержал глупую ухмылку. Всё же ему невероятно везло с женщинами.
– Должно быть, я чем-то провинилась перед тобой, господин, – нежным глубоким голосом проговорила Саин, и у Алея по спине скатились щекотные мурашки. – Я прошу прощения. Я забылась от счастья, видя тебя.
Она увлекла его в тень кибитки и усадила на лучшее место, а потом принялась угощать. Алей чувствовал себя пьяным без кумыса. В голове крутилось что-то про топ-моделей мирового уровня, а также про то, что главному герою полагается принцесса. Девушки Саин перешучивались с приятелями Улаана, скоро Ирсубай скрылся за кибиткой вместе с двумя хохотушками. «Не был бы я воином, – говаривал он, – стал бы улигэрчем. Рассказывать сказки я хорошо умею». А впрочем, он обошёлся бы и без сказок: длинные глаза, высокие скулы, повадки леопардовы – красавец! Ни одна девушка не устоит.
Шоно сосредоточенно набивал желудок, а Ринчин задремал в тени.
