Апокалипсис - Адамс Джон Джозеф (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Ко мне подходят Кара Десмонд и Роб Котрелл, закрывая от меня танцующих. Они живут здесь столько же, сколько и я. У Кары есть новорожденный правнук, один из редких детей, рожденных со следами болезни на теле. Платье Кары, надетое для тепла поверх джинсов, порвано на подоле; голос ее звучит тихо:
— Сара. Как я рада видеть тебя.
Роб ничего не говорит. За те несколько лет, что я его не видела, он располнел. В мигающем свете факелов его лицо, украшенное двойным подбородком, излучает безмятежность; он похож на больного Будду.
Только через два танца я замечаю, что Дженни исчезла.
Я оглядываюсь вокруг в поисках Рэчел. Она наливает музыкантам травяного чая. Питер танцует с какой-то женщиной, у которой под платьем нет брюк, она дрожит и улыбается. Значит, Дженни ушла не с Питером…
— Роб, ты не проводишь меня до дома? Вдруг я споткнусь.
Холод пробирает меня до костей.
Роб без удивления кивает. Кара говорит: "Я тоже пойду", и мы оставляем Джека Стивенсона на его табурете ждать, когда ему принесут горячего чая. Мы идем по улице так быстро, как только я могу, хотя мне хотелось бы идти быстрее, и Кара беззаботно болтает по дороге. Луна зашла. Земля неровная, на улице темно, видны лишь звезды и редкие огни в бараках. Это свечи и масляные лампы. Один раз я замечаю мощный свет, исходящий, очевидно, от фонаря на солнечных батареях — я давно таких не видела.
Корейский, как сказал Том.
— Ты дрожишь, — замечает Кара. — Вот, возьми мое пальто.
Я качаю головой.
Я уговариваю их не провожать меня в дом, и они уходят, не задавая вопросов. Я бесшумно открываю дверь в темную кухню. Печь погасла. Дверь в спальню полуоткрыта, из темноты доносятся голоса. Я снова содрогаюсь, но пальто Кары сейчас не смогло бы мне помочь.
К счастью, я ошибаюсь. Голоса не принадлежат Дженни и Питеру.
— …не хочу об этом сейчас говорить, — произносит Мэйми.
— А я хочу поговорить именно об этом.
— Правда?
— Да.
Я стою, прислушиваюсь к голосам, которые звучат то громче, то тише, прислушиваюсь к раздраженному топу Мэйми и решительному голосу Мак-Хейба.
Дженни — ваша подопечная, гак?
— Ах, Дженни. Да. Еще год.
— Тогда она подчинится вам, даже если ваша мать… решать вам. И ей.
— Думаю, да. Но мне нужно подумать об этом. Мне нужна информация.
— Я отвечу на все ваши вопросы.
— Значит, ответите? Вы женаты, доктор Томас Мак-Хейб?
Тишина. Затем его голос, он уже звучит по-другому:
— Не надо.
— Вы уверены? Вы точно уверены?
— Уверен.
— Совершенно, совершенно уверены? Вы хотите, чтобы я остановилась?
Я пересекаю кухню, ударяюсь коленом о незамеченный в темноте стул. Через открытую дверь спальни я вижу проделанную термитами дыру и усыпанное звездами небо.
— О!
— Я сказал, перестаньте, миссис Уилсон. А теперь, пожалуйста, подумайте о том, что я сказал насчет Дженни. Я вернусь завтра утром, и вы сможете…
— Убирайся ты к дьяволу! — вопит Мэйми. И затем, другим голосом, странно спокойным, спрашивает: — Это потому, что я больна? А ты нет? И Дженни — нет?
— Нет. Клянусь, не потому. Я пришел сюда не за этим.
— Нет, — произносит Мэйми ледяным тоном, я никогда не слышала, чтобы она говорила так, — вы пришли помочь нам. Принести нам исцеление. Дать нам возможность выйти отсюда. Но не всем. А только тем немногим, у кого болезнь еще не зашла далеко, кто еще не слишком изуродован, — тем, кого вы можете использовать.
— Все не так…
— Немногим, кого вы можете спасти. И оставите всех прочих гнить здесь, как мы гнили все эти годы.
— Со временем исследования…
— Время! А что для нас здесь, Внутри, значит время? Здесь время — это дерьмо! Время имеет значение, только когда Снаружи приходит кто-нибудь вроде вас, выставляя напоказ здоровую кожу, и нам становится еще хуже, когда мы глядим на вашу новую одежду, на ваши новые часы, на ваши блестящие волосы, ваши… ваши…
Она разражается рыданиями. Я вхожу в комнату.
— Успокойся, Мэйми. Успокойся.
Никто из них не показывает, что замечает меня. Мак-Хейб стоит на месте; наконец я машу рукой в сторону двери, и он уходит, не сказав ни слова. Я обнимаю Мэйми, она прижимается ко мне и рыдает. Моя дочь. Даже сквозь пальто я чувствую толстые пласты обезображенной кожи на ее щеке, которая прижимается ко мне, и в голове у меня кружится единственная мысль: а я и не заметила, что у Мак-Хейба есть часы.
Позднее, ночью, после того как Мэйми, отупев от слез, впала в забытье, а я несколько часов провалялась на кровати без сна, в нашу комнату прокралась Рэчел и сообщила мне, что Дженни и Хэл Стивенсон получили инъекции экспериментального препарата Тома Мак-Хейба. Она дрожит от холода, но держится дерзко, хотя сама пугается своей дерзости. Я держу ее в объятиях, пока она, в свою очередь, не засыпает, и я вспоминаю Джека Стивенсона в молодости, вспоминаю, как блестели его волосы в свете ламп, когда он воодушевленно доказывал необходимость пожертвовать одной цивилизацией ради другой.
На следующее утро Мэйми уходит из барака рано. Веки ее припухли и покраснели. Я думаю, что она уходит искать Питера, и ничего не говорю. Мы сидим за столом, Рэчел и я, едим свою овсянку и не смотрим друг другу в глаза. Поднять ложку ко рту стоит неимоверных усилий. Мэйми все нет и нет.
Позднее я представила себе, как это было. Сейчас, после того, как Дженни, Хэл и Мак-Хейб пришли и ушли, я не могу избавиться от этой картины: Мэйми идет с распухшими глазами по грязным улицам, мимо бараков, по немощеным площадям, в уголках которых разбиты крошечные огородики с шаткими подпорками для бобов и желто-зеленой морковной ботвой. Мимо хранилищ с китайской, корейской и японской шерстью, дровяными печами, никем не охраняемыми товарами и медикаментами. Мимо птичников и загонов для коз. Мимо Центральной администрации, пыльного здания из шлакоблоков, где уже лет десять назад перестали вести записи актов гражданского состояния — кому вам доказывать, что вы родились или переехали в другой барак? Мимо последнего общественного колодца, соединенного с общим водным горизонтом. Мэйми идет, пока не достигает Границы, ее останавливают, и она рассказывает то, что хотела рассказать.
Они приходят несколько часов спустя, в полных защитных костюмах, вооруженные автоматическим оружием, на вид иностранного производства. Я вижу их лица сквозь противоударные пластиковые шлемы. Трое солдат открыто смотрят мне в лицо, на Рэчел, на руки Хэла Стивенсона. Двое отводят глаза, стараясь не смотреть на нас, словно вирус может передаваться через взгляд.
Они хватают Тома Мак-Хейба, сидящего за столом на кухне, тащат его с такой силой, что он спотыкается, и швыряют к стене. С Рэчел и Хэлом они обращаются мягче. Один из них с любопытством разглядывает Дженни, которая замерла у противоположного края стола. Они не дают Мак-Хейбу начать одно из страстных оправданий, с помощью которых он пытался убедить меня. Когда он пытается что-то сказать, главный ударяет его по лицу.
Рэчел — Рэчел! — бросается на этого человека. Она хватает его сзади своими молодыми, сильными руками и ногами и кричит:
— Прекратите! Прекратите!
Солдат стряхивает ее движением плеч, словно муху. Другой солдат силой усаживает ее на стул. Когда взгляд его падает на её лицо, он содрогается всем телом. Рэчел продолжает кричать, она просто кричит, не произнося никаких слов.
Дженни не кричит. Она ныряет под стол и прижимается к плечу Мак-Хейба, и лицо ее скрыто волнами золотистых волос.
— Вас, проклятых докторов, надо запереть здесь раз и навсегда! — рычит главный охранник, перекрывая вопли Рэчел. Слова доносятся сквозь шлем так четко, словно на солдате ничего не надето. — Думаешь, тебе позволено шастать туда-сюда, заражать нас всех?
— Я… — начинает Мак-Хейб.
— Пошел ты! — говорит охранник и стреляет в него.
Мак-Хейб сползает по стене. Дженни подхватывает его, отчаянно пытаясь поднять обмякшее тело. Солдат стреляет снова. Пуля задевает запястье Дженни, дробит кость. Третий выстрел — и Мак-Хейб падает на пол.
