Ведьма, пришедшая с холода (сборник) - Суэнвик Майкл (бесплатные книги полный формат .txt, .fb2) 📗
— Идем.
Она повела его по запасной лестнице на четвертый этаж, открыла случайный номер: все они пока пусты, делегаты еще не приехали — впустила его и закрыла за собой дверь.
— Спасибо, — сказал он, этот болван, но хотя бы замолчал, когда она впилась в него взглядом и прижала палец к губам. Он остался у двери, пока она закрывала жалюзи на окнах и выключала жучок под подоконником и жучок под комодом, карабкалась на раковину в ванной, увидела свое отражение — в ссадинах и глине, лицо и блузка в ржавчине — и отключила жучок и там. Помыла руки, намочила полотенце, вытерла лицо, намочила другое полотенце и бросила ему.
— Можем поговорить, — сказала она, — есть несколько минут.
— Никто не заметит?
— Никто не ожидает ничего услышать, — ответила она. — Говори правду.
Он промокнул подбородок полотенцем и нахмурился, увидев кровь.
— Еще осталось, — проговорила она.
— Где?
— Везде.
Он протиснулся мимо нее к зеркалу и вытер смешанную с глиной кровь. В этот момент, когда он подался вперед, критически оглядывая свои губу и щеку, несмотря на драку с големом, на мужской пол, на разделявший их «железный занавес», он напомнил Тане Елену Петровну, ее соседку по комнате в Московской международной школе, когда та смывала остатки успешной ночи. Макияж голема. Таня подавила в ладони смешок.
— В чем дело? — Причард отвернулся от зеркала. Она постучала себя по подбородку, и он стер последние остатки крови.
— Скажи правду, — сказала она. — Зачем ты пришел ко мне?
Лучший вопрос для начала допроса (ведь по сути, это и был допрос) — тот, на который ты уже знаешь ответ.
— Голем охотился именно за мной, — ответил он. — Охотился за существом в моей голове. — Он постучал по виску. — Хотел съесть меня. Если бы ты не пришла, не знаю, чем бы все закончилось.
Но он знал. Просто не мог это произнести. Американцы не любят думать о смерти, особенно о своей.
— Но раз он охотился за тобой, то почему сейчас? Он пробудился несколько недель назад. Мог бы ведь и раньше тебя выследить.
— Обыщи меня.
Она подняла бровь.
— В смысле, я не знаю. Я ничего не знаю об этом. Это у вас есть правила, легенды, магия, а я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я просто хочу работать. Жить своей жизнью. — Он выдохнул. — Но вот он я. Попал в передрягу.
— И ты пришел ко мне. Почему?
— Это ведь оказалось верным решением? Ты спасла мне жизнь.
Спасла, и это отвратительно.
— Уинтроп. — Это был не вопрос, но это все, что она могла сейчас из себя выдавить.
— Он знает, что делает, но он лишь исполнитель.
— Я тоже.
— Верно, — ответил Причард. — И я тебе неприятен. Мы не сходимся во взглядах. — Он провел рукой по немытым волосам: от грязи и пота они встали дыбом, как парик грустного клоуна. — Это даже мягко сказано, думаю. Но я не доверяю Уинтропу. А тебе — да.
Слова жалили. Она вспомнила протянутую руку Нади. В горле горело.
— Убирайся отсюда, — произнесла она и указала ему на часы. — У нас нет времени.
Ему не требовалось повторять дважды.
***
Джош чувствовал себя посмешищем в колючей униформе коридорного с золотым кантом, но плелся за Барачником из комнаты отдыха в вестибюль. Снаружи припарковались серые автобусы. Он не глазел по сторонам и не говорил, просто шел за Барачником по пятам, уткнувшись взглядом в ковер. Были и другие новенькие среди коридорных — похоже, хлопотная ночка.
К черту дисциплину, он не смог удержаться и оглядел вестибюль в поисках Гейба. Тот должен читать газету или потягивать какой-нибудь напиток янтарного цвета вроде виски у бара.
Но Гейба там не было.
Сегодня церемонии приветствия не будет, объяснил Барачник: делегаты устали после долгого путешествия, скучают по дому и семье — никому, разумеется, не разрешили взять с собой жену или детей. Все из соображений безопасности. Жена Соколова умерла от рака два года назад, его сын — военный офицер, преданный службе: его карьере будет нанесен урон, если вскроется, что отец переметнулся на другую сторону, однако она не закончится. По крайней мере, в этом Соколова пытался убедить первый контакт.
Так уж устроен мир.
Коридорные выстроились у дверей в две линии, лицом друг к другу. Барачник принял командование: если кто-то другой ринется к Соколову, Барачник его остановит, чтобы ученый в итоге получил Джоша.
Ученые вышли из автобусов, закутанные в заиндевевшие шубы. От людей шел пар. Они казались безликими и одинаковыми в темноте и тумане, и, хотя Джош сегодня мог бы нарисовать портрет Соколова с точностью голландских мастеров, агент запаниковал, стоя у входа в гостиницу «Интернациональ». Вдруг он ошибется. Вдруг Соколов не заметит знак. Вдруг Джош все испортит.
Джош попытался сглотнуть. Униформа сидела слишком туго. Он подумал о руке Алистера Уинтропа и внезапно, поскольку мир был печальным и тоскливым местом, вспомнил о предупреждении Дома Альвареса на выходе из посольства.
Где, блядь, Гейб?
Толстомордый аппаратчик в огромной меховой шапке — Джошу не верилось, что кто-то может носить их в реальной жизни, а не в мультфильме про Рокки и Булльвинкля, — выстроил дрожавших от холода ученых в шеренгу вместе с их багажом.
Не нужен ему Гейб, сказал себе Джош. Ему никто не нужен. Сам справится. В конце концов, всегда все к этому сводится.
Кто-то постучал Джоша по плечу и произнес голосом Гейба на чешском с сильным акцентом:
— Простите? Не подскажете, как пройти по этому адресу?
Джош ощутил облегчение, в котором не было ни крупицы достоинства или профессионализма. Позже он считал это лучшей своей ролью в жизни: сохраняя безразличие, он повернулся, взглянул на бумажку в руке Гейба, а не в лицо, и отрывисто ответил на английском:
— Из дверей налево, вдоль дороги четыре квартала, затем налево и еще два квартала.
В записке значилось: «Над зеркалом в ванной, под комодом, на подоконнике». Похоже, КГБ подключило новые жучки после проверки. И если бы он вошел в номер неподготовленным, то завалил бы всю миссию. По спине пробежал холодок, охватил плечи, словно вода поднималась от корней к ветвям дерева. Сюрприз, он обдумает его позже: кто знал, что близость к провалу ощущается столь волнительной.
— Спасибо, приятель, — сказал Гейб по-английски и прошел мимо него, прихрамывая, задрав воротник пальто, надвинув на лоб шляпу.
«Над зеркалом в ванной, — повторял Джош про себя. — Под комодом. На подоконнике». Не похоже на молитву, но, с другой стороны, он не был верующим.
Аппаратчик закончил толкать речь, и ученые рассеялись. Джош изучал их лица, как игрок — колесо рулетки. Не Соколов — не Соколов — не Соколов. Или он? Может, первый был… Может, он поправился или похудел… Но фотографии были новыми…
И тут вопросов не осталось: человек отделился от толпы. Те самые пучки светлых волос в ушах, легкий поворот левой стопы внутрь, красноватая луковица на кончике узкого носа, длинный хрупкий череп, покачивающийся на длинной тонкой шее, — самый красивый мужчина в жизни Джоша, по крайней мере на следующие несколько секунд. На нем были коричнево-красные туфли, как и было обещано, и он нес сумку в левой руке, а пройдя три шага, споткнулся под ее весом.
Джош подхватил его. Барачнику не пришлось ничего делать. Джош понес чемодан и проводил доктора наук наверх.
5.
Таня нашла Надю в одиночестве молотящей грушу в спортзале посольства. Перчатки выбивали из ткани белую пыль. Надя пританцовывала перед ударами, переносила вес на подушечки пальцев ног: три молниеносных тычка, а за ними хук, отчего груша загудела на цепях, держащих ее у пола и потолка. Скульптор вырезал эти линии на Надиных икрах, вылепил мышцы на ее спине. Она была вся в поту. Рычала, нанося удар. Пыхтела. После резкого хука, который мог бы сломать противнику челюсть или Надину руку, она закричала в ярости и триумфе.
Таня приблизилась. Надя не прекращала тренировку. Зал был пуст, они были одни. Закат еще не горел. Наконец Таня решилась:
