Схизматрица - Стерлинг Брюс (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
— …Войны! На механистских рынках — паника! Астероид Ниса объявил войну Совету Колец! Повторяю: картель Нисы отошел от Союза механистов! Просит о признании его Государством Договора о Совете Колец! На сессии Совета…
Слова его потонули в реве публики и бряцанье пряжек — ошеломленные зрители отстегивались от кресел и поднимались. Феттерлинг пытался совладать с микрофоном. Обрывки его слов прорывались сквозь общий шум:
— …Капитуляция… при посредстве банков Союза старателей… индустриальная… новая победа!
Началось с актеров. Герой пьесы указал поверх голов публики на ложу Константина, неистово крича что-то остальным исполнителям. Какая-то женщина захлопала в ладоши. Аплодисменты были подхвачены. Аплодировал весь актерский состав. Лица исполнителей сияли. Феттерлинг, услышав, обернулся взглянуть, тут же ухватил положение дел, и лицо его расплылось в широчайшей улыбке. Драматическим жестом он простер руку к ложе:
— Константин! Дамы и господа, канцлер-генерал!
Ухватившись за железные перила позади прозрачного щита, Константин встал во весь рост. При виде его толпа взорвалась криками и аплодисментами. Все понимали: это — его победа. Счастье победы, мгновенного, яркого освобождения от темных тягот войны захлестнуло людей столовой. Впрочем, стоило ему проиграть, они с той же страстностью разорвали бы его на куски… Но понимание этого мрачного факта тоже утонуло в восторге победы. Теперь, когда он выиграл, прошлый риск только обострял наслаждение.
Он повернулся к жене. В глазах ее стояли слезы — от гордости за своего мужа. Неторопливо, не отпуская перил, он протянул ей руку. Пальцы их соприкоснулись, он взглянул в ее лицо — нет, глаза ее не лгали. С этого момента его власть над нею стала абсолютной.
Она села с ним рядом. Вера дернула его за рукав. Глаза дочери были широко раскрыты. Он поднял ее, подхватив левой рукой, и коснулся губами ее уха:
— Запомни этот день, — горячо шепнул он.
Беспорядочные крики утихли, заглушенные четким ритмом аплодисментов — долгих, мерных, ритуальных аплодисментов, какие завершают каждое заседание самого Совета Колец, аплодисментов вечных, торжественных, подавляющих и не терпящих возражений. Музыка власти… Константин поднял вверх руку жены и закрыл глаза.
Это был счастливейший момент его жизни.
Картель Дембовской
15.05.75
Чтобы привыкнуть к новой руке, Линдсей играл на клавишных. Новая рука была куда лучше старой; отличная избирательность нервных сигналов даже сбивала с толку. Исполняя одну из композиций Кицунэ, он с каждым ударом по клавише испытывал короткое пьянящее ощущение, схожее с резким жаром.
Отняв руки от клавиатуры, он размял их. По проводам пробежало легкое покалывание. Кончики новых пальцев сплошь покрывали мелкие соты сенсоров, и эти сенсоры были гораздо чувствительнее плоскостей обратной связи старого протеза.
Перемена раздражала. Он окинул взглядом запущенную, неухоженную квартиру. В продолжение двадцати двух лет она была для него всего лишь местом для привала и для ночлега, не более. Все в ней, и полосатые обои, и металлические кресла на тонких ножках, уже лет двадцать как вышли из моды. В ногу со временем шагали лишь охранные системы — последние из Уэллсовых разработок.
Поизносился и сам Линдсей. Девяносто лет; десятилетия привычного напряжения оставили глубокие следы на лице, особенно возле глаз и губ, волосы и борода покрыты инеем седины…
Он совершенствовался в игре на клавишных. К задаче овладения музыкой Он подошел со своеобычным нечеловеческим упорством. Многие годы работал он на износ, но современная технология биомониторинга позволяла отследить и предотвратить возможный срыв за месяцы до его приближения. Об этом заботилась кровать, генерировавшая яркие, непонятные сны, оставлявшие его к утру опустошенным, успокоенным и абсолютно здоровым.
С тех пор как его жена вышла замуж во второй раз, прошло восемнадцать лет. Это обстоятельство никогда не доставляло ему особенной боли. В Совете он был шапочно знаком с ее нынешним мужем: Грэхем Эверетт, бесцветный сторонник разрядки с мощными клановыми связями. Нора воспользовалась его влиянием для отражения нападок милитантов. Даже печально: Линдсей не помнил этого человека достаточно хорошо, чтобы ненавидеть.
Предупредительный сигнал прервал его игру: в передней ждал посетитель. Сканеры заверили, что он — вернее, она — имеет в теле лишь безобидные механистские импланты: бляшкоочистительные артериальные микроботы, старомодные коленные чашечки из тефлона, пластиковые суставы пальцев и пористый ввод для внутривенных инъекций на сгибе левого локтя. Большая часть волос ее тоже была искусственной — имплантированные блестящие оптико-волоконные нити.
Он приказал домашнему роботу впустить женщину. Странноватый цвет лица, часто встречающийся у пожилых механисток, — гладкая, чистая кожа, смахивающая на превосходно подогнанную бумажную маску. Рыжие волосы переливаются в медно-красной подсветке оптических волокон. Одета она была в серый костюм без рукавов, меховой жилет и белые, до локтя, термические перчатки.
— Аудитор Милош? — спросила она с акцентом Цепи миров.
Он подвел ее к дивану, и она грациозно села. Движения ее были отшлифованы годами до мелочей.
— Да, мадам. Чем могу служить?
— Простите мое вторжение, господин аудитор. Моя фамилия — Тайлер. Я работаю клерком в «Лимонов Крайоникс». Но к вам у меня дело личного характера. Я хочу просить вас о помощи. Я слышала о вашей дружбе с Невиллом Понпьянскулом.
— А, так вы — Александрина Тайлер. Из Республики Моря Ясности.
Она удивленно приподняла тонкие дугообразные брови:
— Вы уже знакомы с моим делом, господин аудитор?
— Вы не хотели бы, — Линдсей опустился в снабженное стременами кресло, — сперва выпить?
Да, это была его первая жена. На некоем глубоко захороненном в сознании рефлекторном уровне зашевелилась давно уже мертвая личность, тончайший пласт фальши, которой ему приходилось от нее отгораживаться, когда они состояли в браке. Александрина Тайлер, его жена, кузина его матери.
— Нет, спасибо, — сказала она, оправляя на коленях юбку. Да, колени, помнится, доставляли ей сильное неудобство, она тогда еще вставила в них тефлон…
Знакомый жест напомнил ему о брачной политике аристократов Республики. Александрина была старше его на пятьдесят лет; брак их был тесной клеткой утомительного политеса и мрачного мятежа. Линдсею уже девяносто, гораздо больше, чем было ей в день женитьбы… Сейчас, оценивая все это с позиций настоящего, он почувствовал, какую боль причинял ей тогда.
— Я родилась в Республике и почти полвека назад, во время шейперских чисток, потеряла гражданство. Я люблю Республику, господин аудитор, и никогда ее не забывала… Я вышла из очень влиятельной семьи, но, наверно, теперь, с установлением новой власти, это все уже ничего не дает?
— Вы были женой Абеляра Линдсея?
Глаза ее округлились.
— Значит, вы хорошо осведомлены… Вам известно, что я подавала прошение об эмиграции? От правительства Понпьянскула я не получила никакого ответа. Я пришла просить о помощи вас, господин аудитор. Я не принадлежу к Углеродной лиге, но знаю, какую она имеет власть. Ваше влияние выше законов.
— Должно быть, мадам, ваша жизнь весьма нелегка. В Схизматрице, без всякой поддержки…
Она моргнула. Веки фарфоровой белизны, словно бумажные ширмы, прикрыли на миг глаза.
— Нет. С тех пор, как я в картелях, все не так уж и плохо. Конечно, нельзя сказать, что я счастлива. Я не забыла усадьбу, деревья, сады…
Линдсей переплел пальцы рук, не обращая внимания на непрерывное покалывание в правой.
— Не хотелось бы вселять в вас пустые надежды, мадам. Неотеническое законодательство не допускает отклонений. Республике не нужны люди нашего возраста, так или иначе изменившие первозданному человеческому состоянию. Верно, я сделал кое-что для Неотенического правительства. Относительно переселения граждан Республики, достигших шестидесятилетия. «На вымирание во внешний мир», так это у них сформулировано. И поток переселенцев строго односторонен. Весьма сожалею.
