Священный огонь - Стерлинг Брюс (читаемые книги читать .txt) 📗

– Итак, – наконец сказал он, – если вы желаете сохранить свою тайну, то больше не позволяйте никому делать вам анализ крови.

– Хорошо.

– У вас анемия. В сущности, ваша жидкость – это даже не кровь.

– Да, это, должно быть, клеточные очистители и катализированные носители кислорода.

– Понимаю. Но здесь более чем достаточно ДНК для удостоверения вашей личности. Тогда вас можно будет отправить в службу социальной помощи. Если это когда-нибудь станет необходимо.

– Знаете, Поль, вам незачем стараться и искать мои медицинские документы. Мы уже слишком далеко зашли, и я даже скажу вам, кто я.

Поль поймал «москита» полоской от хроматографа и аккуратно сложил запачканную бумагу.

– Нет, – ответил он, – в этом нет необходимости. В сущности, я даже считаю, что это не слишком умно. Я не хочу знать, кто вы такая. Я за это не отвечаю. И уж точно мне нужно от вас совсем другое.

– Что же вам от меня нужно?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Докажите мне, что вы не человек и в то же время художник. Вот чего я хочу.

Штутгарт был большим шумным городом. Большим, шумным, жарким, зеленым. Городом тяжелых воздыханий, ворчаний, журчаний, хрипов и прочих сложных естественных звуков. В Штутгарте люди привыкли громко и оживленно разговаривать друг с другом на улице. Они выходили из сфинктеров дверей и переходов, образуя хаотичные пешеходные потоки.

Знаменитые башни были просто циклопическими постройками, но ритмичное дыхание превращало их в слабое подобие океана, а не в нагромождение горных вершин. Майа улавливала дыхание этих чудовищных башен, похожее на хрип больного. Это дыхание ураганом проносилось над меховыми улицами, в воздухе парило и пахло лимонами.

– Моя семья участвовала в строительстве этого города, – сообщил Поль, осторожно обойдя большую, влажную, непонятную мешанину, с виду напоминающую мюсли. – Мои родители были минерами и взрывали свалки.

– Были?

– Они перестали этим заниматься. А мусорные кучи ничем не отличаются от отходов любой добывающей промышленности. Лучшие и богатейшие свалки успели быстро разобрать. И теперь право разрабатывать свалки в основном предоставляют нефтяникам, газовикам, временным рабочим. Удач в этом деле уже не предвидится, на мусоре много не заработаешь.

– Я понимаю.

– Не стоит сожалеть, моя мама сделала отличную карьеру. И я, так сказать, дитя удачи. – Поль весело засмеялся. Он уже не был таким официальным, был рад возвращению домой.

– Ваши родители французы?

– Да, мы родом из Авиньона. Половину населения Штутгарта составляют французы.

– А почему так получилось?

– Потому что Париж превратился в музей.

Освещение на улице изменилось. С башни слетела огромная ребристая мембрана и закрыла собой окрестности. Под ней закружилась стая белых журавлей. Они спланировали на землю, похожие на паломников в белоснежных одеяниях. Птицы начали клевать на дороге мусор, но им было трудно расклевывать этот жесткий хлам.

– Лучше остатки мусора, – пояснил Поль. – Железо, алюминий, медь и все в этом роде – их рыночная цена резко упала после изобретения современных материалов. Конечно, дешевые алмазы побили все цены на свете. Но обогащенное стекло, оптические волокна, защитные средства и аэрогели... – Он жестом показал на окружавший их городской ландшафт. Маленький, предприимчивый, заинтересованный человек среди огромных небоскребов. – Материалы на углеродной основе вытеснили с рынка металлические конструкции. В Штутгарте живут прогрессивные люди, презирающие всякое старье.

– Этот город очень похож на Индианаполис.

– Нисколько! Ничего подобного! – запротестовал Поль. – Индианаполис – это политический акт, причуда азиатских реваншистов. А Штутгарт – серьезный город. Единственный по-настоящему современный город в Европе! Единственный город, строители которого верили в будущее, а не в бесконечное повторение прошлого.

– Я не уверена, что буду счастлива, если будущее станет так выглядеть.

– Оно будет выглядеть не так. Ведь весь мир не стал похож на Нью-Йорк сто лет тому назад. Для определенного периода было вполне достаточно, что мир захотел выглядеть, как Нью-Йорк. Штутгарт – такой же урбанистический центр притяжения. Он единственный город на свете, где современному обществу позволили говорить современным архитектурным языком.

– Я заметила, что вы употребили прошедшее время.

– Других Штутгартов и быть не могло. У геронтократического общества нет энергии и воли к радикальному обновлению. Ну если только большой город переживет катастрофу, как Штутгарт, и у выживших не останется выбора. – Поль пожал плечами. – Перспектива не из приятных! Может быть, какие-нибудь фанатики считают катастрофы приемлемой ценой перемен, но я изучал историю катастроф и знаю, что это зло. Перемены, которые мы наблюдаем, неизбежны. Мы можем много говорить о выживании. Достаточно прожить долгий срок, и реальность начнет уходить у вас из-под ног, навсегда исчезать. – Он сделал паузу и задумался. – Мне очень нравится Прага. Этот город способен преподать миру отличный урок, и Прага, как ни странно, близка Штутгарту. Прага продлила свой век, стала великолепным раритетом, сохранила очарование прошлого. Прага нашла новый шанс, обрела второе дыхание. Теперь Прага – драгоценное яйцо постчеловечества.

Они продолжали прогулку. В небе над Штутгартом самолеты выписывали затейливые воздушные дорожки, словно мотыльки, прилипшие к дальнему краю города, затем снова осторожно описывали окружность с другой стороны. По этим кружащимся трассам летали небольшого объема скользящие капсулы. Они гротескно напоминали пешеходные потоки внизу.

С Полем они прошли вниз по многоступенчатой лестнице, потом под тяжелой каменной аркой, украшенной архитектурными капельками по фронтону. Небо исчезло. Воздух стал теплее. Они очутились под грубой, покрытой мхом складчатой крышей, но, очевидно, выполненной из тяжелых бетонных глыб. Стены из продолговатых, сверкающих, как бриллианты, оптических волокон были губчатыми и монолитными. В этой каменной теплице было душно и сыро. В воздухе пахло ванилью и бананами.

– Это мой любимый городской квартал, – сказал Поль. – Я жил здесь за несколько лет до того, как начал преподавать. Квартал спланировали и выстроили теоретики съедобных городских грибов.

– Теоретики чего?

– Стены сплошь обжиты грибами. Вы можете есть город сырым. И эти стены вполне питательны.

Сама идея и возможность есть грибы со стен ей не понравилась. Кое-где стены были украшены разными граффити с добавкой из полезных гербицидов. Буквы вроде пятен размытого желтого цвета. «Под пляжем – мостовая» [7]. Кудри арабской вязи. Задорная мальчишеская рожица с копной буйных волос.

Они обогнули сиявший яркими огнями многоэтажный дом. Открытые этажи были помечены нумерованными прорезями. Люди лежали в углублениях нумерованных площадок под палящими лучами искусственного солнца. На них были наглазники, с головы до ног они были укрыты слоем серо-зеленых оптических волокон.

– Что это за место? Морг?

– Общественная баня.

– А где тут вода?

– В этой бане нет воды, здесь органическая чистка листьями. Вы окунаетесь в гелевый раствор и лежите под потоками света. Вас опыляют спорами, и их частички срастаются с вашей кожей. Когда споры перестают размножаться, аппарат очищает вашу кожу. Корка слетает, как тонкий лист. Так тело очищается от грязи и кожного эпителия. Это очень тонизирует.

– То есть баня из живой плесени?

– Да, это точное определение. Как видите, есть возможность использовать малую толику виртуальности вот в такой камере. Прекрасная общественная услуга для жителей съедобного квартала. А после ваше тело покрывают местной смесью человеческих микробов.

– Да, но эта плесень...

– Очень приятная и прирученная плесень. Никакого вреда от нее нет. – Он помедлил. – Надеюсь, вас не шокируют обнаженные тела. Они безобидны. И в Штутгарте это обычное дело.