Ловушка для творца (СИ) - Вичурин Андрей Викторович (книга жизни TXT) 📗
И я думаю, меня можно понять — я просто пытался выжить. Целый год, почти непрерывных боев, наступлений, окапываний, отступлений, окапываний. Бесконечных песчаных бурь и раскаленных камней, политых своей и чужой, высыхающей на лету и превращающейся в этой адской жаре, в сухую пыль, кровью.
И все это время Сергей находился рядом со мной, прикрывая мою спину, поддерживая и помогая во всем.
До этого рассвета.
Он не успел укрыться в блиндаже, вырытом на скорую руку в перемежающемся скальной породой песке, помогая молоденькой медсестричке добраться, от разбитой шальным снарядом, жирно чадящей копотью, метрах в двухстах от нашей линии обороны, «санитарки».
Ему распороло правый бок и, похоже, отхватило кусок печени. Сергей уходил молча, медленно угасая. Спасенная им сестричка, пошатываясь от контузии, пыталась остановить кровь, но та просачивалась сквозь наложенные повязки, пропитывая их насквозь.
Я протер лицо мокрой от пота банданой, размазывая грязь и пороховую гарь еще больше. В голове всплыли прочитанные неизвестно когда и где строки:
«Ветер в соснах задержался, чтобы другу песню спеть.
Среди чащи, у обрыва, умирал большой медведь…»
«Медведь». Это позывной Сергея. Действительно, огромного как этот своенравный зверь и совершенно ни чего не боящегося. Моего единственного, настоящего, преданного навсегда друга.
До самой смерти… Все всегда вместе…
Ну, как же так, медвежонок, братик!
На глаза навернулись слезы.
Где-то вдалеке приглушенно ухнуло, будто из огромной бутылки выбило пробку. Буквально через две секунды, с разрывающим барабанные перепонки грохотом, и отбивающей внутренности взрывной волной, над перепаханной степью вспух очередной огненно-землистый цветок.
«Пионом» долбанули, — подумал отрешенно, помогая медсестре удерживать повязку. От соседних окопов резануло чьим-то криком. Сестричка закончила перевязку и, не глядя на меня, всхлипывая, стала выбираться из блиндажа, оскальзываясь на осыпающемся песке и сдавленно матерясь.
— Я туда… Кого-то еще зацепило.
— А Серега?!
Сестричка обернулась, жестко посмотрела мне в глаза и ничего не сказала, только коротко отрицательно мотнула головой. Потом вполголоса матернулась и на четвереньках выбралась из укрытия.
«И сквозь жуткую рванину, сгустков крови тек поток,
А медведь, все как-то мимо, зажимал свой рваный бок».
Где-то справа, там, где оставались жалкие остатки нашей потрепанной роты, заполошно загрохотал ДШК, чуть в отдалении хлестко захлопали «Баретты» и застучали сиплым звоном калаши. Бой начался на позиции первого отделения. Три раза хлопнули гранаты…
«Сладкий, терпкий запах крови, приманил все воронье, Да, с поджатыми хвостами, волков стаю, — взять свое».
Вдалеке снова ухнуло, потом еще раз и еще. И тут же, выбивая воздух из легких и наполняя голову гулом, затряслась от разрывов земля. Хорошо, хоть рот успел открыть, — валялся бы сейчас с контузией.
Серега вдруг пришел в себя, и слабым голосом попросил дать мобилу, позвонить матери, — я еле расслышал его тихие слова. Телефон я ему дал, ничего не говоря о полном отсутствии связи, даже и пробовать бесполезно. Он, трясущимися руками, сдерживая рвущийся стон, что-то на нем набрал, вроде как СМС-ку отправил. Увидев, как шевелятся его пересохшие губы, склонился поближе:
— Забери с собой… Отдай матери… Не прощаюсь, еще встретимся, брат… — он выронил мобилу мне в ладонь, слабо улыбнулся и выгнувшись в судороге всем телом, затих.
Еще не веря, но, уже чувствуя непоправимое, я увидел остановившийся, без искры взгляд, опустился на колени и уткнулся лбом в его плечо.
Меня трясло…
Одновременно хотелось рвать зубами всех, да всех, — эти ненавистные гребанные, бестолковые ожиревшие тела политиков, развязавших эту сраную, только им нужную войну, кромсать, разбрасывая кровавые ошметки своих не состоявшихся родственников, кинувших меня в горнило чужих разборок, крушить все вокруг в пароксизме разгорающейся ярости, чтобы, к чертовой матери всех, всех скотов в труху! И, забиться в самый дальний угол, кляня свою дурость, из-за которой я попал сюда и потерял единственного настоящего друга, чтобы сжаться эмбрионом, катаясь по полу, биться головой, рыдать от бессилия что-либо вернуть и не видеть, не слышать этого ада и просто не быть.
Но, вместо рыданий, из моей глотки вырвался дикий крик.
Когда пришел в себя, понял — по-прежнему стою на коленях у Сережиного изголовья. Тыльной стороной ладони вытер мокрый рот. С отстраненным удивлением увидел подсыхающую кровавую пену.
— Прости, братишка! — я поцеловал остывающий лоб, осторожно прикрыл ему глаза и снова уткнулся головой в холодеющее плечо.
Сверху зашуршало, посыпалась каменная крошка и песок. Я оторвался, от начинающего уже остывать тела, повел стволом автомата в сторону входа и подобрался.
— Ян! Живой? Вас тут почти засыпало! От траншеи, одно название осталось.
Снова ухнуло, и Макс, командир моего отделения, позывной «Маска», не дожидаясь разрыва, скатился вниз. Грохнуло, опять рядом. Максим, отряхиваясь от каменной пыли, кивнул в сторону Сергея:
— Как он?
Я отрицательно качнул головой. Максим сжал зубы, поиграл желваками на скулах.
— Уходить надо… Бросили нас тут.
— А где эти ублюдки, командиры местные?
— Какие в пень командиры! — взорвался Максим. — Не видишь, шо ли, умотали эти клоуны! Хабар собрали, который крайний раз на блокпосту у местных отморозков из каравана отхватили, сели в «мотолыгу» (плавающий бронетранспортёр) и смылись! Когда ты вообще тут их командиров, кроме нашего комроты видел? В тот день, когда последний раз хавчик привозили, и селфи с наложницами, у развалин делали? Так теперь все по-другому — мы не доблестно наступаем, а позорно сидим практически в окружении, а за это премий и звездочек не дают, только кресты, изголовные… Оно им надо? Хотя, какие к банной матери, кресты? У них и тех не выпросишь, не по религии! Б!
— Что там вообще, кто лупит-то? — мне, после смерти Сережи, все стало безразлично, и праведный душевный надрыв Макса проскочил мимо. У меня другая боль. Своя.
— Да там ни хрена не понятно… Связи ноль. Мобилы глушат, да и включать стремно, прилетит, как по Дудаеву, на хер. С трех сторон по нам долбали, а теперь, такое как друг по другу пиндячат, но и нам достается. Нас тут трое живых осталось, да санитарочка эта, да Груша с кистью оторванной, б… Уходить надо!
Где-то недалеко, громко фуркая выхлопом ракет, начал отрабатывать «Град», а может и «Ураган», тот фуркает побасовитее, но из-за беспорядочной стрельбы было не разобрать.
— Тля! Не успели! Не наши, это! Берем, что унесем и уе… м! Я тут рядом, за холмом, в овраге, «бардак» надыбал ничейный, может целый? Я соберу ребят, жди здесь рядом, в воронке.
Макс ужом выбрался через наполовину засыпанный проход.
В общем-то, уходить надо было давно, просто я не мог бросить Сережу, все еще упрямо не веря, и на что-то надеясь. А теперь время поджимало, а может, уже и не было у нас больше этого времени, да и может, вообще ничего больше впереди не было…
Забрал документы и нательный крестик Сергея. Потом матери его отдам, если выживу…
Ползком, рыча от натуги, вытащил тело друга из блиндажа и переправил его в отдельную, вырытую два дня назад для снайпера, стрелковую ячейку, с обвалившимися наполовину стенками. Вставил торцом, валявшийся рядом фанерный щит для объявлений, и засыпал песком, оставшимся от бруствера. Затем, так же ползком, вернулся обратно в блиндаж.
Место я запомнил. Все закончится, вернусь обязательно.
Серегу забрать.
Отвезу домой, там, рядом с дедом и похороним. Если оставить так, как есть, в лучшем случае в братскую могилу свалят, а то и просто бросят гнить — сколько я уже трупов полуразложившихся видел. Поначалу хоронили, потом некому стало. А зачем? Сами на солнышке завялятся.
В ящике оставалось десяток гранат. Задушив все чувства внутри, в душе, споро разложил оставшиеся боеприпасы: четыре РГДшки на разгрузку, шесть Ф-1 в сумку от противогаза. Два спаренных рожка на разгрузку, четыре одиночных в магазинную сумку. Два РПГ-22 на плечо, два выстрела к ним в вещмешок. Да, еще трофейный «Форт -17» без кобуры, но с тремя полными магазинами — в карманы. Подаренный мне нож «Марк-II» и лопатка с флягой на поясе…
