Zeitgeist - Стерлинг Брюс (читать полную версию книги TXT) 📗

– Я тебя не узнаю, Визел. Что за манера выкручивать руки?

С этими словами Легги взглянул на инвалидную коляску. Принцессу его уловки не могли обмануть, но она все равно выглядела довольной. Ее тронуло, что Визел о ней не забывает, хотя бы для того, чтобы навешать ей на уши лапшу.

– Ладно, – сказал Легги. – Будь по-твоему. Я постараюсь. Добьемся для принцессы Ди обслуживания по первому классу.

Кипрский бриз обдувал террасу чувственным ароматом олеандра, водорослей и неисправных автомобильных двигателей. Озбей подписал счет на пиццу «Маргарита» для своих ребят.

В казино Тургута Алтимбасака благосклонно взирали на азартных игроков. Огромное заведение на морском берегу привлекало состоятельных людей из Стамбула и Анкары, вроде Озбея, путешествовавших в сопровождении вооруженной охраны. Флигели казино в византийском стиле и его многоэтажные корпуса при необходимости легко можно было отрезать от окружающего мира, как шулерский бункер.

Головорезы Мехмета Озбея неизменно присутствовали при важных деловых сделках. Дрей, Халик и Айдан, все в шрамах, потные и нетрезвые, никогда еще так не наслаждались жизнью. Нынче их босс не жалел денег.

Озбей значительно устремил взгляд мимо белых парусов в гавани Гирны, мимо старых венецианских вилл и голубых романтических холмов, в самые прозрачные глубины мерцающего Средиземного моря. Его красивое лицо выражало мечтательность.

– Наше деловое сотрудничество обречено на процветание.

Старлиц уперся башмаком от Гуччи в беленую стену.

– Именно так. Тебе крупно повезло.

Здесь, на свежем воздухе, на дневном свету, он чувствовал себя гораздо лучше. В сыром чреве казино, среди могучих гаремных стен, без часов, ему было сильно не по себе.

– Ты сам создаешь реальность, – изрек он. – В одном кармане у тебя пресса, в другом полиция. Полиция и пресса – вот и вся реальность, которая когда-либо потребуется людям.

Озбей кивнул.

– Мы поймали дух времен! Мы изготовляем реальность!

– Поп-хиты быстро завоевывают популярность и так же быстро ее теряют, в этом вся прелесть. Деньги – другое дело. Деньги – неизменная реальность.

– В казино деньги никогда не бывают реальными, – вспомнил Озбей. – Казино – это заводы по уменьшению реальности денег.

– Совершенно верно. Ты начинаешь схватывать.

Айдан, Халик и Дрей плохо понимали по-английски, но все равно были очарованы. Внимая разглагольствованиям Старлица и Озбея, они походили на туземцев Новой Гвинеи на просмотре порнофильма.

– Дело в том, – громко продолжал Старлиц, – что казино сбывает клиентам чрезвычайно лакомый товар – их собственную алчность. Алчность – один из важнейших виртуальных предметов потребления, вроде сетевого доступа или длины волны. На них и зиждется экономика будущего, так что...

Старлиц осекся и удивленно вытаращил глаза. Озбей учтиво поднялся.

– А вот и Гонка. Как всегда, с опозданием. – Он немного потрещал по-турецки и расцеловал актрису в розовые щечки, не дотрагиваясь до них губами.

Гонка изящно поправила белую бутоньерку Озбея, после чего одарила Старлица парализующим взглядом темно-синих глаз, выпустив вслед за этим беззвучным выстрелом очередь певучих турецких звуков. Озбей немного пообщался с ней на родном языке и опять перешел на английский.

– Познакомься с Гонкой Уц, мисс «Турецкое кино» 1997 года.

– Я очарован, – пролепетал Старлиц. Мисс Уц протянула ему руку. Старлиц рискнул стиснуть кончики ее безупречных пальчиков, после чего счел за благо сесть и привести в порядок дыхание.

– Мисс Уц не говорит по-английски, – предупредил Озбей.

– Какая жалость!

– Зато блестяще владеет французским, – пригрозил Озбей. – Она выросла на сирийской границе.

– C'est triste [1]. Империалисты с обеих сторон, – посочувствовал Старлиц.

Гонка Уц слегка приподняла золотистый подол своего синего платья от Сен-Лорана и сделала медленный пируэт. Изумленные нефтяные тузы из Брунея, сидевшие за соседним столиком, наградили ее простодушными аплодисментами, но зловещие взгляды Дрея, Халика и Айдана заставили их успокоиться. Казино было большое, а терраса маленькая.

Повинуясь приподнятой брови Озбея, один из его мускулистых ребят уступил мисс Уц место за столиком. Никто из присутствующих не возражал бы оказаться на месте стула – так сладострастно уселась на него актриса. Последовал тщательный ритуал извлечения сигареты.

– Мисс Уц снималась в совместном турецко-итальянском проекте, – сказал Озбей, щелкая платиновой «Зиппо». – Роль досталась ей после конкурса красоты. Но фильм показали только в Турции. Турецкое кино уже не то, что прежде, в славные дни Мухсина Эртугрула [2]. А все иностранные видеокассеты...

Старлиц поправил темные очки, наблюдая, как мисс Уц выпускает дым. Гонка Уц была дремлющим гейзером первобытной женской притягательности. От одного взгляда на нее любой мужчина начинал пузыриться и испускать пар.

– Она танцует? – спросил Старлиц.

– Конечно танцует.

– И поет?

– Ангельски.

– Я уже вижу, к чему все идет, Мехметкик. – Старлиц нахмурился. – Твоя проблема в данном случае – слишком хороший вкус. Эта женщина – настоящая звезда. В любой стране с развитой киноиндустрией она бы многого достигла. С таким талантом стыдно опускаться до подросткового шоу.

– Она молода, – возразил Озбей. – А тебе в «Большой Семерке» нужна мусульманка. Это поможет сбыту продукции в Тегеране.

– Правильно, я тоже так думаю. Я бы с радостью ввел в группу мусульманку. Чтобы отличалась от остальных блестящей чадрой. Искры полетят снопами, даю гарантию. Только она должна быть настоящей фальшивкой, как остальные девчонки в «Большой Семерке». Случайной, самой обыкновенной мусульманской девушкой. Вытащенной из толпы, взявшей несколько уроков и пользующейся услугами гримера.

– То есть не настоящей звездой.

– Совершенно верно, не звездой. Но беда в том, что статистика плохо знает мусульманских девчонок. Стандарт потребительницы-мусульманки в возрастной категории от пятнадцати до двадцати одного года еще не разработан. Мы же оперируем сейчас в огромном масштабе – от Магриба до Малайзии! У нас не меньше ста миллионов девушек тридцати с лишним национальностей, одних только языковых групп пара дюжин!

– Гонка так красива! – с сожалением проговорил Озбей.

– Согласен, фантастически красива.

– Неужели это не имеет значения?

– Имеет, еще какое! Но не в данном случае. «Большая Семерка» – это маркетинг, всякие другие значения здесь совершенно ни при чем. Когда речь заходит о поп-группе, приходится иметь дело с совершенно особой реальностью.

Как Озбей ни разыгрывал безразличие, было видно, что он жаждет разъяснений.

– Расскажи мне об этой своей реальности. Я должен это знать. Это важно.

Старлиц поскреб подбородок.

– Сейчас я тебе растолкую, что почем в исламской поп-музыке. Знаешь, кто в ней котируется? Паршивые музыканты стиля «рай» из Алжира, вот кто. У них фоновый ритм, электрогитары, и поют они про секс и про наркотики. Алжирские фундаменталисты так их ненавидят, что готовы разорвать на части. Например, Чеб Халеб. Слыхал про Чеба Халеба?

– Нет, – задумчиво признался Озбей, – об этом Халебе я не слыхал.

– Вот кто у них ходит в звездах. Ему приходится жить в Париже, потому что дома его записи швыряют в огонь. Или Чеба Фадела, она поет «Н'сел Фик», величайший хит в стиле «рай». Она и ее поклонники околачиваются в Нью-Йорке, надеясь на контракт и на то, что их не постигнет участь Джона Леннона.

– Про Джона Леннона я слыхал, – оживился Озбей. – Отлично помню, как это было. Его подкараулил на улице тип с револьвером.

– Вот кто много значил – Леннон! Даже когда он сам больше этого не хотел. Он не имел срока годности. В этом сейчас наша главная проблема.

– Что, если я тоже хочу много значить? И имею для этого деньги? Деньги и деловые связи. Еще Гонку, то есть талант. Мне бы хотелось значимости.