Криптономикон, часть 2 - Стивенсон Нил Таун (мир бесплатных книг TXT) 📗
— И что вы нашли? — спрашивает Бишоф.
— Нашел слабые места повсюду, — говорит фон Хакльгебер. — Большая часть шифров создана дилетантами, не знакомыми с математической подоплекой. Жалкие потуги.
— В том числе «Энигма»? — спрашивает Бишоф.
— Не вспоминайте при мне это позорище! Я отмел ее почти сразу.
— Что значит «отмел»? — спрашивает Роот.
— Доказал, что она никуда не годится, — говорит фон Хакльгебер.
— Тем не менее весь вермахт по-прежнему ею пользуется, — замечает Бишоф.
Фон Хакльгебер пожимает плечами и смотрит на горящий кончик сигареты.
— Думаете, они выбросят машинки только потому, что один математик написал докладную? — Он снова останавливается взглядом на сигарете, потом подносит ее к губам, со вкусом затягивается, задерживает дым в легких и, наконец, выпускает его через голосовые связки, одновременно заставляя их вибрировать от следующих звуков: — Я знал, что на противника работают люди, которые придут к тем же выводам, что я. Тьюринг. Фон Нейман. Уотерхауз. Кое-кто из поляков. Я начал искать свидетельства, что они взломали «Энигму» или по крайней мере нащупали ее слабые места и пытаются взломать. Я статистически проанализировал атаки на подводные лодки и конвои. Я нашел некоторые аномалии, некоторые невероятные события, но не столько, чтобы установить закономерность. Часть аномалий впоследствии объяснилась наличием шпионских наблюдательных пунктов и тому подобным. Отсюда я не вывел ничего. Разумеется, если им хватило ума сломать «Энигму», им хватит ума любой ценой скрыть этот факт. Впрочем, была одна аномалия, которую они не могли скрыть. Я о человеческой аномалии.
— Человеческой? — переспрашивает Роот. Фразочка про аномалии вполне в его духе — сразу цепляет собеседника.
— Я прекрасно знал, что всего несколько человек в мире способны взломать «Энигму» и скрыть этот факт. Узнавая из данных разведки, где эти люди и чем они заняты, я мог делать определенные выводы. — Фон Хакльгебер гасит окурок, выпрямляется и выпивает полрюмки шнапса, набирая разгон. — Это была задача для обычной разведки, не для радиоперехвата. Ею занимается другой отдел… — Он снова углубляется в структуру немецкой бюрократии. Шафто в ужасе вскакивает и выбегает в нужник. Когда он возвращается, фон Хакльгебер только подходит к сути. — Все сводилось к тому, чтобы просеять большое количество исходных данных — долгая и скучная работа.
Шафто ежится, пытаясь представить, какой должна быть работа, чтобы показаться долгой и скучной этому фрукту.
— Некоторое время спустя, — продолжает фон Хакльгебер, — я узнал через наших агентов на Британских островах, что человек, похожий по описанию на Лоуренса Притчарда Уотерхауза, разместился в замке на Внешнем Йглме. Я сумел устроить, чтобы некая молодая особа взяла его под самое близкое наблюдение. Уотерхауз был очень осторожен, и впрямую мы ничего не узнали. Более того, вполне вероятно, что он распознал в молодой особе нашу разведчицу и удвоил бдительность. Однако нам стало известно, что он пользуется одноразовыми шифрблокнотами. Он по телефону читал зашифрованные сообщения радисту на ближайшей военно-морской базе, откуда их телеграфировали в Бекингемшир. В ответ поступали сообщения, также зашифрованные с помощью одноразовых шифрблокнотов. Изучив материалы многочисленных станций радиоперехвата, мы набрали стопку радиограмм, посланных этим загадочным подразделением в период с начала 1942 года и до настоящего дня. Любопытно было отметить, что подразделение действует в самых разных местах: Мальта, Александрия, Марокко, Норвегия и на различных кораблях в море. Очень необычно. Я крайне заинтересовался этим подразделением и решил взломать их специальный шифр.
— Разве такое возможно? — спрашивает Бишоф. — Шифрблокнот взломать нельзя, разве что украсть копию.
— В теории верно, — говорит фон Хакльгебер. — На практике же верно, только если буквы в шифрблокноте выбраны абсолютно случайно. Однако, как я выяснил, это не соблюдалось для шифрблокнотов подразделения 2702, в котором служат Уотерхауз, Тьюринг и эти два джентльмена.
— Но как вы это выяснили? — спрашивает Бишоф.
— Мне помогло несколько обстоятельств. Во-первых, полнота — большое количество сообщений. Во-вторых, постоянство — все одноразовые шифрблокноты генерировались одним способом и обнаруживали общие закономерности. Я сделал некоторые предположения, которые впоследствии оправдались. И у меня были счетные устройства для облегчения работы.
— Какие предположения?
— Я взял за основу гипотезу, что шифрблокноты генерирует человек, бросая кости или тасуя колоду карт, и начал исследовать психологический фактор. Англоязычный человек привык к определенному частотному распределению букв. Он ожидает увидеть много e, t, s, мало z, q и x. Когда он использует якобы случайный алгоритм выбора букв, его подсознательно раздражают z и x, а e и t, наоборот, успокаивают. Со временем это может повлиять на частотное распределение.
— Но, герр доктор фон Хакльгебер, мне трудно поверить, что такой человек будет писать собственные буквы вместо тех, что вышли на картах или игральных костях.
— Это маловероятно. Однако предположим, что алгоритм дает человеку небольшую свободу выбора. — Фон Хакльгебер снова закуривает, подливает себе шнапса. — Я поставил эксперимент. Пригласил двадцать добровольцев — пожилых женщин, желавших потрудиться на благо рейха. Я посадил их составлять одноразовые шифрблокноты по алгоритму, при котором они вытаскивали из коробки листки бумаги. Потом я статистически обработал результаты на своем счетном устройстве. Они вовсе не были случайными.
Роот говорит:
— Одноразовые шифрблокноты подразделения 2702 составляла миссис Тенни, жена викария. Она доставала шары с буквами из лототрона. Считалось, что она закрывает глаза, прежде чем вытянуть шар. Однако предположим, что она даст себе послабление и перестанет закрывать глаза.
— Или, — говорит фон Хакльгебер, — предположим, что она смотрит на лототрон, видит, как лежат шары, и только потом закрывает глаза. Она подсознательно тянется к E мимо Z. Или, если какая-то буква только что вышла, она постарается не взять ее снова. Даже если шаров не видно, она научится различать их на ощупь. Шары деревянные и отличаются весом, шероховатостью, рисунком древесных волокон.
Бишоф не готов это принять.
— Все равно они почти случайны!
— Почти — недостаточно! — отрезает фон Хакльгебер. — Я был убежден, что одноразовые шифрблокноты имеют стандартное частотное распределение букв. И я подозревал, что в этих сообщениях должны содержаться слова Уотерхауз, Тьюринг, Энигма, Йглм, Мальта. Запустив свои счетные устройства, я смог взломать некоторые шифрблокноты. Уотерхауз жег свои шифрблокноты после первого же использования, но другие бойцы подразделения беспечно пользовались одним шифрблокнотом по нескольку раз. Я прочел много сообщений. Мне стало ясно, что цель подразделения 2702 — скрыть от вермахта, что «Энигма» взломана.
Шафто знает, что такое «Энигма», потому что Бишоф только о ней и твердит. Слова фон Хакльгебера внезапно объясняют все, что связано с подразделением 2702.
— Значит, тайна раскрыта, — говорит Роот. — Полагаю, вы посвятили вышестоящих в свое открытие?
— Я абсолютно ни во что их не посвящал, — криво улыбается фон Хакльгебер, — потому что к тому времени я давно попал в силки рейхсмаршала Германа Геринга. Я сделался его пешкой, его рабом и перестал испытывать верноподданнические чувства по отношению к рейху.
К Рудольфу фон Хакльгеберу постучали в четыре утра — время, когда приходит гестапо. Руди не спит. Даже если бы Берлин не бомбили ночь напролет, он бы все равно не сомкнул глаз, потому что от Анжело уже три дня ни слуху ни духу. Он набрасывает поверх пижамы халат и идет открывать. Так и есть: в дверях стоит маленький, не по годам морщинистый человечек, а у него за спиной — два классических гестаповца в кожаных пальто.
