Легенды о проклятых 4. Ослепленные тьмой - Соболева Ульяна "ramzena" (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗
– Шеана она! Обжигает прикосновением! Мне всю кисть сожгла. Не веришь – тронь проклятую.
Самые смелые подходили, чтобы коснуться моих рук или лица, и с воплем отнимали руки, осеняя себя звездами и пятясь назад.
– И правда, шеана.
– Не шеана, а ниада, – послышался чей-то голос, и толпа стихла.
Задыхаясь, я подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто вышел к этим обезумевшим фанатикам. Астран. В черном одеянии с непокрытой головой. Ветер развевал его белые волосы, а уже разожженный костер бросал блики на молодое и очень красивое лицо.
– Она не шеана. Эта женщина принадлежит самому Иллину и, видимо, ехала в Храм. Вы посмели тронуть священную и неприкосновенную ниаду, предназначенную самому Всевышнему!
– Она брюхата, твоя ниада! Разве ниады не должны быть девственницами?!
– Да! Она брюхатая! Блудница! Закидать камнями!
– Никто не вправе вершить самосуд. Приговор выносит сам Верховный астрель.
– Она все время пряталась среди нас! Поэтому мы голодаем, и умирают наши дети. В ее чреве сам Саанан. Надо вырезать его оттуда и сжечь вместе с ней!
– Твои речи близки к Саанану, несчастный! Как смеешь ты решать, кому жить, а кому умирать? Хочешь, чтоб тебя настигла кара? Чтобы следующей была твоя семья? Всем назад! Никто не посмеет тронуть священную ниаду. Кто знает, что она прячет в своем чреве. А вдруг это младенец самого Иллина?
И при слове младенец я просыпалась в холодном поту и со слезами на глазах.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОДЕЙЯ
Да, крадется. Внутри меня живет эта смерть. Ничего живого не осталось. Маагар прогарцевал мимо на своем коне. Далекий, чужой в железном шлеме и развевающемся плаще. Не взглянул даже. И к саанану его, предателя проклятого. Это он меня Данату отдал. Скорее, продал… только что тот взамен пообещал? Чего захотел старший Вийяр? Единственный, оставшийся в живых сын Ода Первого?
Я не хотела верить… гнала от себя мысли. Те самые, после которых вера в людей, в любовь, в Иллина должна была навсегда сгореть внутри в пепел. Так не могло быть. Это жутко, неправильно, не по-людски. Я ведь ошибаюсь, да? О, Иллин, если ты есть, помоги вернуть веру, помоги выдержать испытания. Пусть я ошибаюсь, пусть страшные мысли в моей голове окажутся просто страхом.
Меня не ввезли в замок, отряд с клеткой направился в сторону монастыря. Клетку накрыли покрывалом и окольными путями последовали в обитель Скорби. Сюда приходили молиться о душах усопших, здесь проводились поминальные вечера и здесь отпевали покойников. Когда мне помогли выйти из клетки, и я ступила босой ногой в снег, все тело пронизало холодом… Вокруг могильные плиты и памятники, а впереди купол с колоколами, и пятиконечная звезда подпирает темное и страшное небо.
После смерти моего мальчика меня уже было трудно напугать. Да и что можно отнять у несчастной матери, у изгнанной дочери, преданной сестры и отверженной любовницы? Жизнь? Я ею больше не дорожила… а душа? У меня ее больше нет. Она похоронена под обломками вместе с останками моего мальчика. Его отец разрушил это место памяти до основания.
***
Колокол зазвенел так, что я из рук железку выронила, палец порезала. А потом к решетке лицом прижалась, всматриваясь в полумрак, который начали рассеивать многочисленные факелы. Кто-то въезжал в Тиан. С грохотом опустился мост, копейщики высыпались, как белый горох, из казарм и заполонили двор.
– Велиар приехал!
– Великому Велиару Лассара дорогу!
– Открыть ворота!
Я сжала окровавленными пальцами железку и со стоном посмотрела на почти перепиленный прут на окне.
Во двор Тианского замка въехал отряд со знаменами дома Вийяров, но теперь на полотне красовалась змея с высунутым жалом.
А у меня перед глазами цветущий Тиан, праздничные флажки, музыканты на улицах, и в эти самые ворота въезжает отец и мои трое братьев. Анис впереди всех, несется, что есть мочи, подгоняет коня. Ко мне спешит…
– Да здравствует Велиар!
Правитель восседал на белоснежном коне, белый плащ развевался на ветру. Он все еще был в шлеме, и мягкие перья, украшавшие верх железного убора, трепетали от резких порывов.
Велиар снял шлем правой рукой, и золотистые волосы рассыпались у него по плечам. Он сжимал в кулаке несколько веревок, на концах которых телепались человеческие головы. Как ужасающий букет.
– Стадо баордов повержено! – крикнул он и швырнул головы в визжащую от восторга толпу. – Мост разрушен. Ни один голодный вонючий валласар не проберется к нам.
– Маагар дас Вийяр! Наш правитель и избавитель!
– Людоед… проклятый, – прошептала и быстро спрятала железку под ножку кровати, задернула штору и села на стул, натянув капюшон накидки на лицо и сложим руки так, чтоб порезанный палец было не видно. Какого саанана приехал? Когда я была так близка к заветной цели. Пусть убирается, тварь.
Дверь моей кельи загромыхала, и я увидела своих надзирателей и управляющую Тианом – Белинду десу Антрес. Очередную любовницу Маагара.
– Велиар желает видеть вас, моя деса.
Я на нее е смотрела и не произнесла ни слова. Как и в предыдущие пять лет заточения.
– Переоденьте десу и приготовьте к аудиенции с велиаром.
Скомандовала она служанкам и вышла, оставив приторный шлейф парфюма в воздухе.
***
Короны творят странные вещи с головами, на которые надеты.
(с) Джордж Мартин «Пир стервятников»
Он изменился за эти годы. Проклятый отцеубийца, душегуб, подлая тварь, которая притворялась тихоней, а на самом деле оказалась чудовищем. Трусливым чудовищем… мерзким, отвратительным подонком. Даже если бы он был последним человеком на земле, я бы не заговорила с ним. Мой голос принадлежит моему любимому и моему сыну, а если их нет, то и голоса больше нет. Могла бы – отрезала бы и волосы, чтобы развеять по всей земле, чтобы застилали ее ковром кровавым, чтоб каждый сантиметр напоминал о моей потере. Как и мне… моя лысая голова без волос. Но не дали. Ни ножниц, ни ножа, ни стекла. Каждый день расчесывали, плели в косы и укладывали на голове в виде ручек амфоры, покрывали голову тонким покрывалом.
Проклятый Маагар. Как не сдох в дороге, как снега не схоронили тебя, как не сожрали тебя дикие звери. Какое зло бережёт твою душу, проданную Саанану за полмонеты золотых. Его волосы посветлели из-за седины, которая пробивалась сквозь золото кудрей, кожа задубела, и красивое лицо, доставшееся от нашего отца, теперь скорее отвращало, чем притягивало. Напоминало о том, что он убил того, кто называл его «сыном», неизвестно только откуда у этого трусливого ублюдка взялись яйца это совершить… Но подлость не блещет храбростью. Подлость зла, труслива и убога. Подлость – младшая сестра смерти. Ее верная лизоблюдка. Ползет на четвереньках следом и лижет следы от костлявых ступней, трется о рваные черные лохмотья савана, готовая в любой момент вцепиться гнилыми клыками кому-то в спину.
– Поклонись своему велиару, сестра!
Скомандовал уверенным, зычным голосом, полным пафоса и самолюбования. Научился за эти годы. Возомнил себя правителем. Люди сочиняют о нем оды, поют ему песни, потому что не знают то, что знаю и видела я. Не знают о том, что он убил…убил Ода Первого. Подло, низко, вонзил ему нож в спину у меня на глазах. Как бы я не ненавидела своего отца… но он был нашим отцом.
Гордо вздернула подбородок и плюнула ему под ноги. Тяжелая рука в железной перчатке ударила меня по лицу с такой силой, что я отлетела к окну, прижимая ладонь к кровоточащей губе и с ненавистью глядя на своего врага.
– Вот так лучше. Твое место на коленях. На полу. У моих ног. Ты должна молиться мне и благодарить за то, что я подарил тебе жизнь, помиловал тебя!
Прошелся по моей келье, распахнул настежь окно, раздвинул шторы. Можно подумать, от этого станет светлее. Солнце больше не светит. Мы в вечной тьме и днем, и ночью. Все давно забыли, что такое дневной свет.
