Римская карусель (СИ) - Дельта Марк (бесплатные серии книг TXT) 📗
Александр был вынужден признать, что похожие высказывания - хоть и не в столь поэтичной форме - он действительно слышал от пресвитера и рядовых членов общины, куда водил его Алкиной.
- Но не все же христиане таковы?! - воскликнул он.
- Конечно, не все, - согласился Софист. - Люди никогда не бывают одинаковыми. Я допускаю, что некоторые не поддаются этой вполне объяснимой для гонимых гневливости и воспитывают в себе способность к прощению, о которой говорят их писания. Иными словами, допускаю, что среди христиан есть люди, действительно следующие заповедям своего учителя. В их сердцах должно быть больше мира и покоя, чем в сердцах тех, что с мстительной радостью ждут суда над своими ненавистниками, а также тех, что так нетерпимы ко всем, кто не разделяет их верований. Впрочем, хочу напомнить тебе, мой орбинавт, что мы с тобой сейчас обсуждаем следы в сознании, а на христиан мы отвлеклись лишь в целях иллюстрации.
Наступило молчание. Двое друзей стояли над рекой, и казалось, что ее величавое течение медленно, но неумолимо уносит вдаль все суетные мысли и слова.
- Сознание подобно этому потоку, - произнес Софист, глядя на воды Бетиса. - Оно никогда не стоит на месте, и в нем много таинственной глубины. Когда тело умирает, сознание продолжает формировать мир на основе сильных чувств, сохранившихся в его следах. И так возникает новый мир, где рождается новое существо.
- Ты говоришь о переселении душ? - попытался угадать Александр.
- Вроде того. Тому, что душа после смерти снова рождается в новом теле, учили и Пифагор, и Эмпедокл, и Сократ, и Платон. Об этом писал Овидий в "Метаморфозах". Из новых философов о переселении душ учил Плотин. Эмпедокл утверждал, что некогда уже бывал и мальчиком, и девочкой, и даже кустом, и птицей, и выныривающей из моря рыбой.
- Стало быть, индийские гимнософисты, обучавшие Воина-Ибера, верили в то же самое, что и греческие и римские философы? - спросил Александр.
- Не совсем, - Клеомен снова взялся за посох и зашагал, сопровождаемый учеником-орбинавтом. - Они говорят не о душе, а о сознании, подобном потоку. О том, что сильные чувства, запечатленные в сознании в качестве следов, формируют для него новый мир, частью которого является и новое тело. Это не путешествие души из одного тела в другое, как считают греки и римляне, а формирование сознанием одного мира за другим. В этом смысле все живые существа являются орбинавтами.
***
На расстилавшейся за дюнами водной глади дрожала серебристая, нестерпимо яркая солнечная дорожка. Изумрудно-синие просторы морской глади наводили на мысли о незамутненной чистоте, но это впечатление нарушалось порывами майского ветра, доносившего до путников резкий запах гниющей рыбы.
- Что это такое? - спросила Хлоя, потягивая носом воздух и недовольно морщась.
- Здесь готовят знаменитый гарум из Гадеса! - прокричал, оборачиваясь правящий волами фокусник и дрессировщик Руфиан. - Из-за запаха его запрещено делать в городах.
- Тут недалеко каменные ванны, где соленую рыбу со специями держат под солнцем несколько месяцев, - пояснил сидящий рядом с танцовщицей Семпроний.
- Больше никогда не смогу прикоснуться к этому соусу, - решила Хлоя, вызвав смешки у сидящих рядом актеров.
Словно отвечая девушке, Тарквиний Гордый, примостившийся подле Руфиана, громко затявкал. Фокусник остановил повозку и спустил пушистого пса на землю. Тот немедленно помочился возле ближайшего масличного дерева и побежал трусцой, прядая широкими ушами, исследовать незнакомую территорию.
- Тарквиний, не отставай! - крикнул Руфиан и заработал вожжами. Повозка тронулась.
Мимы были довольны. Представления, которые они давали на пути из Кордубы в Гадес, а также на улицах, площадях и тавернах этого приморского города, оказались столь успешны, что Семпроний продал их старую маленькую телегу и впряженных в нее двух осликов и купил двух коричневых с белыми пятнами волов и большую повозку. Теперь, возвращаясь после двухнедельного отсутствия в Кордубу, вся труппа сидела в ней под навесом, вместо того, чтобы идти рядом с повозкой, отдыхая в ней по очереди, как им приходилось делать раньше. Успеху в Гадесе не помешало даже отсутствие одного из актеров. Алкиной остался в Кордубе, где его удерживали дела общины.
Во время пребывания труппы в Гадесе произошел один случай, омрачивший радость Семпрония и Лаодики. Руфиан давал номер, вызывавший неизменный хохот у публики. С помощью потешных телодвижений дрессированной собаки он выставлял в крайне смешном свете богов и последователей различных культов, не обойдя вниманием Христа и христиан. Семпроний, спохватившись, что забыл предупредить фокусника об обещании, данном приемному сыну, не мог прервать номер на виду у зрителей.
Александр, встречавшийся в это время с богатым местным торговцем, чтобы обсудить с ним выступление труппы на свадьбе его дочери, узнал о происшествии с опозданием и не смог стереть его, используя свои способности орбинавта.
Теперь приемные родители близнецов беспокоились, как бы слухи об этом происшествии не дошли до Алкиноя. Остальные актеры поклялись, что от них Алкиной ничего не узнает, однако Лаодика не находила себе места.
Александр пытался в меру сил успокоить приемную мать, заверяя ее, что никому не придет в голову нарочно ехать из Гадеса в Кордубу, чтобы разыскать там некоего молодого мима и рассказать ему о крошечном фрагменте выступления его труппы.
Все актеры, кроме Руфиана, кряжистого невысокого мужчины средних лет, разместились под верхом повозки между мешками с одеждой, реквизитом и прочим скарбом.
- Не радует меня это его увлечение, - причитала Лаодика. - Чего только не рассказывают о христианах! И то, что они поклоняются ослиной голове, и то, что устраивают свальные оргии и отказываются приносить жертвы богам. Не может быть, чтобы все это было неправдой!
- Матушка, - увещевал Александр. - Не надо верить россказням об ослиных головах и оргиях! Среди христиан много почтенных людей, в том числе римских всадников. Попадаются даже члены сенаторских семей. Столь достойные люди не стали бы поддерживать какое-то зловредное суеверие.
Лаодика упрямо качала головой, но слова сына все же несколько успокоили ее.
Чтобы сменить тему, Александр заговорил о новостях, ставших известными накануне отъезда из Гадеса. У входа в базилику на городском форуме вывешивались копии приходивших с некоторым опозданием из Рима "Дневных актов". В последний раз в них сообщалось, что многомесячная осада Пальмиры продолжается, но город, очевидно, скоро падет. Другие крупные города Востока - Тиана, Эмеса и Антиохия, - а также весь Египет покорились легионам Аврелиана и его полководца Проба еще зимой.
Заметив, что женщинам не интересна тема войн и восстановления целостности империи, Александр спросил руководителя труппы:
- Как идет работа, отец? Я видел, что вчера в гостинице ты сидел со своими рукописями.
Семпроний трудился в эти дни над переделкой греческой пьесы.
- Если бы достаточно было просто написать на латыни что-нибудь похожее, я давно бы закончил работу, - пожаловался толстощекий мимограф. - Но это невозможно. У греков в старые времена считалось вполне допустимым, если мужчина женился на женщине, с которой у него была общая мать и разные отцы. Как можно переносить такой сюжет в римскую пьесу! Это же брак на родной сестре!
- Сделай так, будто он не знает, что это его сестра, - подсказала Хлоя. Смазливый мальчик Спурий, примостившийся в самой глубине повозки, громко хмыкнул.
- Это не поможет, дитя мое, - откликнулся Семпроний. - Для зрителей она все равно его сестра. Римляне такого не одобрят. И то сказать: в греческих пьесах то и дело изображаются пирушки рабов, а герой-раб оказывается умнее своих господ. Тоже не очень уместно для римского театра.
