Числа и знаки. Трилогия - Бурносов Юрий Николаевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
Не успел субкомиссар ничего предпринять, как монахиня неожиданно замолчала, пошатнулась и, хрипя, повалилась навзничь - в горле ее торчала короткая арбалетная стрела.
– Вот так, - наставительно сказал Франци, накручивая колесико для нового выстрела. - Я же говорил, что славно управляюсь с арбалетом.
Первым, кто заметил ворвавшихся в залу капитулов нападавших, был бдительный фрате Хауке. Злобным криком: «Еретики! Еретики!» - он прервал наставление своего хозяина и тотчас схватился за оружие; стрела прошла чуть выше и левее головы Бофранка.
Монахини бросились кто куда, в то время как Баффельт совершенно растерялся и остался стоять за кафедрою, воздев руки к небу. Кто-то выстрелил; Бофранк с ужасом обнаружил, что это была прекрасная Гаусберта, выпустившая заряд прямо в живот монахини, бросившейся на нее с широким ножом в руке. Нападавшая рухнула на пол, а остальные заметались, визжа и сбивая друг дружку с ног.
– Толстяк! Он убегает! - крикнул лютнист, указывая на кафедру.
В самом деле, Баффельт пришел в себя - не выстрел ли отрезвил его? - и направлялся теперь к едва заметной дверце позади кафедры. Бофранк, а за ним и Фолькон бросились следом и настигли грейсфрате, когда он уже отворял ее. Драться грейсфрате не умел, но, неудачно взмахнув рукою, сорвал с Бофранка черную повязку.
– Хире Бофранк! - воскликнул Баффельт, увидав, кто схватил его. - Хире Бофранк, что вы делаете?!
– Молчите, молчите, грейсфрате, - сказал субкомиссар, оглядываясь по сторонам в ожидании нападения.
– Отпустите меня! - властно распорядился грейсфрате, но обнаружил, что никто его не слушает, ибо в зале началась совершенно беспорядочная пальба. Случилось так, что маленький отряд Бофранка получил неожиданный отпор - появились те самые охранницы грейсшвессе Субрелии, вооруженные, ко всеобщему изумлению, в том числе и мушкетами. Бофранк увидел, как схватился за окровавленную руку Рос Патс, а с юного Фолькона сбило шляпу. Старичок Кнерц взобрался на основание колонны и выцеливал, куда выстрелить.
– Да убейте же вы их всех! - в сердцах заорал лютнист, размахивая дубинкою и сокрушая ею ближних к нему монахинь. В их числе находилось немало таких, что попросту бежали в испуге и случайно наткнулись на него, но прочие бросались сами, растопырив пальцы, дабы выцарапать глаза или разорвать рот.
Фрате Хауке, разлохмаченный, в потрепанном платье, пробивался сквозь людское месиво к Бофранку, на ходу заряжая арбалет. Субкомиссар не стал его дожидаться и потащил толстяка Баффельта за собою - к выходу.
– Уходим! - хрипло кричал Бальдунг, отбрасывая разряженный пистолет.
По счастью, во дворе никого не было: судя по всему, почти все монахини слушали наставление.
– Вас сожгут заживо! - предвещал Баффельт, едва поспевая за субкомиссаром. - Это бунт! Дьявольское наущение!
– Заткни свой рот, боров, - сказал с презрением Франци. - Не ты ли повелел сварить в котлах без малого двести смиренных монахов Святого Гермиона только за то, что они утверждали, что человек не умеет колдовством вызвать бури или града? Знай же, среди них был мой брат, и я видел, как с него сошла вся кожа в кипящей воде, как побелели и лопнули его глаза, как слезли волосы, как расслаивалась его плоть…
– Дурак, дурак! - бормотал грейсфрате. - Знаешь ли, кто за мною, кто покровительствует мне?
– Уж не Люциус ли Фруде? - спросил Бофранк.
– Он велик! Понять ли вам, сирым, что не видят далее носа своего? Да, он говорил со мною в снах и в яви, - возопил Баффельт с ярким блеском в глазах, что бывает обыкновенно у душевнобольных и бесноватых, - и вот что он сказал мне: «Слушай внимательно всем разумом своим. Чтобы любить меня совершенно, необходимы три вещи. Во-первых, необходимо очистить и исправить волю в ее временных порывах любви и телесных привязанностях, чтобы не любить ничего преходящего и исчезающего, а только меня и меня ради. Важно не любить меня ради себя, полюбить меня ради меня и себя ради меня. Таковая любовь не может делиться местом с любой земной любовью».
Войдя в сарай, они закрыли дверь на засов, чтобы задержать преследователей, и поспешили спуститься в темноту и сырость подземного хода. Баффельт все бормотал, но никто, кроме Бофранка, не слушал его.
– …И еще он сказал: «Во-вторых, когда достигнешь первой ступени, ты сможешь перейти ко второй, требующей большего совершенства. Возьми честь мою и славу мою как единственную цель своих мыслей, своих поступков и всего того, что ты делаешь.
В-третьих, если сделаешь ты все то, что я скажу тебе, без испуга и трепета - а хотя бы и с ними, но все одно сделаешь, - то достигнешь высшего совершенства и не будет в тебе ничего недостающего. Это достижение горячо желаемой близости душевной, в которой ты настолько тесно соединен со мной и воля твоя настолько подчинена моей совершенной воле, что ты не только не пожелаешь никакого зла, но даже не пожелаешь и никакого блага, которого не пожелаю я» - вот что сказал он. Вам ли, хире Бофранк, не знать подлинной силы его? Вам ли не знать веры в него?
– Вы искали убить меня, - сказал субкомиссар, с превеликим трудом проталкивая вперед жирное тело Баффельта по узкому и низкому лазу. - Что же теперь просите помощи?
– Я обманулся в вас, хире Бофранк! Я составлю вам невиданную протекцию! Осталось ждать совсем недолго!
– Но не вы ли не столь давно наставляли меня на борьбу с Люциусом?
– Я снова обманулся, ибо кто мы против него?! Я покаюсь, когда придет мое время.
– Покаетесь, грейсфрате, как не покаяться, - сказал Бофранк с небывалой для него злорадностью и еще более неожиданно наподдал толстяку хорошего пинка.
Как и было уговорено, связанного Баффельта погрузили в крытый экипаж, который все тот же Франци потаенно укрывал до поры в ближних зарослях.
– Завтра утром я навещу вас в гостинице, - сказал лютнист на прощание, - и передам все, что выведает полезного грейсфрате Шмиц.
С тем они разъехались. В монастыре ярко горели огни, однако ж никто не выходил наружу, за стены. Одно было плохо - фрате Хауке остался в живых и мог устроить бог весть какие козни… Но сейчас субкомиссар думать об этом не мог, ибо несказанно устал и всех сил его доставало только на то, чтобы не сверзиться с лошади.
