Диомед, сын Тидея. Книга 2. Вернусь не я - Валентинов Андрей (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
– Поэтому надо дать им знак. Сполох! Чтобы гром грянул, молния блеснула, чтобы всем ясно стало – нет больше великого Царства Хеттийского. Рви его на части, громи, разноси в щепки… А мы пойдем на юг, к Зеленому морю. Знаешь, где сейчас Щербатый с Капанидом?
– Дай догадаюсь, Тидид… На Кипре, поди? И в этой, как ее… Киликии [17]? А я сразу подумал, когда ты с ними Идоменея-критянина послал. Ведь там, на Кипре, у Амфилоха родичей – половина острова! Слушай, а что за этот… сполох такой?
– Сполох?
Последний день – яркий, солнечный, теплый. Белесое небо над головой, белесые камни под ногами… Последний день в славном городе Хаттусе. Последний – для нас.
…И не только для нас.
Все уже сделано, все готово. И кони готовы, и повозки, добычей груженные, и проводники, что поведут войско на юг, к Зеленому морю, где ожидает критский флот Идоменея, где ждут нас Капанид со Щербатым. Нечего нам делать тут, в пустынной Азии. А вот на юге, где плещет море, где снулой рыбой плавает Медный Остров… Молодец, Смуглый, сообразил! Не зря я его с собой взял.
Все готово. И время еще есть – до сумерек, до ночи. Пусть распрощается с нами Солнцеликий Истанус!
…И не только с нами.
А пока делай что хочешь, броди по улицам, на дома смотри, на народец поглядывай…
А ведь очухались хеттийцы! Уже торгуют, уже в харчевнях пиво светлое пьют. (Тоже мне пойло, издевательство одно, не Бромий – Бром [18]!) Вроде и бояться им нечего. Сгребли злобные «ахиява» золотишко с серебришком, по храмам пробежались, по дворцам. В дома и заглядывать не стали. Так что торгуй, пиво потягивай.
Пока…
Белесое небо над головой, белесый камень под ногами…
– Что такое, парни?
– Э-э, ванакт! Хеттийцы пленные с цепи сорвались, ванакт! Дерутся, друг друга колотят. Совсем озверели, понимаешь!
Не понимаю. Добро бы еще с нашими дрались, со стражей куретской.
– Пошли!
Темницы в славном городе Хаттусе не нашлось. Да и к чему ее, проклятую, искать? Загнали мы воинов, которые оружие бросили, во двор храма, что рядом с дворцом. Большой такой храм (бога Тешшуба, который тут дождями ведает), и двор большой – на всех хватило. Думали, подержим пленных денек-другой, а как уходить будем – отпустим. Не к Зеленому же морю их волочь!
…И не в рабство продавать! Подкатывались тут ко мне купчишки бородатые из Ассура, так я их в тычки прогнать приказал.
И с чего им, хеттийцам, драться?
Дрались прямо во дворе. С шумом, с криком. Стенка на стенку. То есть не все дрались. Толпа кружком стала, плечи сомкнула, а посреди…
– Те-ле-пин! Те-ле-пин! Те-ле-пин!
Стенка на стенку (в одной стенке вроде как дюжина, в другой – тоже дюжина, все босые, в одних повязках набедренных), ноги в ноги лупят… Ноги? А руки?
– Те-ле-пин! Те! Ле! Пин!
Странно, однако: бегают, по ногам лупят, друг друга обгоняют, а руки вроде как не при деле.
А что это под ногами? Круглое такое?
– Те-ле-пин! А-а-а-а-ах!
Так это они не по ногам лупят! По круглому они лупят, а это круглое так и летает. Налево – туда, где две палки в щели между камнями воткнуты, потом направо, где тоже две палки…
– Иллу-у-у-у-у!
Ага, никак это самое круглое («иллу» – «голова» по-хеттийски!) аккурат между двумя палками и влетело?
– Иллу-у-у-у-у! А-а-а-а-а-ах!
Те, что круглое (голову?) между палок закинули, обнимаются, по плечам друг друга лупят. А толпа ревет, руками машет… Так ведь не драка это! Это же…
– Козлодрание, понимаешь! – сообщает мне какой-то чернобородый. – Только козла у них нет, репа эта кожаная есть, они ее, ванакт, ногами бьют, они, понимаешь, ее с края до края гоняют, да?
Да, козлодрание, точно как в Куретии Заречной. Только там каждый сам за себя, а тут вроде два войска собрались. И не козла таскают – репу… Репу? Не похоже? Хоть и далеко, и спины мешают, а все же понять можно – не репа. И побольше, и вроде как… с глазами? Нарисованными, конечно, но все же… Никак и вправду – «голова»?
– Телепин! Телепин! Те-ле-пин!
Ну вот, снова забегали. А куреты с аргивянами, те, что посообразительнее, тоже кричать принялись, подбадривать. И в самом деле, куда в следующий раз это круглое с глазами залетит?
– Мантос! Видишь?
– Да, ванакт, вижу, ванакт. Хорошо бегают, понимаешь!
– Когда набегаются, расспросишь, что к чему. Пусть нас научат. А мы их за это на свободу выпустим!
– Э-э, Диомед-родич. Когда репу эту гонять станем, я первым пойду, тем, кто впереди бежит!..
Целый день впереди. Последний… Можно бродить по улицам, глазеть по сторонам, даже улыбаться. Еще есть время до вечера, до того мига, когда уйдет за холмы Солнцеликий Истанус, и воины побегут по улицам, собирая народ на главную площадь, и откроются ворота, и поднимется крик до самых темнеющих небес.
Последний день – яркий, солнечный, теплый. Белесое небо над головой, белесые камни под ногами… Последний день в славном городе Хаттусе. Последний – для нас.
…И не только для нас.
– Что ты задумал, брат Диомед? Что задумал, а? Зачем? Почему? За что? Они нам враги, да? Они нам кровники, да? Собаку нашу убили, да? Сестру убили, да? Маму убили, да? Люди хорошие, город хороший, девушки хорошие. За что, брат Диомед?
– Это мой приказ, Фоас, басилей калидонский!
– Я, Диомед, сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, волю свою изъявляю: город Хаттусу, столицу врага моего, Суппилулиумаса, ванакта хеттийского, огнем сжечь и до основания разрушить. И пусть уверятся все, что буду я вести войну без жалости, без пощады, покуда Царство Хеттийское вконец не сокрушу, как ныне сокрушаю я город Хаттусу. Пленных же, что оружие добровольно сдали, на волю отпускаю, жителям же города Хаттусы велю из города уходить с добром, какое кто унести сможет, время же на то даю до полуночи. И с тем пусть увидят гнев мой все земли окрестные и земли дальние, и да смилостивятся боги страны этой над народом своим…
Не смотреть в глаза… Не смотреть… В небо смотреть, туда, где Пес, Дурная Собака Небес, встает над горизонтом.
Не в глаза. Не в глаза…
Эпод
Молчали.
Сумрачные куреты, растерянные аргивяне. Даже кони не ржали, гривастые головы опустив, словно чувствуя, словно понимая… Темно вокруг, тихо.
Тьма.
Мы – тьма, и я – тьма.
Здесь тихо, крик там, вдали, где к черному небу, к острым холодным звездам рвутся рыжие языки огня. Горит Хаттуса, великий город, кричат люди, из узких ворот вырываясь, падая, друг друга топча.
Не все ушли. Да и как уйти? Велик город, огромен. А много ли времени до полуночи? Мало дал сроку беспощадный Дамед, Дамед-ванака, Дамед-давус…
Рядом сопит Фоас. Не по себе курету – молчит, слова не скажет. И Эвриалу, басилею трезенскому, не по себе, хоть и бодрится Смуглый, губы темные улыбкой кривит. Не было еще такого. Мы, эпигоны, не сжигали Фивы, носатый Агамемнон не тронул Аргос. И в мертвом молчании слышен вопрос, горький, безнадежный:
– За что, Тидид? Что они тебе сделали, Дурная Собака?
Я прикрыл глаза, чтобы не видеть рыжее пламя, не видеть гибнущий город, гибнущих людей… Я-прежний, сирота с Глубокой улицы, никогда бы не подумал о таком. Но я не прежний. Я – другой.
Не-я!
И этот другой, этот не-я, видит то, что недоступно прочим, что встает черной тенью над гибнущей столицей. Сполох! Гром и молния над Азией, над землей Светлых Асов. От моря Лилового до моря Мрака, от урартийских гор до границ Кеми.
Сполох!
Нет больше Царства Хеттийского, погибло логовище Золотых Львиц, и все враги, до этого опасливо жавшиеся к морскому побережью, к горным склонам, уже препоясывают чресла, уже сжимают в руках мечи и секиры. Фракийцы, усатые шардана, туска, урарты, каска… И рухнут они на замершую в ужасе Азию, и растекутся потопом.
