Путь волшебника - Адамс Джон Джозеф (полная версия книги txt) 📗
Малефицио церемонно поднялся и провозгласил:
— Меня избрали, дабы я выступил от имени всех, кто пользуется магией.
Джеймс Стэндинг Толл повернулся к Анне и задумчиво произнес:
— Не пора ли перевыбирать?
— Уже восемьсот лет как пора, — ответила она.
Малефицио долго и велеречиво излагал обращение братства к собравшимся. Оставалось загадкой, кто же наделил его такими полномочиями, поскольку волшебные палочки некоторых заклинателей оставались наготове во время его длинной речи.
Послушав двадцать минут, Джеймс и Анна начали обмениваться записками.
Она узнала, что он индеец кри — один из последних представителей своего племени. Жил, не покидая Южных Штатов, даже после их поглощения Канадой. И хочет вернуться на родину, где весной пятидесятиградусная жара.
«Я умею вызывать ветер, — написал он. — Это лучше, чем бежать».
Анна прекрасно понимала, почему он остался. Не надо спрашивать человека, где он вырыл себе последний окоп.
«Зачем вы приехали сюда?» — вместо этого написала она.
«Хотел голосовать», — ответил он.
«За что боретесь?»
«За всё».
«Моя мать была шаманкой, — написала она. — А я — нет. Серьезной магией не владею».
Тем временем Адам Малефицио вещал с трибуны:
— Единство для нас теперь важно как никогда. Сейчас волшебники занимают уникальную и все более заметную позицию в сем переменчивом мире. Давайте же не забывать: место, где мы собрались, нами же и создано. Это волшебное место. Это место служит волшебству. Без единства мы слабы.
«Мы будем бороться за всё, пока у нас есть сила», — написал Джеймс.
А Малефицио никак не унимался, пытаясь соперничать с ретрансляционными установками:
— Это место для тех, кто познал истинную магию и готов с уважением и пониманием объединиться, а потом conjunctis viribus мы преуспеем во всем, что желаем свершить на сей священной земле.
— Совместными усилиями, — снова перевел Стивенс.
— И это ознаменует новую эпоху! — закончил Малефицио.
Он разорвал стопку листов, которую держал в руках, и подбросил ее вверх. Бумага обернулась полудюжиной голубей и улетела.
День выдался кипучим, но совершенно бесплодным. На референдуме за магическую защиту окружающей среды Анна твердо решила покинуть конгресс. Бесполезно ждать, что к ее словам кто-то прислушается, когда все кругом размахивают волшебными палочками.
А потом слово взяла представительница Японии.
Она куталась в лисий палантин, такой широкий, что на нем помещалось двенадцать голов этих зверей. А цвет одежд под накидкой напоминал тающий городской сугроб или блекло-серую шкуру нарвала.
Анна вернулась на место.
— Конечно, я не могу говорить от имени всех природных магов, — сказала женщина под гул синхронных переводчиков. — Но я точно знаю, что моя собственная магия уже столкнулась с проблемой, которую мы вознамерились тут решить. От наших усилий не будет проку, если мы не призовем на помощь природу.
— Не притворяйтесь бессильной, лисья ведьма! — воскликнул Малефицио.
Шесть лисьих голов на ее одеянии приподнялись и зашипели на толпу.
— Никакой магии! — вскинулся председатель конгресса. — И никаких выступлений в нарушение очередности. Делегат Хана, благодарю вас, можете присесть. Никакой магии, дамы и господа, прошу вас.
Под иронические смешки заклинателей японка вернулась на место.
— Если бы они создавали свои снадобья из трав, то не смеялись бы, — сказал Джеймс.
— Если бы они создавали свои снадобья из трав, — кивнула Анна, — у нас еще были бы травы.
Первое, что Аннакпок сделала, приняв обязанности шамана, — это сложила погребальный костер для своей матери и распевала, пока ее тело не обратилось в прах.
Тогда было еще довольно холодно, потому Аннакпок вышла на лед — рассыпать пепел вокруг лунок, где охотилась мать. Своего рода жертва тюленям, воздаяние за взятое у природы.
Бесполезный ритуал, ведь тюленей больше не осталось.
Мать обещала, что она ощутит волшебный свет. Аннакпок вздохнет — и осознает предназначение шамана, и в ее венах заструится сила.
Впервые она почувствовала себя шаманкой в двенадцать лет, когда прибыл чиновник, чтобы взять образец крови ее матери и поставить Ситийок на учет как природного мага.
Зимнее солнце уже закатилось, а без матери Аннакпок оставалась одна-одинешенька в Умиужаке. Только лунный свет озарял голые льдины.
Ветер похитил пепел из миски, и на берег Аннакпок вышла с пустыми руками.
И это было последним, что сделала она в качестве шамана.
Анна заступила дорогу японке, когда на закате они покидали амфитеатр. Та вроде нисколько не удивилась.
Стивенс пояснил, что ее зовут Кимико Хана, она цукимоно-судзи, повелевающая лисами, своими фамильярами, и это наследственное. Но на вопрос, заклинательство это или природная магия, ассистент только пожал плечами.
Анна смотрела на лисьи головы, а те наблюдали за ней.
— Вы убили их, чтобы завладеть их силой?
Лисьи головы отпрянули и зашипели. Кимико погладила мех, чтобы успокоить их.
— Нет, — ответила она нарочито безразличным голосом, когда животные притихли. — Они покинули мою семью, а это — память.
Теперь я дружу с их детьми. — Она, прищурившись, глянула на Анну. — А у вас есть фамильяр?
Инуитка подумала, можно ли считать таковым мертвого нарвала.
— Нет, — ответила она и добавила: — Я даже не волшебница.
Кимико приподняла бровь и пошла дальше.
Анна последовала за ней вниз по лестнице и к выходу из амфитеатра.
— Как вы получили магию? — спросила она.
— В моих интересах об этом помалкивать. — Темные глаза Кимико вспыхнули алым. — Если у вас нет силы, притворяйтесь, что есть. А если есть, наоборот, притворяйтесь, что ее нет. — Она погладила вздохнувших под ее ладонью лис. — А какова ваша магия?
— Я великий погребальщик, — ответила Анна.
У гостиницы торговка продавала амулеты со складного столика.
— Наколдовано волшебниками конгресса! — выкрикивала она, протягивая глиняную бусину на веревочке. — И талисман, и украшение! Заговорен ведьмой! Проверен шаманом!
Анна не догадывалась, для чего предназначен этот амулет, и не видела в нем ни крупицы силы. Зато торговка щедро опудрила его корицей, и этот запах плыл в воздухе.
Когда Анна проходила мимо, женщина сунула бусину ей под нос.
— Не хотите ли немного магии, мисс?
«Хочу», — подумала Анна и не остановилась.
Анне снился нарвал, бледный, четко видимый на черных камнях. Когда она зашагала по льду, чтобы рассмотреть его поближе — а зашла она уже довольно далеко, куда и забираться, вообще-то, не следовало, — то поскользнулась. Вспомнив, что лед подтаявший, она испугалась и застыла. Один неверный шаг, и можно уйти под льдину, в студеную воду.
Лежащий на отмели нарвал повернулся к ней мордой. В его распахнутой пасти стояла Ситийок и махала руками, указывая на берег.
Но Аннакпок была так напугана, что не могла тронуться с места. Даже когда лед ушел из-под ног, она не шелохнулась. Смотрела вниз, в воду, которая уже достигла колен, но не чувствовала себя тонущей.
Лед продолжал опускаться, она запрокинула голову, в последний раз хватая ртом воздух. Над нею солнце было рыжим, как лисий мех.
Когда вода поглотила ее полностью, Анна раскинула руки и почувствовала, как что-то плотное выскальзывает из них. Она не видела того, что держит.
«Всегда есть нечто большее, чем мы обычно видим», — говорила ее мать.
Мать не боялась.
Мать махала ей.
— Ужасно выглядите, — сказал Стивенс, когда они занимали свои места. — Репортеры решат, что вы не выдержите и сбежите.
— Теперь понимаю, за какие качества вас приняли в дипломатический корпус, — отозвалась Анна.
В прениях по защите окружающей среды выступали сплошь заклинатели. Они с пеной у рта доказывали, что не виноваты в ослаблении природной магии, которой даже не пользовались.
