INFERNALIANA. Французская готическая проза XVIII–XIX веков - Казот Жак (чтение книг .TXT) 📗
Позволить предать ее бесчестию!.. Этот мир смеялся бы над ее падением, как ад над падением ангела!
Он удалился в изгнание. В течение пяти лет лишь двое знали о том, где он нашел убежище: преданный друг — и она сама.
Наконец она вновь стала свободной: соглашение, по которому она была отдана другому, было разорвано: ведь одна только смерть может разорвать такое соглашение.
Он получил письмо, которое призывало: «Приезжай! Отныне я могу быть твоей!»
Твоей!..
Вместе, всегда быть вместе! Не разлучаться более, не ожидать как великого счастья писем, приходящих столь редко, писем, отправленных не ею, а верным другом, в которых говорилось: «Видел ее. Она любит и плачет».
Твоей!..
Отныне вместе, все время вместе! Сплетенные руки, губы, раскрытые для поцелуя!..
Открыть всему миру свою любовь! Сказать: «Я защищу ее, окутаю ее своею нежностью! Она принадлежит мне; я принадлежу ей! Она — моя жена! Она станет матерью моих детей!»
Дети — какое это счастье! Как будто вновь появляешься на свет! Стать еще ближе друг другу благодаря детям! Детям, которые будут любить меня так же, как она любит меня, и которых я буду любить так же, как люблю ее!..
«Едем, едем! Быстрее! Вот деньги — пришпорьте коней! Поторапливайтесь!»
Никогда еще никто не преодолевал с такой быстротой двести миль, которые разделяли моего героя и его возлюбленную.
Он приезжает, бежит к ней в дом: «Где она?» Его останавливают, пытаются с ним говорить — «Оставьте меня, оставьте!.. Она, только она нужна мне!»
Он расталкивает всех этих людей, отодвигает их в стороны и вбегает к ней… Вот она!
Она спит.
Возле нее висит распятие, перед которым она вчера молилась за своего возлюбленного. Ведь теперь она может за него молиться: ее любовь целомудренна и добродетельна.
Он не осмеливается ее разбудить: ее сон так невинен! Прелестное лицо с закрытыми глазами так изящно!
Как она бледна! И вот следы страданий… Ведь она ужасно страдала из-за него, так, как только может страдать женщина: отчаяние, тревога, бесчестие — и все это из любви к нему!
Обнять ее! Нужно заключить ее в объятия!
Но губы ее — холодны, глаза — закрыты!..
Она мертва!..
— Несчастный! — воскликнула Треа, горячо взволнованная рассказом.
— О да! Несчастный, — повторил Сидней, — глубоко несчастный! Ибо после десяти лет безнадежного отчаяния, после того как он поверил, что сердце его разбито навсегда и не способно более любить, он вновь полюбил, такого же ангела, как та, ушедшая.
— Но эта девушка может заставить его позабыть страдания, она может заставить трепетать от радости сердце, иссушенное отчаянием…
— Треа, она любит другого! Другой будет обладать ею!
Он закрыл лицо обеими руками.
Девушка уронила голову на грудь полковнику, прижавшись к ней лицом. Он нежно взял ее ослабевшую руку и покрыл поцелуями и слезами.
Одна за другой текли минуты.
— Треа, — повторял он страстным шепотом, — моя Треа!
Дрожащая, радостная, смущенная, она тихо подняла глаза… И крик сорвался с ее губ, лицо исказилось и белизна покрыла щеки.
Рот Сиднея был широко раскрыт — так, как никогда бы не раскрыл рот человек. Лицо его напряглось в судороге и побагровело. Взгляд был странен и неподвижен. Он стал похож на вампира, готового впиться в жертву…
Он оттолкнул от себя девушку и выскочил из комнаты, но, впрочем, вскоре вернулся с улыбкой на устах.
— У нашего героя случилась судорога от счастья, — объяснил он, — но свежий воздух сразу же вылечил его.
Вскоре его любезность и обаяние мало-помалу рассеяли неприятное впечатление, произведенное этим загадочным происшествием; в конце концов он заставил забыть о нем с помощью мягких шуток, которые постепенно перешли в нежные речи и пламенные заверения.
На следующий день, на рассвете, Сидней подошел к Полю, только что вышедшему из экипажа, и имел с ним долгий разговор, после чего покинул его, чтобы встретиться вновь через час, но уже за городом, с парой дуэльных пистолетов и в сопровождении двух слуг и двух секундантов.
После первого же выстрела сэр Эдвард упал. Пуля попала ему в левую ногу, в которую он однажды уже был ранен. Заметили, как странно подвернулась у него при падении нога — пяткой вперед.
Поль спасся бегством, а свидетели устремились к полковнику, пытаясь помочь ему, но тот завернулся в плащ и наотрез отказался от их помощи. Через некоторое время слуги отнесли его в экипаж, ожидавший в нескольких шагах.
В Лондон был срочно отправлен посыльный, по возвращении которого, еще до исхода ночи, жители Дюнкерка могли с удивлением наблюдать полковника, вставшего с постели, отправившегося к отцу Треа и хромавшего при этом ничуть не больше, чем до дуэли.
По прошествии двух недель сэр Эдвард Сидней, полковник и баронет, сочетался законным браком с мадемуазель Треа Вандермудт.
Молодожены сразу же отбыли в Лондон, к великому сожалению всех сплетников и бездельников, каковых в Дюнкерке было предостаточно, как, впрочем, и в любом другом заштатном городишке, и для которых пересуды составляют главное удовольствие в жизни… разумеется, после удовольствия позлословить на чей-нибудь счет.
Вот уже год Треа замужем за сэром Эдвардом.
Ради того, чтобы носить его имя, чтобы быть с ним, ей пришлось пожертвовать всем, даже собственными представлениями о порядочности и словом чести, данным другому; пришлось оставить все, даже отца и милую Францию.
Несчастная Треа! Уплатив подобную цену, она рассчитывала обрести счастье, но — увы! — приобрела лишь то, к чему вовсе и не стремилась, — титул и состояние.
Ласковое и нежное воркование влюбленных, еле слышные любовные признания из трепещущих уст, два дыхания, сливающиеся в одно… никогда не расставаться… навеки вместе… — вот оно, то блаженство, которое она так мечтала познать с мужем!
Но вместо этого — сдержанность, таинственная и необъяснимая!.. Как будто он боится быть задушенным в ее объятиях, опасается, что ее поцелуи окажутся укусами!
Он проводит ночи один, вдали от нее, в комнатах, куда, кроме него, не может проникнуть ни одна живая душа!.. Его супруга не засыпает тихо у него в объятиях, прошептав нежное признание; просыпаясь, она не обольщает его сладостной белизной плеч и трепещущей груди!
Постоянная обезнадеживающая сдержанность! Он все время лишает любовь ее самых сладких соблазнов, убивает ее пьянящее обаяние! Он низводит любовное влечение почти до уровня оскорбления!..
Он только что ушел от нее: направился в свои покои, тайна которых известна ему одному, в покои, дверь которых остается для Треа закрытой, несмотря на все ее слезы и мольбы…
Что за таинства свершаются там?
Слишком много странных и пугающих вещей окружают Треа: этот неподвижный, сатанинский взор… эта ужасная судорога в тот вечер, когда она увидела разинутую пасть вампира… смертельная рана, таинственным образом излеченная в мгновение ока… И зачем такая скрытность?.. Не будучи суеверной, Треа все же не может удержаться от мыслей о чем-то сверхъестественном.
Но будь что будет! Уж слишком много безнадежности, слишком много сомнений, тревог! Она — его законная жена: она имеет полное право проникнуть туда, где, быть может, наносится оскорбление священным узам брака, которые связывают ее с мужем по воле неба и закона…
Треа поднимается, делает шаг… но потом, испугавшись задуманного, останавливается…
Подождав немного, она призывает на помощь всю решительность, на какую только способна, и медленно, неверными шагами идет к двери в таинственные покои.
Там она вновь останавливается в нерешительности.
Она наклоняется, прислушивается: не слышно ни единого слова, ни единого движения, ни единого шороха!
Она уже хочет вернуться, как вдруг луна, поднявшись из-за туч, освещает ключ, торчащий в двери!.. Он забыл вынуть ключ!
Она может войти.
И вновь Треа колеблется, испуганно дрожит, то протягивает руку, то резко отводит ее.
