Зеркало для героев - Гелприн Майк (библиотека книг .TXT) 📗
Но иногда мы встречались и расставались тем же днём, потому что один скиталец приносит с собой беду, а двое — уже катастрофу. Несколько часов вдвоём — и всё. Но потом воспоминания об этих часах ещё долгие годы грели нас, ободряли и помогали держаться — они дарили осознание каждому, что он не один.
В последний раз я встретил скитальца полста с лишним лет назад в Гаване. Он был много старше меня и называл себя Прометеем. Мы провели за воспоминаниями восемь часов и расстались. Скорее всего, навсегда.
— Сизиф нашёл свой последний город, — сказал на прощание Прометей. — Два года тому, в Чили, накануне вальдивского землетрясения. За час до кончины он успел отправить письмо до востребования. Я получил его годы спустя в Монреале.
Мы помолчали. Я встречался с Сизифом дважды — в двенадцатом веке во Франции и в семнадцатом в Греции. Случайно — скитальцы не назначают встреч. Никто из нас не знает, где окажется через год, двадцать лет или пятьдесят.
— Я был в восьмистах тысячах городов, — сказал Прометей. — Я не нашёл своего. Но не теряю надежды. Не теряй и ты, брат.
Я пожал ему руку и побрёл прочь. В последнем городе скитальца ждёт смерть — так говорят предания. Только этот последний у каждого свой.
Мы расстались. Он улетел в Боготу, я уплыл в Акапулько. Карибский кризис разразился месяц спустя…
На неверных ногах я шагал в толпе пассажиров по пешеходному переходу. Я обонял, едва ли не осязал ауру пилигрима — чёрную, беспросветную боль, такую же, что исходила от меня. А потом я увидел его, и у меня ослабли колени.
Это был не он, а она. Рослая, рыжеволосая и зеленоглазая красавица с высокой грудью и гордым, аристократическим лицом. С полминуты мы простояли недвижно, глядя друг на друга в упор, потом глаза её стали влажными, и я, расталкивая людей, метнулся к ней. Она шагнула навстречу, протянула руки, и мгновение спустя я уже прижимал её к себе.
— Я думала, что осталась одна, — тихо, едва слышно сказала странница.
Я смолчал. Легендам о том, что среди нас есть женщина, я не верил, хотя от людей слыхал их во множестве. Впрочем, легенд о себе я слышал не меньше, да и о прочих собратьях тоже. Как и все сложенные людьми сказания, были они противоречивы, нелепы и лживы. Одних из нас люди обожествляли, других проклинали. Одним приписывали сверхъестественные способности, другим в них отказывали. Сходились легенды лишь в том, что мы бессмертны. И в этом от истины были недалеки.
— Люди назвали меня Кассандрой, — прошептала странница. — Вещей пророчицей, предсказывающей беду, в которую никто не верит. Как назвали тебя?
— Агасфером. Вечным жидом.
Она охнула, задрожала в моих руках.
— Я, конечно же, слыхала людскую молву о повредившемся умом злобном старце с трясущимися руками, которого проклял назаретянин.
— В ней нет правды.
Мне было двадцать девять, когда проклятие обрушилось на меня. Но Иешуа из Назарета отношения к нему не имел. Так же, как древнегреческие и древнеримские идолы не оделяли бессмертием Геркулеса, Асклепия, Полидевка… Проклятие пилигрима настигло их в разные времена, в разных частях света и по разным причинам. Я так и не знаю наверняка, за что именно был проклят. Вероятно, за то, что мой отец был святотатцем и в поисах наживы разорял захоронения и осквернял храмы. Возможно, потому что святотатцем и безбожником был и я сам. А возможно, по иной, неведомой мне причине.
— Последний раз я видела скитальца четыреста лет назад, — по-прежнему едва слышно сказала Кассандра. — Во Флоренции, во время чумы. Он называл себя Сизифом.
— Его больше нет с нами. Он нашёл свой город.
— Я думала, что все, кроме меня, уже нашли.
— Как видишь, не все.
Странница кивнула, в задумчивости сдвинула чёрные, вразлёт брови.
— Ты веришь, что с уходом каждого из нас мир становится лучше?
Я заглянул ей в глаза, ожидая увидеть мутную бездну с рваными краями. Но увидел лишь горечь, и грусть, и ещё что-то, чего распознать не сумел.
— Да, — кивнул я. — Это единственное, во что я по-настоящему верю.
— А я — нет. Когда последнего из нас не станет, мир захлебнётся патокой безнаказанного греха. Без катаклизмов и войн он ожиреет, обрюзгнет и превратится в желе. Аморфное, инертное, болезненное и слабосильное. Потом мир деградирует. Потом умрёт. Своей смертью, от дряхлости.
— Ты пытаешься найти нам оправдание, — возразил я. — Наше существование оправдать невозможно.
— Нет, не пытаюсь. Я попросту вижу будущее. Веришь ли?
Я отрицательно покачал головой, и она рассмеялась.
— Ты и не должен — моим пророчествам не верит никто. Пойдём со мной. Пойдём и займёмся любовью.
С минуту я молчал. Две с лишним тысячи лет я не знал женщин. Я утратил инстинкт продолжения рода вместе с человеческой сущностью. Но сейчас передо мной была не женщина. Я придерживал за талию единственное существо одной со мной расы и иного пола.
«Это приведёт к катастрофе, — собрался было сказать я. — Тысячи людей погибнут. Может быть, десятки тысяч».
— Пойдём, — вместо этого сказал я.
2028-й
К вечеру ноги вынесли меня к Белорусскому вокзалу. Последние полгода я колесил по России. Воронеж, Пермь, Саратов, Ростов, Волгоград… Я не нашёл своего последнего города. Так же, как не нашёл его за предыдущие полтора десятка лет в Нигерии и Новой Зеландии, в Турции и Украине, в Канаде, в Японии, на Филиппинах, в Перу…
Не было дня, когда я не вспоминал бы то, что случилось в Харбине. И не вспоминал бы слова, сказанные на прощание, в гостиничном холле, через четыре часа после того, как впервые увидел странницу, которую люди назвали Кассандрой.
— Попробуем встретиться? — неуверенно предложил я тогда. — Через десять лет? Двадцать? Пятьдесят?
Назначим город и будем стремиться одновременно в нём оказаться. Кто знает, вдруг нам это удастся.
Кассандра долго молчала, потупившись.
— Не удастся, — сказала она наконец…
— Неимоверная наглость, — оборвал воспоминания гневный и визгливый голос. — Дай, говорит, полторы тысячи, мне, мол, нужно.
Я обернулся. Голос принадлежал блондинке средних лет, вульгарно одетой и не менее вульгарно накрашенной.
— И что? — заинтересовалась её соседка по очереди в билетную кассу. — Неужто дали?
— Представляете? Собственными руками достала из кошелька, отсчитала и вручила этой мымре. Сама до сих пор поверить не могу. Словно кто-то за руку дёргал.
— А она что же?
— Да ничего, даже спасибо не сказала, кукла задрипанная. Ну и молодёжь у нас пошла! Нет, вы всё же представьте, нужно ей, видите ли. А мне не нужно, что ли?
Я сорвался с места и бросился к очереди.
— Где? — выпалил я. — Где и когда это случилось?
Блондинка испуганно от меня шарахнулась.
— Вам что нужно, молодой человек?
— Я спрашиваю, где и когда у вас одолжили деньги.
— Да только что, — блондинка махнула рукой в сторону вокзальных дверей. — Там, на площади. А вам, собственно, какое дело?
Не ответив, я метнулся на выход. Вылетел на привокзальную площадь, заметался в толпе спешащих по своим делам людей. Минуту спустя я почуял ауру.
Сквозь людской поток, под ругань и мат я бросился к неказистому заведению с надписью «Мороженое» над входной дверью. Влетел вовнутрь и сразу увидел странницу.
У меня подломились колени, я судорожно схватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Это была не она. Не та, которую люди назвали Кассандрой. На меня завороженно смотрела девчонка лет четырнадцати-пятнадцати, явная нищенка, белобрысая, чумазая и растрёпанная, выряженная в немыслимые обноски. Официантка с видимым пренебрежением смела пустую вазочку из-под мороженного с её столика, заменила полной и обернулась ко мне.
— Ваша знакомая, молодой человек? — брезгливо поджав губы, спросила она.
— Да, — пробормотал я. — В некотором роде.
— Тогда, может быть, вы заберёте её отсюда? Здесь приличное место, и вообще мы скоро закрываемся. Вы…
