Берсерк - Григорьева Ольга (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

Едва сдерживая слезы, я бросила воронам по куску вяленой рыбы и вошла в дом. «Глуздырь еще придет, — думалось мне. — Еще вернется. Погуляет, подышит волей и вернется». Но в эту ночь я то и дело вскакивала и выглядывала наружу. Однажды в кустах примерещилась большая темная фигура, и я позвала:

— Глуздырь! — но никто не откликнулся.

А утром начались обычные заботы. Одинаковые дни и ночи потянулись друг за другом, как вереница муравьев. Я ходила на охоту, кормила обнаглевших без Глуз-дыря воронов и думала о Хаки. Зиму придется переждать, но в следующий раз я соберусь как следует. Накручу веревок, заготовлю крючьев из найденной в заброшенных домах утвари и перейду Маркир!

Я старалась думать только о берсерке, но мысли вновь и вновь возвращались к Глуздырю. Иногда в шуме листопада мерещилось за дверью клацание его когтистых лап, но это лишь стучались о стену ветви волчьей ягоды.

Незаметно кончилась осень, и наступила зима. Земля покрылась пушистым снежным ковром, и все медведи залегли в зимнюю спячку, но Глуздырь не вернулся. Боги отобрали у меня последнего друга…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ПОТЕРЯННЫЕ ДУШИ

Рассказывает Хаки

Смерть Эрлинга изменила Хакона. Ярл с победой вернулся в Нидарос, однако после битвы с йомсвикингами он все реже отправлялся в походы и все больше ездил по стране. Хакон словно помешался на богах и женщинах. Везде, где только доводилось остановиться, он ставил новые капища и брал в свою постель новых женщин. Его страсть разгоралась и затухала быстро, как костер на ветру, и спустя несколько ночей недавняя избранница с позором отправлялась домой, а ярл искал себе другую. Ему никто не отказывал, кроме той, что семь лет назад родила Эрлинга. Может, из-за ее холодности Хакон и гнался за женскими ласками, а может, он надеялся вновь зачать сына, похожего на Эрлинга, — не знаю, однако с каждым годом бонды роптали все сильнее и сильнее. Своим женолюбием ярл обидел слишком много именитых родов…

Годы бежали один за другим, как волны на быстрой реке. Иногда я отправлялся с Хаконом по стране, иногда один шел в походы, но и то и другое не приносило радости. Моя душа не ощущала сладости от новых побед, веселых пиршеств и ласковых женщин. Меня не обрадовал даже спущенный на воду новый драккар. Мастер потрудился на славу, и подобного корабля не было у самого Хакона, однако мне почему-то не хотелось оставлять «Акулу». На ней ходил мой отец и плавали Торир и Льет. Она привыкла к хищной поступи берсерков и умрет с последним из них!

Решив так, я отдал новый драккар под команду Хальвдану. Парень заслужил эту честь. Когда уйдем мы — я, Скол, Гранмар и другие старые воины, — он будет водить на моем корабле уже свой собственный хирд…

Однажды летом, на пятый или шестой год после битвы с йомсвикингами, я оказался в Агдире — владениях Гренландца. Ко мне вышла Аста, его молодая жена. Раньше она жила в Уппленде", совсем недалеко от моей сгоревшей усадьбы, и хорошо меня знала.

— Конунг уехал в Восточные Страны, — сказала она. — Но я рада встретить друга детства.

Аста и не подозревала, что в тот самый миг, когда она приглашала меня в усадьбу, ее муж сватался к Сигрид, вдове конунга Свей. За одно лето Сигрид дважды отказала Гренландцу, однако он не отступал, и в конце концов она сожгла его и всю его дружину в старом доме. «Я сделала это, чтоб отвадить всяких мелких конунгов», — сказала Сигрид, и за эти слова ее прозвали Гордой…

Приходили и вести из Англии. Там объявился Али-конунг. Поговаривали, будто он уехал из своей страны потому, что его жена Гейра умерла и он больше не находил там счастья и покоя. О молодом конунге говорили многое. За несколько лет он побывал в стране саксов и фризов, в Ирландии и на острове Мен… Он везде побеждал, поклонялся новому богу и имел много земель в Англии, потому что женился на Гюде, вдове английского конунга.

Эти известия в Нидарос принес ирландский скальд. Он пел об Али-конунге на пиру у Хакона, а на другой день, впервые за долгое время, ярл позвал меня к себе.

— Я не хочу, чтоб нас слышали, — сказал он, и мы ушли далеко в скалы, туда, где начинался фьорд и не было никого, кроме ветра. Всю дорогу Хакон молчал. Мы нашли поваленное дерево, сели на него и долго глядели на поднимающуюся над фьордом зарю. А когда лучи солнца побежали по воде к нашим ногам, Хакон заговорил:

— Али-конунг жил в Гардарике. Вчера я расспрашивал скальда. Али не настоящее имя этого конунга. Поговаривают, будто его зовут Олав Трюггвассон. Если это правда, то он — сын конунга Норвегии и рано или поздно захочет вернуть родовые земли. С каждым годом он становится сильнее, а моя власть слабеет. Я должен победить его, пока могу… — Ярл повернул ко мне изрезанное морщинами лицо. За эти несколько лет он постарел больше, чем за все прежние годы. Его щеки ввалились, волосы поседели, а голубые глаза стали грустными, как у больного зверя.

Я попытался вспомнить Али — ведь я видел его на Датском Валу [110], — однако перед глазами возникло лицо рабыни-словенки.

— Что ты хочешь? — спросил я. Хакон склонил голову:

— Ты пойдешь в Англию, к этому конунгу. Если он на самом деле сын Трюггви, то убеди его вернуться в Норвегию. Скажи, будто все только и ждут его возвращения. А я его встречу…

Хакон старел, но ум и хитрость оставались при нем. Али клюнет на приманку и приедет в земли отца, а Хакон нападет внезапно и решительно…

— Нет, — ответил я. — Если у конунга хорошая память, он вспомнит Датский Вал и меня. К тому же он не поверит берсерку. Найди другого человека.

Потом мы долго молчали и размышляли каждый о своем. А может, о том, как скучно и пусто жить на этом свете, как не хочется его покидать и что когда-нибудь это все равно случится.

— Знаешь, ярл, — наконец сказал я, —я помогу тебе, но иначе. В Свее есть человек, который хорошо знает Али-конунга.

Хакон встрепенулся:

— Кто?

— Женщина. Теперь она рабыня Свейнхильд, но на Датском Валу она сражалась в войске Али. И она родом из Гардарики. Если хочешь, я перейду через Маркир и привезу ее.

Хакон кивнул:

— Возьми моих людей. Сколько нужно… Он предлагал от чистого сердца, но я взял только Скола, Хальвдана и румлян. Маленький отряд идет куда быстрее большого и к тому же вызывает меньше расспросов.

К концу лета мы перебрались через Маркир в Свею и однажды ясным погожим утром появились возле усадьбы Свейнхильд. Лисица выскочила мне навстречу.

— Ты изменился, хевдинг, — не сводя с меня по-прежнему светлых глаз, прошептала она. — Ты так изменился!

Я знал, о чем она говорит. Время и бесчисленные схватки не пожалели моего лица, но если бы она знала, что стало с моей душой!

В тот же день Свейнхильд устроила большой пир. На него собрались все окрестные бонды. За прошедшие годы их разговоры ничуть не изменились. Кто-то сетовал на неурожай, кто-то хвалился прибавлением в стаде, кто-то ругал упплендского ярла. Бондам не нравились поборы. Они никогда им не нравились, поэтому ярлов и конунгов ругали постоянно. Громче всех возмущался Хорек, старый управляющий Свейнхильд. На его круглом лице темнели шрамы.

— На вас нападали? — увидев эти шрамы, спросил я. Лисица покачала головой:

— Нет.

Она не хотела объяснять, и я не стал расспрашивать. К чему тревожить чужую память? Может, Хорек провинился и Свейнхильд сама в гневе изуродовала его лицо, а теперь стыдилась вспоминать об этом?

Я молча пил пиво и оглядывал прислуживающих девушек. Прошло почти семь лет, и словенка могла измениться, но я был уверен, что сразу узнаю ее. Бесчисленные рабыни входили и выходили, вносили яства, разливали пиво, но ее не было. Я повернулся к Лисице:

— Хакон-ярл просил тебя об услуге.