Уши в трубочку - Никитин Юрий Александрович (читать книги полностью TXT) 📗

– Не так смотришь, – ответил он. Посмотрел на мой жалкий вид, пояснил благодушно: – Ты общечеловек, да? Да еще и этот, как его… тьфу, слово-то какое поганое, интеллигент?.. А это хуже, чем осел с шорами на глазах. Сними шоры, и узрячишь.

Я спросил жалко:

– Рад бы, но… как?

Он посмотрел внимательно, голос построжел:

– Ого, а тебя в самом деле скрутило. В самом деле, говоришь, готов взглянуть и с другой стороны? Другими глазами?

– Да, – сказал я жадно, – да!

Он помолчал, во взгляде было сомнение, губы поджал, некоторое время, как ветер океанскими волнами, двигал морщинами на просторах лба.

– Знаешь, – сказал наконец, – надо ли тебе это вот самое? Живешь себе тихо и спокойно, так и живи. Во многих знаниях много печали. Больше увидишь – хуже спать будешь. Ты хорошо подумай, прежде чем пытаться увидеть мир таким, каков он есть. На самом деле.

Голова накалилась, я изо всех сил старался удержать ускользающую мысль, что, мол, я, как и все в этом мире, живу в плотном тумане всепроникающей информации. Умные и отточенные мысли сыплются со всех сторон, я получаю отграненные мнения экспертов на все случаи жизни по телевизору, Интернету, из газет, журналов, реклам, вывесок, от таких же, как и я, переносчиков жизни из прошлого в будущее, а помимо умных и точно оформленных мыслей, получаю по емэйлу ежедневно пятьдесят самых свежайших шуточек, анекдотов и приколов, уже заботливо отобранных, худшие и слабые отсеяны, только перлы, могу щегольнуть в разговоре, на мобильник сыплются эсэмэски с самой новейшей инфой, тоже тщательно отобранной, проверенной и снабженной умными и точными комментариями, до которых сам никогда бы не додумался…

…но из-за этого мой мозг никогда не работает сам, а только принимает и впитывает готовое, хоть и самое отборное, лучшее, правильное, откомментированное лучшими специалистами, экспертами.

От напряжения в висках нарастала боль, перед глазами поплыла красная пелена, тут же очистилась, мне показалось, что столиков стало больше, но просто глаза привыкли к полумраку, а столики все так же красиво и печально уходят вдаль, это стена отодвинулась, даже не стена, а прежний полумрак, за которым еще и еще столы. И еще.

Я вздрогнул, за соседним столом, где только что сидели молодые ребята в джинсах, сейчас широкие в плечах могучие парни в жилетках на голое тело. Жилетки из грубой кожи, на груди масса металлических блях, да не как попало, а в виде наползающих одна на другую чешуек. Я с холодком на сердце внезапно понял, зачем это.

К их столу подошел мужик в странного вида куртке из овчины, на голове островерхая шапка, бородатый, ногой придвинул стул, его приветствовали хриплыми грубыми голосами. Он проворчал:

– Ну что, есть продвижения?

– Готов «Устав молодого скифа», – ответил один, жилет распахивался на груди, открывая испещренную шрамами кожу. – При переписи многие уже назвались нами.

– Многие, – проворчал мужик. Он грубо ухватил кувшин с вином, плеснул себе в кубок. – Не больше сотни планет…

– Ну так лиха беда начало!

– Да ладно тебе… Ишь, «Устав молодого…». Тут еще и со старым не разобрались. У кого есть наработки?

Они сдвинули головы, шептались, а я в изумлении перевел взгляд дальше, ибо Корчма неуловимо преображается, я затаил дыхание, страшась стряхнуть великое откровение, страшась снова нырнуть в привычный мир, который создан из умело подобранной информации, уютный и пескариный, но на самом деле мир ложный, ненастоящий… А сама Корчма, если попытаться выразить корявым человеческим языком, центр веера миров, краеугольный камень, который был создан Первым, это он отбрасывает тени, называемые вселенными. Только Корчма – настоящее, истинное, а все остальное – тени… Для перехода из мира в мир не нужны звездолеты и дороги в мегапарсеки, нужно чуть иначе посмотреть, под другим углом взглянуть, постараться понять логику собеседника, и оказывается, что твой собеседник – мыслящий спрут или того страшнее…

Я вздрогнул, в самом деле вон там огромный толстый спрут, сытый и довольный, а через миг, когда усилием воли заставил себя вернуться в этот мир, где скифы обсуждают устав, на месте спрута плотно сбитый парень хохляцкого типа, чисто выбритые щеки отливают синевой, подстрижен, выглядит прилично, хотя спрутячье что-то в нем есть, есть.

Сквозь дым и туман снова проступила в дальней стене дверь с надписью «Старая Корчма». Дверь кажется чересчур узкой, не всякий протиснется, ну прямо верблюжье ушко, однако же на моих глазах к ней подошел громадный мужчина, на спине дугой хвастливая надпись «Владимир II», легко вдвинулся, даже не пригибаясь и не подбирая брюха, а когда за ним попытались войти еще двое гуляк, только безуспешно позаглядывали одним глазом, разочарованно пошли обратно.

За любой стол в этой Корчме, как я понял не сразу, можно подсаживаться и подсаживаться: когда растягивается, когда просто удлиняется, а иногда просто идет такими изломанными ступеньками, что забавно и бросается в глаза, но главное, что любой может участвовать в споре, разговоре, и хотя не всякого слышат, но на самые остроумные реплики откликаются во множестве.

Мужик закончил с пивом, поздоровался с проходящим худым парнем в желтом хитоне кришнаита, мимо пробежала собака, дал ей кость, повернулся ко мне. Я старался не выдать себя, но все равно смотрел на него во все глаза, волосы на загривке встали дыбом.

– Что? – сказал мужик с веселой угрозой. – Ошалел?.. Не ожидал увидеть меня таким?.. То-то. Что значит посмотреть на то же самое, но иначе!.. Все не так, как сперва, верно?..

– Оторопь берет, – признался я.

– Это со всяким, – заверил он. – Но не всякий решается жить в таком… настоящем. Большинство – просто люди, хотя я бы назвал их иначе. Им бы просто жить, ничего не видеть и ничего не слышать, пескари премудрые. Эти заглянут сюда, ужаснутся и поскорее сваливают в кофейни, где жуют бесконечную жвачку о форме ушей эльфов Средиземья и Средиморья.

Я кивнул в сторону темных дверей с надписью «Старая Корчма», «ОР».

– А что там?..

– А сам-то как думаешь?

– Ну, на двери в кухню или подсобки не похоже.

– Осторожный, – похвалил он. – Да, это не совсем кухни. А если и кухни, то не те, которые ожидаешь увидеть. Словом, если вдруг припечет, то ты знаешь…

– Что?

– Выход здесь один, – сказал он. Подумал, добавил: – Или вход? Прямо как задница, кому что надо.

Я проследил за его взглядом. Сердце застучало чаще. Показалось, или из-под двери, через которую вошел, бьет яркий свет? А когда я заходил в Корчму, как раз наступила черная беззвездная ночь.

– Спасибо, – сказал я, поднимаясь.

– Не спеши благодарить, – бросил он в спину, – еще не знаешь, туда ли попадешь.

Я испуганно оглянулся, но он уже звучно обнимался с двумя подсевшими за его стол гуляками, все трое шлепали один другого по спинам широкими ладонями, звук разносился такой, словно тюлени бьют ластами по воде, я заподозрил порождение океана, однако оглядываться не стал, ибо если представлю себе, что они созданы из воды, то и сам, возможно, прямо с порога выпаду в океан.

Дверь отворилась без скрипа. Я зажмурился от яркого солнечного света. Сияющее умытое солнце поднимается над белыми домами новостроек, отсюда видна лента шоссе, фонарные столбы в виде печально склонившихся стеблей с простыми цветами лампочек под жестяными абажурами. Хороший добрый мир, ласковые пушистые облака плывут по синему небу, догоняя неторопливых китов, со спины которых юркие игуанодончики стреляют из ракетных установок вслед крылатому дракону…

Я отступил, закрыл дверь, снова выглянул. Бесконечный водный мир, фиолетовое небо, единственная живность – бурые водоросли, покрывающие волны…

Следующий был вполне земным, если не считать три мелких солнца, все разноцветные, но на поверхность планеты попадают уже вполне солнечные лучи, что подтверждают школьные знания насчет сложности белого цвета.

Я открывал дверь, заглядывал, снова закрывал, так шли минуты, часы, годы, столетия, у меня отросла борода, в суставах начали откладываться соли, кости истончились, когда усталый, замученный, в очередной, наверное, уже стомиллиардный раз заглянул в дверь, готовился привычно закрыть и закрыл бы, но усталые руки подвели, а тем временем внутри радостно тренькнуло. Сердце подпрыгнуло и ударилось о нижнюю челюсть, отчего голова подпрыгнула, как у боднутого оводом коня. Я еще не понял, что случилось, а седалищный нерв заорал суетливо: давай скорее, ну быстрее же, остолоп, а то дверь закроется, ветер дунет или петля отвалится… Я непонимающе смотрел на жаркую пустыню от края и до края, вдали трепещет дивный город царя Соломона, но призрачный, основание не касается земли, в жаркий песок закапывается ящерица… а, вот он, черный камень с вырезанным уже знакомым чертиком на макушке!