Белый Паяц - Угрюмова Виктория (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

– Бедная, бедная моя нянюшка, – Селестра по-детски обняла его обеими руками и тесно прижалась к теплому плечу. – Ты никогда не говорил мне об этом.

– Бесполезно было, – коротко ответил старик. – Ты бы пожалела меня, но не поняла. Есть вещи, которые необходимо прочувствовать самому, пережить, испытать на собственной шкуре, чтобы понять по-настоящему.

– Что мне делать? – почти простонала Селестра.

– Надеяться, девочка моя. Как ни банально звучит подобный совет, а все же никто не изобрел ничего лучше. Обручи надежды не дают сердцу разорваться на части.

– Ты это точно знаешь… – прошептала девушка.

– Куда точнее, – усмехнулся Элмер.

Она ткнулась носом в уютную ложбинку между шеей и плечом, замерла, вдыхая сладковатый запах кухни, которым пропиталась вся его одежда, и ей показалось, что не прошло этих двадцати лет, что она снова маленькая девочка – и сейчас он примется заплетать ей на ночь косички и рассказывать сказку о бедной сиротке и прекрасном принце.

Теперь ей легче было представлять себе, как выглядит настоящий принц.

В мрачном подземелье замка Эрдабайхе, возле клетки с оборотнем, прямо на холодном каменном полу, подстелив под себя плащ, сидел Фрагг Монтекассино. Там, наверху, все пространство ночи было залито мертвенным светом луны, и остроухое чудовище выло и корчилось, как будто невидимые клинки ледяных ее лучей проникали сквозь твердь земную и пронзали его насквозь. Каким бы ужасным монстром ни стал пленник, когда завершится превращение, – сейчас ему невыносимо больно, страшно, тоскливо и одиноко. Мавайен гро-вантаров понимал это, как никто другой, а потому честно исполнил обещанное: пришел посидеть с узником, пока не совершится неизбежное и тот не утратит остатки человеческого.

Хрустели кости, под стремительно сереющей кожей вздувались мускулы, бешено пульсировали сосуды, стальной крепости когти уже скребли каменный пол камеры, несчастный хрипел и стонал, а из алых глаз капали тяжелые слезы. Падали вниз и терялись в густой черной шерсти, пробивающейся по всему телу.

Вряд ли в это мгновение он все еще помнил, кем был когда-то, но достаточно и того, что об этом помнил великий магистр.

Даже глядя на кровожадную тварь с огромной алой пастью, полной острых белых клыков, он видел молодого и веселого магнуса Беоральда Де Вервиля, потомка старинного рыцарского рода, талантливого музыканта и любимца женщин.

О непобедимости гро-вантаров слагают легенды, а легенды всегда что-нибудь преувеличивают. Воины Пантократора не реже других теряют боевых товарищей. А порой их потери даже страшнее, ибо многие не выживают в схватке с тварями Абарбанеля, но и не погибают.

Они преображаются.

Нелегко смириться с мыслью, что монстр, погубивший несколько десятков невинных жизней, монстр, на которого ты охотишься, сбросив звериную шкуру, снова станет твоим другом. Тем, кто когда-то был твоим другом и в человечьем облике им по-прежнему остается. Нелегко свыкнуться с мыслью, что это уже не он. Улыбка его, и голос его, и насмешливый взгляд синих глаз – тоже его. А это не он. Не всякий в состоянии принять и понять это.

За голову бывшего гро-вантара назначили тройную награду. Он оказался сильнее, умнее, ловчее и изворотливее обычных оборотней. Он стал некоронованным королем себе подобных, и вполне логично, что за ним послали некоронованного короля гро-вантаров, воина, равному которому давно не знал Эрдабайхе.

Но этот воин приказа не выполнил.

И когда огромное мускулистое тело одним прыжком преодолело просторную камеру и ударилось о решетку, когда сверкающие желтые глаза впились в него немигающим взглядом, а жаркая пасть распахнулась в предвкушении свежей крови, Фрагг Монтекассино продолжал улыбаться каким-то своим, потаенным мыслям.

Беоральд Де Вервиль, товарищ детских игр, готовый разделить с тобой и радость, и печаль, шалости и наказания, и тяжелую судьбу гро-вантара; Беоральд Де Вервиль, лучший из лучших, которому прочили в недалеком будущем золотой трон великого магистра; Беоральд Де Вервиль, благородный рыцарь, собственным телом заслонивший друга от последнего, предсмертного, самого отчаянного броска твари Абарбанеля и получивший рану, от которой нет исцеления; Беоральд Де Вервиль, ставший оборотнем в следующее полнолуние, – разве я мог убить тебя?

Свет полной луны был настолько ярким, что Лорна Дью вышивала, сидя у окна и не зажигая свечи. Она больше не плакала. За семь лет она выплакала все слезы, которые были отмерены богом на ее жизнь, и порой ей казалось, что услышь она о смерти Картахаля, и тогда бы ее глаза остались сухими.

Было время, она бегала к казармам на улице Мертвых Генералов, чтобы проводить отряды, уходящие в предрассветный туман, но теперь Лорна оставалась неподвижной.

Она знала, что ждет ее потом, не хуже иного предсказателя, а человек редко может похвастаться подобным знанием.

Она будет сидеть у окна до самого рассвета, кладя ровные мелкие стежки на белое шелковое поле платка, пока не услышит мерный звук шагов и топот копыт – это войска Де Геррена потянутся из казарм к Фрейзингенским воротам, и Созидатели будут среди них.

Тогда она отложит свое вышивание, встанет на колени, протянет руки к умытому и розовому, едва проснувшемуся солнцу и начнет молиться о том, чтобы все, кто ушел сегодня, вернулись из этого похода. Она знает, что просит о невозможном, но эта по-детски наивная молитва – единственное, что удерживает ее сейчас на земле. Она бы умерла, тихо и так же безмолвно: сердце не в состоянии бесконечно выносить безмерные страдания, – но у нее тоже есть работа. Постоянно напоминать Пантократору о том, что тысячи его детей нуждаются в его милосердии. Кто-то же должен кричать богу в уши о том, что происходит на земле.

А потом наступит еще одно солнечное утро нового, девятьсот девяносто девятого года Третьей эпохи, и она найдет в себе силы подняться, умыться, надеть нарядное платье и отправиться в «Выпивоху» – встречать первых посетителей, принимать заказы, кормить их горячим жарким, смеяться их шуткам и улыбаться комплиментам. Она знала, что у нее хватит сил раздвигать губы в улыбке. Первые несколько дней это будет невыносимо больно делать, но со временем она привыкнет.

А жизнь пойдет своим чередом. Каждый день будет приносить новые известия с полей сражения, и кто-то зайдется в рыданиях, а кто-то возрадуется, чтобы пролить слезы неделю спустя. Она будет ждать. Это тоже ее работа – ждать Картахаля с войны и постоянно напоминать Пантократору о том, что на свете есть человек, которому бесконечно нужен суровый командир Лу Кастель. Кто-то же должен говорить перед богом в его пользу.

Она знает, что он вернется и из этого ада – с помощью Пантократора или без оной. Распахнет двери «Выпивохи», поздоровается и спросит бутылку марьяги – и это значит, что солнце снова будет светить, птицы петь, фрукты обретут сладкий вкус, вода станет утолять жажду, а сердце снова забьется.

Она верит, что все будет именно так.

Иначе все в этом мире не имеет смысла.

– Красивая луна.

– И очень печальная.

– Ты думаешь о Селестре?

– Я стараюсь не думать о ней, но у меня плохо получается.

– Ты опасаешься за ее судьбу?

– Как иначе? Она – наемница. Странно думать, что столь юная, хрупкая и прелестная барышня – Золотой монгадой Гадрумета. Что она…

– Убивает людей?

– Наверное, и это тоже. А ты о чем думаешь, Лахандан?

– Гляжу на звезды.

– Мне всегда нравилось созвездие Галеона.

– Я тоже люблю смотреть на Шанашайду. Говорят, это путеводная звезда моряков, странников и потерянных душ.

– Скажи, а тебе когда-нибудь снилось, что ты летаешь? Высоко-высоко, как птица, под облаками.

– Да. Снилось.

– Правда, это невероятное ощущение? Ты бы хотел испытать его наяву?

– Очень. С каким бы наслаждением я сейчас расправил крылья и взлетел к самым звездам, туда, к Шанашайде. И не думал о том, что завтра мы уходим на войну.