Исследователи Гора - Норман Джон (книги серии онлайн TXT) 📗
— Это точно, — хмыкнул я.
— Я попробую еще раз, с самого начала.
— Попробуй, — кивнул я.
— Мужчин интересует в женщине только тело.
— Никогда не встречал подобных мужчин. Хотя, конечно, это не повод утверждать, что таких типов в природе не существует.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Тебя послушать, так мужчине все равно, разумна его женщина или нет. И не спорь со мной. Чем нелепее обвинение, тем глупее выглядит человек, пытающийся его опровергнуть. Если тебе заявят, что ты — бешеный слин, ты же не станешь предъявлять кровь на анализ?
— Когда говорят, что мужчине нужно только женское тело, имеют в виду, что мужчин не очень-то интересует, о чем думают женщины, что они чувствуют…
— Вот это уже верно, — кивнул я. — Хорошо это или плохо, но людям свойственно не обращать внимания на мысли и чувства других. Неудивительно, что мужчины весьма равнодушны к мыслям и чувствам женщин. В утешение добавлю, что к мыслям и чувствам других мужчин они тоже равнодушны. В такой же мере все это относится и к женщинам. Если тебе интересно, могу рассказать, как обстоят с этим дела на Горе. Свободные мужчины и женщины обычно прислушиваются друг к другу. Свободные женщины требуют внимания и уважения к себе. Это их право. С рабынями, разумеется, все обстоит иначе. Вам не положено ни внимания, ни уважения. На самом же деле хозяева проявляют огромный интерес к мыслям и чувствам своих рабынь. Это и полезно и приятно. Что может быть сладостней, чем знать все о существе, принадлежащем тебе полностью и безраздельно! У рабыни нет и не может быть никаких секретов от господина. Ему открыты самые сокровенные ее мысли, самые тайные желания, самые безумные фантазии. И от этого она ему еще дороже. Отношения со свободной женщиной основаны на взаимном расчете. Мужчина не обладает ею, потому она не так интересна ему, как рабыня. Насколько мне известно, любовные узы между рабыней и ее хозяином гораздо крепче, чем между свободными мужчиной и женщиной.
— Но при этом рабыня остается рабыней, — вздохнула девушка.
— Естественно, — сказал я. — Хозяин волен продать свою любимую рабыню, если пожелает.
— Рабыня получает любовь и заботу, которые ей не полагаются?
— Именно так. Господин дарит ей свою любовь.
— Но ведь он может в любой момент просто заткнуть ей рот и бросить к своим ногам?
— Конечно. Порой он так и поступает — чтобы напомнить ей о том, что она всего лишь рабыня.
— Значит, какими бы свободами ни пользовалась рабыня, она всецело принадлежит хозяину?
— Да. Рабыня есть рабыня.
— Я люблю тебя, господин, — прошептала она. Я прислушивался к потрескиванию огня, к шорохам ночного леса.
— Как земная женщина, ты, наверное, еще не привыкла воспринимать себя предметом собственности?
— Да, господин, — улыбнулась блондинка.
— Надо привыкать.
— Да, господин. — В глазах ее блеснули слезы.
— Ты — красивая вещь, которой владеют. Тебя можно покупать и продавать.
— Да, господин.
— И никто, — продолжал я, — не станет обращать внимания на твои желания, мысли и чувства.
— Да, господин.
— Это и означает — быть предметом собственности.
— Понимаю, мой господин. Но почему-то мне кажется, что я не совсем вещь.
— Когда тебя закуют в цепи, — сказал я, — и продадут человеку, от одного вида которого ты придешь в ужас, тебе не будет так казаться.
— Наверное, господин.
— И все-таки почему ты это сказала?
— Потому что я не чувствую себя вещью, — призналась блондинка. — Никогда еще я не была такой свободной, такой живой, такой настоящей, как теперь, когда я рабыня. Только здесь, в этом мире, став ничтожнейшей из рабынь, я поняла, что такое свобода. Я и не знала, что бывает такое счастье, такой восторг…
— По-моему, тебя стоит высечь.
— Пожалуйста, не надо, господин! Смилуйся над своей девочкой!
Я пожал плечами. Поразмыслив, я решил, что не стану бить ее — по крайней мере сейчас.
— Понимаешь, господин, — горячо, взволнованно заговорила она, — я — вещь, я — предмет собственности, я — товар, я — существо, с которым никто не считается; но в душе моей бушует буря, и слово «вещь» никак не согласуется с этим. Когда я была свободной женщиной, я действительно чувствовала себя вещью, неодушевленным предметом, которым можно манипулировать, у которого нет ни чувств, ни страстей. И только теперь, в оковах рабства, я познала истинную свободу!
— Сдаюсь, — улыбнулся я. — Слово «вещь» в самом деле не подходит.
— В каком-то смысле я — вещь, а в каком-то — нет, — уточнила блондинка.
— Верно, — согласился я. — В том, что касается самого сокровенного, ты не вещь.
— Да, господин.
Она стояла передо мной на коленях, привязанная за шею к невольничьему колышку; алый лоскут опоясывал ее бедра, на груди красовались дешевые деревянные бусы — красно-черные и желто-голубые.
— Ты — не вещь, — продолжал я. — Ты — животное.
— Да, — с улыбкой сказала она. — Я — животное.
— Пора связывать тебя на ночь, мое хорошенькое животное.
— Животное просит тебя не связывать его прямо сейчас, господин!
— Ладно. — Я опустился на локоть.
Она по-прежнему стояла передо мной на коленях.
— Ты говорил, что рабыни редко хотят убежать от хозяев.
— Да, это так. Странно, правда?
— Мне это не кажется странным.
— Вот как?
— Я не собираюсь убегать от тебя.
— Я все равно свяжу тебя на ночь.
— Разумеется, господин.
Блондинка помолчала, затем робко произнесла:
— Господин…
— Да?
— У животных есть потребности…
— Какие потребности?
— Разные…
— Сексуальные?
— Да…
Она низко склонила голову. Губы ее дрожали.
— Посмотри на меня, рабыня, — приказал я. Девушка подняла взгляд. В глазах ее стояли слезы.
— Ты признаешь, что у тебя есть сексуальные потребности? — спросил я. Она всхлипнула:
— Да, господин.
— Ты признаешь это только разумом?
— Нет, господин. Мое признание гораздо глубже…
— Значит, ты действительно испытываешь сексуальные желания?
— Да.
— И хочешь удовлетворять их?
— Да.
— Скажи вслух: «Я испытываю сексуальные желания».
— Я — земная женщина! — вспыхнула она. — Пожалуйста, не принуждай меня произносить такое вслух!
— Говори! — приказал я.
— Я испытываю сексуальные желания.
— А теперь скажи: «Я хочу удовлетворять их».
— Я хочу удовлетворять их.
— И никогда больше не стану этого отрицать.
— Я никогда больше не стану этого отрицать.
— Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания.
— Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания, — проговорила она и посмотрела мне в глаза. — Даже если это рабские желания?
— Даже если это рабские желания, — подтвердил я.
— Даже если это рабские желания, — убежденно произнесла девушка.
— Скажи: «Я — рабыня. Я — твоя рабыня, господин».
— Я — рабыня. Я — твоя рабыня, господин, — повторила она, глядя мне в глаза. — Господин, я так счастлива! Я так невероятно счастлива!
Я кивнул, чувствуя, как со скрипом отворяются двери темницы.
Дикарка низко склонила голову.
— Я страдаю… Я молю господина прикоснуться ко мне.
— Смотри на меня, — приказал я. — И говори громче.
Она подняла голову.
— Я страдаю! — произнесла она чуть ли не с вызовом. — Я молю господина прикоснуться ко мне.
Я улыбнулся, а она залилась краской. Рабыня впервые вслух попросила господина о прикосновении.
Маленькая голая узница на холодных каменных ступеньках темницы отчаянно колотила кулачками в железную дверь. И вдруг… дверь поддалась. Малышка всхлипнула и задрожала всем телом. Неужто это чья-то чудовищная шутка? Она сильней толкнула дверь. Узкая, прямая полоска света едва не ослепила ее. Она зажмурилась и налегла всем телом; железо лязгнуло по камню — и дверь распахнулась. Рабыня замерла, ослепленная солнечным сиянием. Она не осмеливалась шевельнуться — вдруг появится госпожа Дженис Прентис, нещадно изобьет ее и снова заточит в темницу? Но разве госпожа не знает, что хорошенькая перепуганная обнаженная рабыня — это она сама?
