Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич (бесплатные серии книг .txt) 📗
Ошарашенные галаниты сбросили скорость, даже развернулись, на всякий случай демонстрируя движение в противоположную сторону, и вскоре разглядели лекрийскую эскадру, бодро движущуюся курсом на Камнегрядку. При этом замыкала строй «Роза Халисии», что привело Саду сначала в оторопь, потом в истерику, а затем, когда бурные эмоции схлынули, в недоумение.
Она поняла, что чего-то не уловила, увидела, что Камнегрядка чем-то притягивала и Гатова, и Йорчика, и Рубена, и пришла к выводу, что обязана разобраться в происходящем. Но не в ущерб основной задаче, разумеется.
Госпиталь пропустил лекрийцев и двинулся следом, удерживая их на границе видимости. Какое-то время всё шло нормально, однако в облачной зоне эскадра неожиданно сбросила скорость, и, вынырнув на открытое небо, «Доброта», по мнению Сады, опасно сблизилась с лекрийцами, оказавшись от них примерно в десятке лиг. И в бинокль теперь виднелись не серые чёрточки, а хоть и расплывчатые, но вполне узнаваемые «сигары» цеппелей.
Вот и закатила истерику.
При всём при том Нульчик, так же как Фарипитетчик, понимала, что Рубен не посмеет атаковать галанитов, однако странные обстоятельства вызывали тревогу. В Камнегрядке затевалось нечто серьёзное, и как его участники отнесутся к появлению лишних глаз – большой вопрос.
Роскошную, но вооружённую лишь пулемётами «игрушку» Йорчика Сада в расчёт не принимала, встреча с ней «Доброте» ничем не грозила. И точно так же ни её, ни Фарипитетчика не беспокоили тяжёлые крейсеры, которые платили за мощное вооружение известной медлительностью. Три доминатора эскадры: флагман лекрийских военно-воздушных сил «Пророк Вуучик», «Пророк Лычик» и «Пророк Бочик» – несли стодвадцатимиллиметровые орудия, бомбы, тридцати– и пятидесятимиллиметровые автоматические пушки, пулемёты, могли причинить массу неприятностей городу, оборонительным рубежам или развёрнутой армии, но проигрывали госпиталю в скорости. Величественные «сигары», огромные рули, гербы Лекрии на боках, многозначительно выделенные краской, но пока задраенные пушечные порты, – доминаторы выглядели внушительно, однако опасаться их стоило лишь тем, кто собирался в драку.
А вот три импакто – «Бурный», «Горький» и «Резкий» – тревожили. Их восьмидесятимиллиметровые пушки могли изрешетить «Доброту» в считаные минуты, если не секунды, а скорость превышала ходовые возможности госпиталя. Уйти от лёгкого крейсера, соберись он в погоню, было бы крайне тяжело, однако, пока лекрийцы продолжали идти на юго-восток, ни один из цеппелей не сделал попытки развернуться, дистанция, как ей обещал Фарипитетчик, снова начала расти, и всё это позволило Саде постепенно успокоиться.
– Похоже, они нас не заметили.
– Давно заметили, – не согласился Якта. Увидев, что медикус обрела способность соображать, капитан решил рубануть правду-матку.
– Почему же никак не среагировали?
– Приняли за трибердийского разведчика или патруль. А у Лекрии с ними перемирие.
– А если они поймут, что мы не трибердийцы?
– Тогда они поймут, что мы галаниты.
– Да, пожалуй… – Нульчик опустила бинокль. – Извини.
– Ничего страшного.
Фарипитетчик старался не подавать вида, однако в действительности был изрядно удивлён бурными эмоциями Сады и страхом, который пробивался сквозь них. Якта понимал, откуда взялся страх: полгода охоты, бесконечные и бессмысленные перелёты по менсалийским провинциям, усталость, потеря надежды, и вот, в тот самый миг, когда до Гатова рукой подать, на сцене появляются новые действующие лица, а происходящее перестаёт быть понятным. Точнее – казаться таковым. Исполнение воли могущественного Арбедалочика оказывается под угрозой, отсюда и появился страх. Жаль, что такой сильный.
– Сколько осталось до форта Карузо?
– Примерно восемьдесят лиг.
– Тебе не кажется, что эскадра не возвращается к прежней скорости?
– Кажется.
– И что это означает?
– Возможно, они что-то заметили.
Известие о попадающихся в Сочности свободянах настолько «вдохновило» Мерсу, что он выступил против каких бы то ни было остановок, даже предложил свою кандидатуру на роль ночного водителя. И долго удивлялся категорическому отказу, выраженному обоими друзьями в самой резкой форме. Доверять машину близорукому алхимику ни Гатов, ни Бааламестре не решились: «Пусть нас лучше зарежут во сне», но, к счастью, и первая, и вторая ночёвка в Сочности прошли без инцидентов. Скорее всего, повезло, поскольку карты здешних поселений не существовало, и друзья выбирали места для остановок лишь на основании наблюдений и предчувствий. Костры разводили в ямах, а спали в кабине, обязательно оставляя у пулемёта дозорного.
Ночные бдения, во время которых приходилось напряжённо прислушиваться к каждому шороху, к любому, даже едва слышному звуку, а всего этого в Сочности оказалось в избытке, подпортили впечатление от путешествия, и потому Гатов, Мерса и Бааламестре стали первыми в истории путешественниками, которые по-настоящему обрадовались Камнегрядке. Выжженная земля, прибежище скал и валунов, с редкими, если не сказать редчайшими, оазисами, гарантировали отсутствие менсалийцев, что давало учёным ощущение безопасности, даже несмотря на пыльный шлейф, что оставляла за собой бронекорда. И солнце, которое, казалось, палило в Камнегрядке с особенной жестокостью, воспринималось как естественная плата за душевный комфорт. Правда, довольно высокая плата.
– Надо было поставить в кабине не радиостанцию, а холодильник, – пробубнил Каронимо, в очередной раз прикладываясь к фляжке с тёплой водой.
– Для пива? – хмыкнул Гатов.
– Для меня.
– Ты в него не поместился бы.
– Согласен, частями.
В Сочности палящее солнце компенсировалось прохладным ветерком, который хоть как-то остужал машину. В Камнегрядке же он напрочь отсутствовал, в результате чего бронекорда напоминала забытый на огне котелок, а на её бортах можно было смело жарить яичницу. Сами учёные крепко пропахли потом и с вожделением мечтали встретить на пути пруд или озеро. Или хотя бы источник, в котором можно было бы смыть с себя накопившуюся грязь.
– Пожалуй, нам не помешал бы короткий поход в какой-нибудь холод, – заметил сидящий у самого люка Мерса. Он потерял кепку, которую заполучил ещё в Помойке, и был вынужден накрутить на голову запасную майку, которой, говоря откровенно, не помешала бы стирка. Выглядел обычно аккуратный алхимик невероятно забавно, однако учёные давно перестали потешаться над видом друг друга.
– Голосую за Южный полюс этой идиотской планеты, – выдал Каронимо.
– Почему… э-э… не за Северный?
– Вниз катиться быстрее, а я тороплюсь.
– Остряк.
– Таким уродился.
Наплевав на опасность, они открыли все люки, но от духоты и лёгкой академической вони не избавились и оставались в кабине лишь из вежливости к водителю. И отчаянно пытались отыскать иные темы для разговора, помимо опостылевшей жары.
– Впервые в жизни пожалел, что не умею рисовать, – произнёс Гатов, объезжая очередную скалу. – Вчерашний закат был великолепен.
– Эзра говорил, что чем дальше… э-э… в Камнегрядку, тем они красивее, – припомнил Мерса.
– Далеко мы не заберёмся.
– И хорошо, что не заберёмся, делать там нечего, – пробурчал Бааламестре. – К тому же у нас воды в обрез.
– В обрез? – чуть испуганно переспросил алхимик, представив, что они застревают посреди раскалённой пустоши без всякой надежды на помощь. – Почему?
– На следующем привале доберём.
– Если отыщем родник.
– Придётся отыскать…
– И всё равно жаль, что я не художник, – вернулся к прежней теме Павел.
– Научись фотографировать, – предложил Каронимо.
– Я видел результаты этого «умения», – вздохнул Гатов. – Кошмарно маленькие листы бумаги, на которых кое-как наляпано чёрно-белое изображение. Фотографические картинки неспособны передать ни великолепие заката, ни даже тот прекрасный вид, что расстилается сейчас перед нами… – Павел ткнул пальцем в окно, желая заострить внимание друзей на «прекрасном виде», и замер. После чего, так и не опустив руки, осведомился: – А что это за цеппели на горизонте?
