Голубая кровь - Угрюмов Олег (книги бесплатно читать без .TXT) 📗

– Рруффф…

Но чаще они называли его Двуруким. Это было отнюдь не оскорбление, а всего лишь констатация факта.

– Рруффф, – сказал Садеон, – сегодня у тебя великий день. Ты выйдешь на солнечный свет и увидишь себя.

Два великана подошли к его ложу и короткими взмахами верхних конечностей отсекли ткань, которая крепила «колыбель» Руфа к стенам пещеры.

(Он давно уже определил, что покоится в какой-то исполинской колыбели, сплетенной из тончайших, очень мягких и прочных нитей. Садеон любезно сообщил, что это простейшая ткань, которую создают пряхи вопоквая-артолу, самые маленькие из всех аухканов. Такой же материей, только гораздо более тонкой и немного клейкой, были перевязаны раны человека. Если Руф правильно понял шетширо-циор, то сама материя не давала им воспаляться. Впрочем, все это было еще слишком сложно для его бедных мозгов.)

Итак, воины взяли «колыбель» и понесли ее к выходу из пещеры.

Они шли медленно, останавливаясь через каждые два-три полета копья. Садеон ни на шаг не отставал от Руфа и щебетал не умолкая, стараясь втолковать, что дает ему возможность постепенно привыкнуть к свету после столь долгого пребывания во тьме. Ведь, совершенно серьезно сообщил Созидатель, будто удивительную новость, глаза Двурукого не способны затягиваться темной пленкой и могут пострадать, если переход от мрака к свету будет слишком резким.

Кайнен не выказывал нетерпения. Он слишком много времени провел в недрах горы, чтобы теперь волноваться из-за каких-нибудь нескольких литалов.

Кстати, со временем аухканов ему было разобраться сложнее всего: у шетширо-циор оказались какие-то иные принципы его отсчета, ведь он тоже подолгу сидел под землей. И такой ориентир, как закат или рассвет, его не устраивал.

Наконец они очутились на идеально ровной площадке, сделанной из незнакомого Руфу вещества. Так может выглядеть застывшая лава, но при условии, что какой-то исполин возьмет на себя труд разгладить ее, не оставив на поверхности ни впадин, ни выпуклостей, ни складок.

Чаще всего мелочи бросаются в глаза прежде чего-то действительно значимого. И чем сильнее переживает человек один из поворотных моментов своей судьбы, тем смешнее и незначительнее деталь, на которой он концентрирует свое внимание. Так было и с Руфом: он настолько боялся обнаружить себя калекой, узнать, что лишился руки или ноги, что не отрывал глаз от серой площадки. Хотя она и впрямь заслуживала восхищения.

Руфа осторожно уложили наземь, и Садеон ловко и аккуратно перекусил острыми зубками плотную материю, окутывавшую тело Руфа словно мягкое облако. Затем шетширо-циор распустил боковой шов и отполз в сторону, предоставляя человеку возможность побыть наедине с собой.

Масаари-нинцае тоже куда-то исчезли…

/Этого не может быть!

Царство мертвых не может выглядеть так странно…

Но если это не мир, где правит Ягма, то где я?

Потому что это не я.

Что они со мной сделали?/

Он с ужасом таращился на свое тело. На нем появились новые шрамы и рубцы, хотя они были тоненькими и малозаметными и очень сильно отличались от тех следов, которые появились задолго до

/смерти/

появления Руфа в мире аухканов. Эти шрамы больше походили на изящный узор на полотне, сделанный иглой искусной вышивальщицы.

Руки и ноги человека оказались целыми, и он отлично владел своим телом, что было уж вовсе удивительно после стольких дней полной неподвижности.

Но дело было вовсе не в этом.

Самым невероятным, ужасным и невыносимым, тем, что заставило Руфа Кайнена выть и кататься по шершавой поверхности площадки, кусая и царапая себя, чтобы удостовериться, что он не спит и не бредит, оказался цвет его кожи. Серо-синий с фиолетовым оттенком цвет, которого просто не может быть у живого. Пепельные ладони, фиолетово-синие ногти с голубыми лунками, кобальтовые нити сосудов… Руф боялся даже думать о том, какого цвета стали его глаза. Губы наверняка сиреневые. Темные.

В отчаянии он вцепился острыми зубами в тыльную сторону ладони и обмер. Мало того что сама рука показалась ему мертвенно-холодной – кровь тоже ощутилась на губах как прохладная жидкость с горьким, очень горьким вкусом.

Он отнял руку от рта и посмотрел на рану.

Кровь была голубой….

Аддону Кайнену, главе клана Кошеное,

хранителю Южного рубежа.

Дорогой и любимый оmец!

Надеюсь, что ты недолго будешь отсутствовать и мое послание не станет выглядеть как весть из твоего далекого прошлого.

Я очень скучаю по Каину и по тебе, но обстоятельства сложились таким образом, что я не могу ни на литал покинуть Газарру, – Ягма ее забери вместе со всеми жителями!

Что-то в последнее время новости у нас сплошь печальные. И мне жаль, что приходится сообщать тебе еще одну. Я даже сперва хотела поручить это своему советнику, но затем подумала, что негоже тебе принимать самые важные вести из чужих рук и с чужих слов. К тому же это наилегчайшая моя обязанность.

По приезде в Газарру царь Баадер Айехорн был убит заговорщиками, которые не желали, чтобы он объявил меня дочерью и наследницей трона. Их замысел мог бы увенчаться успехом, но оказалось, что еще накануне отъезда Баадер (никогда не смогу по-настоящему признать его своим отцом), предвидевший любые, даже самые отчаянные действия со стороны родственников своей последней жены, написал несколько указов и оповестил Совет Пяти о своих намерениях.

У Южных ворот нас приветствовала многочисленная толпа граждан. Баадер ехал во главе прогрессии, на колеснице, а меня везли следом за ним. Никто ничего не успел понять – ведь воины хорошо знали Ваона, брата жены царя, и не препятствовали ему, когда он бросился к колеснице.

Баадер был убит ударом раллодена в сердце.

Он, вероятно, даже не понял, что умирает, ибо в царство Ягмы отошел с улыбкой на лице и, кажется, счастливым. Это не самая худшая смерть, отец. Это я знаю наверняка.

Никому, кроме тебя, я не могу признаться, что скорблю по царю Баадеру Айехорну не больше, чем по любому другому человеку, которого лишили жизни во цвете лет, задолго до положенного срока.