Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич (бесплатные серии книг .txt) 📗
Очень резкая, до белизны, вспышка достигает башни Трёх геологов раньше звука, поэтому наблюдатели жмурятся, закрывают лица руками и в таких позах встречают кошмарный грохот и сбивающую с ног волну. Зонтик летит вниз, Тогледо чудом не следует за ним, радиостанция опрокидывается, Вениамин успевает подхватить жену, а Холю кажется, что каменная башня наклонилась градусов на тридцать, не меньше. «Повелитель неба» и «Легавый Ке» болтаются так, словно кто-то огромный отвесил им по оплеухе, и едва не сталкиваются. На Карузо надвигается пылевой фронт, однако сейчас это неважно.
Никто не интересуется грязной волной, кроме тех, кто в неё влип, потому что все, абсолютно все – упавшие и вскочившие, ушибленные и удивлённые, зажмурившиеся от вспышки и оглохшие от взрыва, – все прилагают оставшиеся силы, чтобы увидеть изумительное, возможно, неповторимое зрелище. Чтобы увидеть, как белая вспышка взрыва разрывает рундер, как его осколки и обломки начинают разлетаться и вдруг, подчиняясь непреодолимой силе распахнувшегося «окна», взлетают вверх, в Пустоту, в созданный за мгновение до взрыва переход.
Поток исковерканного металла, пережёванной обшивки, людей и фрагментов их тел, гелия, воды, королевского уксуса, жизней – всё улетает в Пустоту, чтобы пролиться над Кардонией печальным ливнем смерти и тоски.
– Невероятно, – вновь произносит Агафрена, и вновь – искренне. Она крепко прижимается к мужу, возможно, сама того не осознавая, потому что взгляд её устремлён в небо, туда, где только что бушевало голубое. – Невероятно.
Увиденное потрясло и шокировало молодую женщину, сначала – потрясло, изумило удивительным зрелищем, а после ударило обухом по голове страшной сценой гибели огромного рундера и могучим ударом взрывной волны. Агафрена знала, что эксперимент может закончиться неудачей, но одно дело – предполагать возможность катастрофы, и совсем другое – наблюдать её собственными глазами и слышать по радио голос обречённого на смерть человека.
– Святой Игвар, как же так получилось?
– Думаю, святой Игвар сам озадачен, дорогая, – сухо отвечает Мритский. Он переворачивает кресло, помогает жене опуститься в него, оглядывается, замечает у парапета каким-то чудом уцелевшую корзинку для пикника, извлекает из неё стакан, бутылку и наливает Агафрене воды. – Выпей.
– Спасибо.
– Не за что.
Аппаратура разбита, радист в прострации, с открытым ртом сидит у стены и тупо пялится перед собой. То ли головой ударился, то ли оказался не готов к последствиям научных изысканий. Трясущийся Тогледо жадно смотрит на воду. Вениамин перехватывает взгляд и чуть заметно кивает, разрешая помощнику Холя воспользоваться бутылкой. Отмечает, что у Тогледо трясутся руки. Улыбается. В дверь стучат, глава телохранителей громко спрашивает о происходящем, на что Мритский так же громко и уверенно отвечает, что у них полный порядок, подниматься не нужно, после чего подходит к Алоизу. Такому же спокойному, как губернатор.
Алоиз стоит у парапета, поглаживает пышные усы и смотрит на второй рундер, который пока пришвартован к земле. Первый его больше не интересует.
– Что скажешь?
– Мы оба знали, что эксперимент может закончиться неудачей. – Голос инженера ровный, в нём есть разочарование, но нет грусти.
– Я не об этом, – морщится Мритский. – Ты понял, почему эксперимент не удался? Рундер погиб не зря?
Каждый шаг, даже неудачный, должен приближать к цели, к победе – эту аксиому Вениамин усвоил с детства.
– Я всё понял, – медленно кивает Холь. – Если «Исследователь-2» погибнет, то по другой причине.
– Смешно.
– Извини, не знал, что ты хочешь поплакать.
– Тоже смешно.
Несколько секунд мужчины смотрят вниз, на исковерканный ударной волной лагерь и второй рундер, потом одновременно, как по команде, поднимают головы и разглядывают всё ещё покачивающиеся крейсеры. Смотрят, обдумывают, прикидывают, после чего Вениамин криво улыбается:
– Будет сложно собрать вторую команду. Я, конечно, могу повесить двух-трёх идиотов…
– Не понадобится, – машет рукой Алоиз. – Я объявлю, что буду лично руководить экспериментом с борта «Исследователя-2», и люди пойдут.
– За тобой – пойдут, – соглашается Мритский.
Агафрена закусывает губу.
«Почему я остался, чтоб меня в алкагест окунуло? И хней спорочьей сверху присыпало по самые уши… Почему я остался?
Не знаю.
Разумеется, и потому, что чувствовал себя обязанным помочь Павлу. Нет, я не прирождённый благотворитель, чтоб вы сразу поняли, и жалости во мне столько же, сколько в любом другом нормальном человеке, но… но мужик действительно оказался в трудной ситуации, и я пожертвовал ему полгода жизни. Не могу сказать, что потерял шесть месяцев, поскольку общение с таким гением, как Гатов, само по себе стоит немало, но лучше бы нам спрятаться на более комфортной планете.
Впрочем…
Я хотел поговорить о другом.
Почему я остался?
Вы спросите: «Куда бы ты делся?» Отвечу: к друзьям, которые не поверили в мою смерть и организовали поиски. Да, вы не ошиблись: ради меня, обыкновенного алхимика с «Пытливого амуша», были организованы довольно масштабные поиски. Естественно, Павла и Каронимо спасатели тоже забрали бы, но в первую очередь им был нужен я. Почему? Потому что Помпилио своих не бросает. Напыщенно? Извините, говорю, как есть. Через два месяца после нашего прилёта – по моим расчётам, именно столько времени понадобилось для расследования кардонийских событий, – на Менсале появился импакто Астрологического флота, разыскивающий «офицера, исчезнувшего во время кратковременного захода в Шпеев исследовательского рейдера Флота». Догадайтесь, чьё изображение демонстрировали цепари заинтересованным лицам? Да, вы не ошиблись. Мне, правда, портрет не понравился, я на нём получился страшненьким и каким-то скукоженным, видимо, рисовали с Энди, но черты лица художник уловил неплохо.
Импакто болтался на Менсале два месяца, и мне, скажу откровенно, было так же приятно, как Гермесу Трисмегисту делать свои открытия. Я понял, что меня помнят, обо мне думают, и очень хотел подать ребятам знак… Не потому, что мне хватило приключений, нет. Хотя их действительно хватило, чтоб меня в алкагест окунуло. Хотел подать знак, чтобы их миссия оказалась успешной, чтобы прилететь на Лингу или Кардонию, посмотреть Помпилио в глаза и сказать: «Спасибо». Он, конечно, скажет: «Очень хорошо, Мерса, а теперь займись своими обязанностями: у меня закончились патроны для «Трех сестер»…» Он бы повёл себя, как вёл обычно, но я ведь знаю, что мессеру было бы приятно.
И поэтому хотел, но сдержался.
Почему?
Вот я и пытаюсь объяснить.
Не вам – себе.
За то время, что я болтаюсь с Гатовым, нас похищали, мы бежали с тщательно охраняемой военной базы, отстреливались от погони, сидя в дырявом паровинге, на нём же нырнули в переход, оказались на воюющей Менсале, снова стреляли, Павел словил пулю, а мы с Каронимо – переломы, пришли в себя, построили бронекорду и теперь несёмся на край континента, ежесекундно рискуя нарваться на перестрелку, чтобы встретиться с контрабандистом, согласившимся тайно доставить нас на Верзи, и что будет дальше, не знает ни один из Добрых Праведников.
В целом вы поняли, да?
У Энди наш лихой калейдоскоп вызывал изжогу и нытье. И тревогу за будущее… Он у меня домосед… и…
(Строчка вымарана)
Я вам не рассказывал, как он однажды…
(Вымарано два абзаца)
Вот такой у меня Энди, чтоб его в алкагест окунуло.
Но я опять отвлёкся.
Вот ещё предположение: я остался, потому что Гатов и Бааламестре мне понравились. Не учёностью, а сами по себе, как личности. Они жили полной жизнью, понимаете? Дрались, выпивали, гонялись за юбками, изобретали. Постоянно что-нибудь изобретали, придумывали, творили, делали, снова напивались и придумывали ещё… И у них получалось, чтоб меня в алкагесте позабыли, как же здорово у них получалось… И они предложили мне присоединиться, представляете? Увидели во мне равного и позвали в кружок. Они сказали, что великий алхимик сделает команду совершенной.
