Евангелие от смартфона (СИ) - Корсак Дмитрий (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
— Нет, так нельзя, надо что-то заказать.
— Тогда все равно.
Верховский подозвал официанта и что-то шепнул ему на ухо.
Впрочем, я явно поторопилась, когда сказала, что здесь без кофе не заснешь. В помещении, больше напоминавшем ресторан, чем ночной клуб, действительно было гораздо тише. На большом экране желающие могли насладиться скачущей на сцене латиноамериканки, к которой присоединилась стайка таких же полураздетых танцовщиц. Звук был приглушен.
Сам ресторан оказался оформлен со вкусом, неожиданным для заведения такого уровня — мебель из темного дерева, светлые кожаные диваны, мягкое, чувственное освещение… А, собственного, какого уровня? Как можно определить уровень заведения? Например, по посетителям. Я посмотрела по сторонам. Публика странная. Справа от меня, например, сидели богатые и респектабельные иранцы, упакованные в дорогие костюмы-тройки. Зато слева расположились шведы в обычных летних брюках и рубашках-поло. Или эта видимая простота обманчива? Косвенно об уровне заведения может рассказать расстояние между столиками. Здесь оно было поистине огромным. Ну и по цены, конечно.
Официант тем временем расторопно расставил принесенную снедь и, пожелав нам хорошего вечера, удалился.
Доктор медлил с началом разговора. Пока он собирался с мыслями, я раскрыла меню. Да, заведение явно не для людей с моей зарплатой. Вот, например, заказанный для меня Верховским коктейль стоил дороже моей блузки. Золото они туда подмешивают что ли?
Но пора переходить к делу. Я отставила коктейль, глотнула кофе и спросила:
— Так что с Андреем?
Верховский, до этого задумчиво разглядывающий свой стакан с виски, вздрогнул.
— Жив. И, насколько это возможно, здоров. Сегодня ему здорово досталось. Я так понял, что пока его брали ваши и люди Майера, он истратил все свои силы. Когда я его увидел… Но давайте я лучше расскажу все по порядку.
Верховский отставил стакан, так и не притронувшись к нему, сцепил пальцы — я заметила, что руки у него дрожат, — и начал рассказывать.
— Мне позвонили сегодня...
— В котором часу? — живо перебила его я.
Верховский ответил. Это было в тот самый момент, когда я стояла в пробке на пути к больнице.
— Велели быстро собираться. Очень торопили, даже вертолет прислали. Где-то через час—полтора я уже был на месте.
— Что за место?
— Нечто среднее между бункером и клиникой для олигархов, — невесело хмыкнул доктор. — Кстати, не так уж и далеко от моего Санатория, разве что ближе к Москве. Крылов был уже там. Вялый, заторможенный, с сильной гипотонией, затрудненным дыханием, развившимся гемипарезом, но в полном сознании. По крайней мере, на мои вопросы о самочувствии он отвечал — пока мог отвечать — вполне разумно. К сожалению, у меня с собой был только экспресс-диагност, и я не смог в полной мере оценить состояние мальчика, но о переезде в Санаторий они и слышать не хотели. Требовали, чтобы я привел его в рабочее состояние немедленно, видите ли, они больше не могут ждать. Но как? Да и кому мальчик мог оказать помощь, если сам нуждался в ней?! Кого он мог вывести из комы, если сам терял сознание?! И что я мог там сделать! Только поставить капельницу с восстанавливающим коктейлем, который мы применяем для восстановления наших ребят после сеансов, чтобы Андрей поспал и хоть немного восстановил силы.
По тому, как Верховский произносил это «они», было понятно, насколько он ненавидит и презирает этих людей.
— Вы поняли, для чего им был нужен Андрей?
— Ф-ф-ф, — презрительно фыркнул Верховский. — Я понял это на второй день после визита Майера.
— Значит, все это время вы водили нас за нос?
— Да. Но вы поймете, почему я это делал, если выслушаете меня. Это длинная история, и уж простите, но начну я издалека.
Верховский потянулся к стакану, повертел его в руках, задумчиво глядя на переливающуюся всеми оттенками янтаря жидкость, и начал рассказывать.
— Медицина, несмотря на громкие заявления и многотысячелетнюю историю, так и не научилась исцелять человека. В лучшем случае, она может снять симптоматику. Современная медицина механистична, она утратила комплексность, целостный подход, она не видит человека, не понимает, как работает организм, и лишь пытается восстановить работоспособность отдельных органов. Терапия калечит организм химией. Лечат сердце — сажают печень и почки, воздействуют на опухоль — летит к черту иммунитет. Хирургия, трансплантология — это отрасли, у которых нет будущего. Лишь сам организм может исправить все повреждения, надо только научить его высвобождать скрытые резервы, помочь ему. Вот для этого и нужны были наши мальчики. В современном мире, если не считать знахарей и прочих колдунов, доставшихся нам в наследство от первобытного мира, и, к слову сказать, в способности которых я слабо верю, лишь мои мальчики могли деликатно устранить все повреждения и восстановить целостную работу организма.
Но не только медицина нуждалась в способностях этих ребят. Почти все время своего существования Россия находилась в состоянии войны, если не явной, то холодной, скрытой. Войны, которую мы проигрываем. Разведка — запаздывает. ФСБ — ныне жалкое подобие некогда грозного КГБ — все знает, все видит, но сделать ничего не может, руки коротки. Только за счет таких вот мальчишек как-то и выезжает. Только им все мало — больше, больше давай. Вы думаете, я получаю удовольствие от тех операций, которые вынужден проводить? Думаете, мне это нравится? Но что я могу? Уйти? На мое место придет другой. Открыто выступить против системы? И чего бы я добился, по-вашему? Да я почти двадцать лет пытаюсь переломить ситуацию — сделать так, чтобы человек получил сверхспособности, не потеряв при этом себя. Двадцать лет! И все без толку!
Верховский говорил громко, почти кричал, на нас стали оборачиваться посетители за соседними столиками, но ему было все равно. За последние дни… Хотя, почему дни? Та горечь, что он сейчас выплескивал на меня, копилась в нем не один год, а нынешние события послужили лишь катализатором сегодняшнего откровения.
Наконец он замолчал, тяжело покачал головой и с отвращением выпил. Продолжил он уже заметно спокойнее.
— Когда я пришел в лабораторию, то и тогда мне казалось, что мы движемся в неправильном направлении. Мы поделили мозг на какие-то зоны и области, докопались до нейронов и аксонов, влезли внутрь генома, разложили организм на аминокислоты, но так ничего и не поняли в себе. Мы погрязли в частностях, мы не видим общей картины, не понимаем замысла Бога. За деревьями мы не видим леса, обшариваем каждый куст, каждую веточку, не понимая, ни где находимся, ни что там делаем. Мы уподобились трем слепым мудрецам, ощупывающим слона. Помните эту притчу?
— Конечно, — кивнула я. — Для первого, стоявшего возле слоновьей ноги, слон являлся колонной — круглой и могучей. Для другого, дергающего за хвост, слон походил на веревку. Третий держался за бивень и уверял, что слон как копье — твердый и острый.
— Да, — грустно согласился мой собеседник. — Все именно так.
Он ненадолго замолчал, а затем вдруг заметил:
— Знаете, когда-то давно, когда я был совсем маленьким, у моей бабушки стоял телевизор «Радуга», старый, советский. Он постоянно ломался. Бабушка вызывала мастера, тот что-то там чинил, менял лампы и платы, долго паял, но через месяц телевизор снова ломался. Опять приходилось вызывать мастера, тот опять что-то менял и долго паял. Современный человек напоминает мне этот телевизор…
— Чем же? — усмехнулась я. — Некачественной сборкой, плохими материалами или изначальный проект подкачал?
Но Верховский не обратил внимания на мой сарказм.
— Я никогда не понимал, откуда столько ограничений? Есть зрение, но почему оно устроено столь неэффективно? Охватывает ограниченную часть спектра с весьма небольшим углом обзора. Есть память, но почему доступ ограничен? Если есть ноосфера, то почему мы не можем ей пользоваться? Кожа — внешнее покрытие, но ведь и его можно было бы сделать более надежным. Если уж человек сотворен по принципу подобия, то создатель явно схалтурил. Но ведь Бог не халтурщик! Значит, кто-то намеренно — по незнанию или злому умыслу — испортил некогда совершенное творение. Как тот горе-мастер, чинивший бабушкин телевизор. Более того. Я пришел к выводу, что в нас встроен искусственный ограничитель, некий выключатель, который сейчас стоит в положении «выкл». Кто его установил и зачем — я не знаю, но именно он лишает нас возможностей, заложенных изначально. Именно из-за него мы не можем стать такими, какими были задуманы творцом. Этот выключатель ограничивает нас, не позволяет двигаться вперед, из-за него мы вынуждены топтаться на месте. Все это время, все двадцать лет, я искал его. И лишь задание Майера натолкнуло меня на мысль, что надо делать. Искушение попробовать было настолько велико, что я не удержался…
