Метка - Бродвей Элис (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
В голове вертятся слова Мел: «Твой отец выступал за всё, чего мы боимся и что презираем». Вдруг вспоминаю Обеля, как он говорил, что много слышал о папе. Интересно, он тоже всё знал с самого начала? Наверное, знал. В груди поднимается горячая волна гнева, и я сворачиваю к студии.
Когда я открываю знакомую дверь, звенит колокольчик. Обель работает с клиентом – всё, как обычно. Бросив на меня короткий взгляд, мастер тщательно заканчивает рисунок клиента. Весь мой праведный гнев куда-то испаряется. Неспешно идут минуты. Закончив татуировку, Обель прощается с клиентом, так и не сказав мне ни слова. Потом снимает перчатки и выбрасывает их в мусор. Только когда звон колокольчика подтверждает, что дверь за посетителем захлопнулась, Обель со вздохом подносит руку ко лбу.
– О чём ты только думала, девочка? – тихо спрашивает он. – О чем, чёрт подери, ты думала? Он направляется ко мне, вытягивая вперёд руки. Зачем? Чего он хочет? Крепкими руками чернильщика Обель заключает меня в объятия. Я слышу, как он шепчет ругательства и всхлипывает, чувствую его слёзы.
– Вы всё знали! – пытаюсь выкрикнуть я, но гнев уже прошёл. – Всё знали! Обель слегка отстраняется, держа меня за плечи.
– О твоём отце я знал только хорошее, – произносит он, серьёзно глядя мне в глаза. – Не-е-т… – Качая головой, я пытаюсь подобрать правильные слова, убедить Обеля. – Он защищал пустых. Жил с ними. Помогал им. Даже стал отцом… – Вырвавшийся из горла всхлип не даёт мне продолжать.
– Пора нам серьёзно поговорить, – отвечает Обель, направляясь в заднюю комнату. – Проходи, выпьем чаю. Чай всегда помогает, помнишь?
Сидя за знакомым деревянным столом, я чувствую, что буду скучать по студии. До злосчастной церемонии взвешивания, как бы сложно всё ни было, жизнь шла своим чередом. У меня была любимая работа, я была собой. А теперь чувствую себя чужой в собственной жизни.
Задняя дверь студии открывается, и на пороге показывается Оскар. Вид у него такой же ошеломлённый, как и у меня. Даже не знаю, кидаться на него с кулаками или сказать спасибо. Он предал меня, но в результате восторжествовала справедливость. А что такое ещё одно предательство?
– Вы что, знакомы? – недоверчиво спрашиваю я. Немного смутившись, Обель отвечает:
– Извини, так получилось. Оскар отмахивается от вопроса и усаживается как можно дальше от меня.
– Знал бы, что она здесь, – ни за что бы не пришёл. Не могу понять, злится он или ему стыдно. Обель достаёт ещё одну чашку и отвечает Оскару со вздохом:
– Я тоже не знал, что Леора придёт… – И продолжает, обращаясь ко мне: – Думал, не увижу тебя здесь ещё долго. Но ты пришла. Удивила меня – как обычно. Можно и поговорить по душам. Кто знает, представится ли ещё такой случай. Обель разливает чай и ставит чашки на стол, расплескав немного по дороге. Странно, таким неаккуратным я его ещё не видела.
– Расскажу-ка я вам одну историю. Мы с Оскаром смотрим на Обеля, избегая встречаться взглядами друг с другом.
– Давным-давно жила-была на свете женщина, и не было на её коже знаков.
– Да, Обель, мы все помним, – грустно прерываю я. – Принц изгнал её, и никто и никогда больше о ней не слышал. Так всё и было. Мы сюда не сказки слушать пришли. Я хочу узнать правду. Обель печально улыбается в ответ, отпивая чай.
– Понятно. Начнём иначе. Леора, твоя мама – твоя настоящая мама – была красавицей. Я вскакиваю, и мой стул с грохотом отлетает в сторону. Задыхаясь, я едва выговариваю ответ:
– Не смей называть её моей мамой! Она не была красивой. Она была чокнутой, злобной, отвратительной! Обель сидит всё так же спокойно, не глядя на меня.
– Ты не права. Твоя мама была прекрасной, удивительной женщиной! – Обель! – Теперь я могу только кричать – и кричу так, что болит горло. – Заткнись! Сию минуту заткнись! Она была пустой – пустым местом. Она мне никто! Где-то рядом вздыхает Оскар. Но, когда я в ярости поворачиваюсь к нему, он опускает глаза.
– Что, смотреть на меня противно? – Следующие фразы я произношу медленно, отчётливо, точно пытаюсь выдавить из себя постигший меня ужас. – Моя мать была пустой. Он женился на пустой. – Меня тошнит даже от звука этих слов. Поверить не могу: во мне течёт кровь пустой, бьётся её сердце. – Ты знал об этом? Знал, кто моя мать, и потому предал меня?
Оскар встаёт и идёт к вешалке, словно собираясь уйти, но возвращается со своей большой сумкой и еле слышно произносит:
– Мне угрожали. Пришли в тот вечер, когда мы собирались украсть кожу. Сказали, что им всё известно и о твоём отце, и о моём, и вообще обо всём, что мы сделали и собираемся сделать. – Бросив на меня короткий взгляд, Оскар договаривает: – Сказали, что отпустят моего отца, только если я отдам им лоскут кожи твоего. Как ты думаешь, почему нам удалось так легко пробраться в здание и потом сбежать? – Оскар со вздохом роется в сумке. – И ещё сказали, если я не соглашусь, то своего отца больше не увижу. Никогда! Прости, я не мог тебе рассказать, но кое-что придумал. – Оскар достаёт что-то из сумки и передаёт мне через стол. Это лоскут папиной кожи. Знак ворона, шрам, всё на месте.
– Но как?! – задохнувшись, спрашиваю я. – Тогда, в хранилище, я взял ещё один лоскут, чужой. На всякий случай. Тот другой я им и отдал, – заканчивает объяснение Оскар, уставившись на свои руки. Не могу заставить себя коснуться пропавшего кусочка папиной книги. Единственного, который теперь от неё остался. Я лишь бессильно хлопаю ладонью по столу рядом с ним.
– Леора, я хочу тебе что-то показать, а времени у нас мало, – откашлявшись, говорит Обель.
Только теперь я замечаю, чем занят знаменитый чернильщик. В одной руке у него бутылка медицинского спирта, которым мы дезинфицируем кожу клиентам, в другой – лоскут ткани. Открутив крышку, он прикладывает ткань к горлышку и обильно смачивает её. Потом осторожно ставит спирт на стол и начинает протирать влажной тканью руку пониже локтя.
На белом лоскуте появляются тёмно-серые разводы. Обель переворачивает влажную ткань и снова проводит по руке. Рисунки на его коже светлеют, под прекрасными изысканными знаками проступает белая кожа.
Чистая.
Пустая.
Глава сорок первая
– Я никогда не могла вас прочесть… – шёпотом выдыхаю я.
С мягкой улыбкой Обель отвечает:
– Извини, так уж вышло.
– Но когда?..
– Ещё до того, как переехать в Сейнтстоун. Так было нужно, ты же понимаешь?
– И что, вы шпион? Пустые подослали вас следить за нами? Внутри у меня всё дрожит. Я никогда в жизни не видела настоящего пустого. А теперь оказывается – несколько месяцев работала с одним из них бок о бок. Кружится голова, комната качается, и я хватаюсь за стол, чтобы не упасть. По крайней мере, Оскар не меньше меня поражён превращением Обеля, замечаю я с облегчением.
– У вас что – нет души? – спрашиваю я чернильщика.
– Леора, послушай, – просит Обель, отложив лоскут. Его рука розовеет там, где по коже прошлись едкой жидкостью. – Я такой же человек, как и ты.
У меня вырывается мрачный смех.
– Послушай, Леора. Я хотел чего-то достичь, добиться чего-то важного в жизни. Я хотел, чтобы меня запомнили. – Я недоверчиво смотрю на него. – Как ни странно, пустые тоже хотят, чтобы их помнили. Это свойственно не только отмеченным. Я знал, что могу стать великим чернильщиком, так почему же я должен был жить невидимкой только из-за того, что на моей коже нет татуировок?
– Но почему вы не накололи рисунки себе на кожу? Зачем все эти сложности с разрисовыванием своего тела? Могли сделать себе татуировки и стать одним из нас! Подойдя к Обелю, Оскар дотрагивается до рисунков на его коже. Обель протягивает ему и другую руку для сравнения.
– Потому что я так решил. Потому что я требую права на выбор. – Обель сердечно улыбается нам. – Да, непросто пришлось. Я почти каждый день наносил новый слой чернил на поблёкшие знаки, проверял, не стёрлись ли где-то линии. – Перевернув руку Обеля, Оскар продолжает задумчиво рассматривать ненастоящие татуировки. – Но я был нужен твоему отцу, – кивает мне Обель. – И твоему, – поворачивается он к Оскару. – Кто-то должен был быть на моём месте, служить нашему делу. – Скрипнув зубами, я непонимающе трясу головой, и Обель поясняет: – Они помогали нам. Мы, пустые, не выжили бы, если бы не твой папа и другие. Они посылали нам еду и топливо, они видели несправедливость, и они боролись. Не верь тому, что говорит Лонгсайт – пустые не хотят войны, не хотят занять эту землю. Им бы выжить. А я был связующим звеном между нашими мирами.
