Сын убийцы миров (СИ) - Шатилов Валентин (книги полностью .txt) 📗
Было неловко, но я все-таки попросила:
– Олежек, ты больше не пугай меня так, не напивайся…
Он внимательно посмотрел мне в глаза, будто ища вчерашний испуг, и кивнул. Он не выглядел «с перепоя», да и все остальные вышли из своих пенных «опочивален» свеженькими и бодрыми.
Но по поводу остальных я даже и не собиралась переживать. Я пыталась объяснить Олегу:
– Я ведь испугалась чего? Что ты стал – не ты. На твоем месте появился кто-то совсем другой… Нервный, слабый, истеричный…
– Я понял, – еще раз кивнул он. – Извини. Я не знал. Говорят ведь, что опьянение, как лекарство. Что оно снимает боль. А мне вчера стало так… Так тяжело… Вошел под родные стены, вдохнул этот воздух, снова вспомнил… его… И сломался. Это были поминки.
– Даже на поминках нет смысла напиваться.
– Да. Именно. Нет смысла напиваться. Потому что опьянение ничего не меняет. И сегодня все осталось как вчера. Только еще добавился стыд. Которого вчера не было. И ощущение потерянного времени. А надо спешить. Я ведь не знаю насколько меня хватит…
– Что ты такое говоришь? – возмутилась я. – Куда спешить? На что хватит? На жизнь? Так она вся впереди!
– Надеюсь что так, – чуть улыбнулся он. – Но все-таки не будем откладывать. Пойдем прямо сейчас, я хочу увидеть тебя во всем блеске твоей гривны. Именно твоей, с которой тебе будет хорошо. И ей – с тобой.
Он потянул меня в направлении складской пещеры.
– А ты правда дружил с ним? – спросила я, едва поспевая за быстрыми мальчишескими шагами.
– С кем?
– С песком пустохляби.
– Правда, – скупо кивнул Олег не оборачиваясь.
– Разумный песок? Ну так попроси его, чтоб он не мучил людей карачунной крученью! Пусть отступит хотя бы чуть-чуть, даст нам проходы, дорожки… Чтоб мы могли спокойно ходить друг к другу в гости, в потайки. Чуть-чуть больше даст места – для небольшого леса, поля – чтоб жить можно было…
– Его нет, – напомнил Олег.
– Как – нет? Песка? Полно! К сожалению.
Олег остановился, повернулся ко мне, сказал, напряженно разжимая челюсть, едва не скрипя зубами:
– Моего друга нет. Нет. Он умер. Поминки состоялись. Зачем ты требуешь от меня невозможного?
– А песок?… – я тоже закусила губу. Это был неприятный разговор, но он должен был все-таки состояться.
– Песок – это ничто. Растение, оставшееся на месте моего друга.
– Планктон?
Олег презрительно усмехнулся:
– Я даже об этом вчера болтал? Воистину: что у трезвого на уме – у пьяного на языке!
– Но как он мог умереть? Этот твой друг? Если он – это песок, а песок остался, живет, ползает всюду, все почти вокруг затопил – так с чего ты решил будто он умер?
– Потому что я его не чувствую. Не могу с ним поговорить. Ворошу песок, поглаживаю – а под ладонями только песок!
– Но может быть твой друг просто спит? И его надо разбудить? И ничего он не умер! Нечего было отпевать его! Просто он разлегся и дремлет! Растолкай его! Объясни, что надо чуть подвинуться, дать и нам место под солнцем!
– Эх, хорошо бы так… – Олег отвернулся, задумался. Может быть даже замечтался, хотя это так странно для него… Лицо его разгладилось от желваков, губы приоткрылись… Но длилось это мгновение. А потом он снова стал собой. Серьезным. Отвратительно, не по-детски серьезным. Терпеливым. – Елена, гипотеза о сонной пустохляби прекрасна. Поэтична. И как всякая поэзия – извини – глуповата. Перенос наших биологических законов на совсем другую биологию неправомерна. Физиология пустохляби для нас, с нашей, человеческой точки зрения – это вовсе не физиология. Так, кремний-органика… И вообще – даже не органика. Твой поэтический образ сна пустохляби разбивается о простой факт – я его совсем не чувствую. Его личности. Совсем. Тебя я чувствую – даже когда ты засыпаешь. И его раньше чувствовал. Это ощущение чьего-то присутствия и заставило меня поползти к нему. В эту пресловутую дыру. Бокша ушел, Читу умерла, а я не хотел оставаться один. И пополз к тому, кого чувствовал. К песку. Но он был не просто песком… Не тем бесструктурным месивом, что сейчас устилает огромные площади тонюсеньким слоем в три-пять сантиметров. Он был собран в котловине, он заполнял огромный объем. И в этом объеме формировались сложные связи, цепочки понятий, мысли, чувства. И разница между его уплощенной формой – растянутой, размазанной по многим тысячам квадратных километров – и той формой, которую он занимал в котловине – она огромна! И не просто огромна – она принципиальна! Она такая же как между состоянием лыцара Федора до вчерашнего дня – и после. Если бы клетки тела Федора могли бы жить самостоятельно, уже после того как его внутренности, его телесную организацию разорвало, размазало по стенкам пещеры, то мы бы получили полную аналогию нынешнего состояния пустохляби. Она сейчас – это всего лишь тонюсенький слой малоорганизованных клеток. Труп… Планктон…
Олег отвернулся к стенке. Быстро протер глаза тыльной стороной ладони, смахивая слезинку. Помолчал, продыхая как после долгого бега.
Обернулся ко мне. Скривил губы в жалком подобии улыбки.
– Будить, к сожалению, некого. Извини, Елена. Есть, правда у меня одна идея… Но она настолько сумасшедшая, что… Нет, не буду говорить. Опять придется долго объяснять, а словами это передать не просто… Давай, наконец, тебя экипируем по-настоящему. А уж потом я поведу тебя в одно местечко – может там, ты и сама все поймешь…
Но сразу найти подходящую мне гривну не удалось.
Олег остановился вдруг возле широкой – какой-то даже слишком широкой – красновато-фиолетовой гривенной полоски. Подумал, взял в руку. Поднял вверх, посмотрел на свет (зачем? гривна ж не прозрачная!), сказал:
– Ага!
Поманил Серегу:
– По-моему это как раз для тебя!
– Разуваться? – Дмитрич с готовностью потянулся к ботинку.
– Зачем? Она для шеи. А вот где-то здесь же должна быть к ней и пара… – он приподнял подбородок, заглядывая выше. – Нет, не то. А тут? – присел на корточки, перебирая обвисшие разнокалиберные пояски. – Да вот же! Ну-ка, иди сюда!
Вторая гривна была не столь разлапистой как первая, в ней чувствовалось даже некоторое изящество. И цвет был приятный – что-то зелененькое с желтоватым отливом.
– А ее, дорогушу, на левую руку. Но сначала надевай шейную.
– Олежик, просто взять и надеть? – засмущался Серега.
– Ну хочешь, я на тебя надену?
– Хочу, – вдруг покраснел Дмитрич. – Это будет как подарок. Твой, Олежик, мне.
Он склонил свою толстую шею так, что перед олеговым лицом оказалась небольшая шишковатая голова с уже начавшим отрастать ежиком волос.
– Только не пугайся, – предупредил Олег. – Она тебя примет!
И осторожно повесил красновато-фиолетовый хомут на Серегу. Хомут вздрогнул, напрягаясь, сокращаясь. Серега испуганно поднял голову – уже лыцаром, с гривной на шее.
– Все? – спросил он, бережно потрогав вишневую полоску.
– Еще на руку! – напомнил Олег.
В эту гривну Серега вставил запястье уже сам, а потом гордо продемонстрировал нам цепко схватившуюся зеленую фенечку.
– Поздравляем! – от лица всех произнесла я с чувством.
– Спасибо, – опять смущенно покраснел Серега. – Это вот все он! – и кивнул на Олега.
– Да уж конечно не ты сам, – согласилась я.
Чем повергла Дмитрича в еще большее смущение.
Олег улыбнулся нам обоим и продолжил обход каменных прилавков с гривнами.
А прилавков было немало! Мы молчаливой свитой следовали за князем-проводником, глазея вокруг. Пещерный зал не соблюдал гармонии круга или хотя бы прямоугольника. Его стены шли неровными выступами, вмятинами. Некоторые из вмятин были довольно просторными – типа ниш или даже крохотных комнатушек.
Заглянув в одну из таких комнатушек, Олег вдруг замер, как вкопанный.
