Одна из них - Ромм Катерина (первая книга txt, fb2) 📗
– Думаешь, Кассандра узнала об этом и ушла её искать? – спросила Ляля.
Альфа покачала головой и сдвинула брови.
– Не могла знать… Новый выпуск.
– Да даже не зная. Она же всё время хотела уйти! И когда у неё не получилось разобраться с покровом…
– Но у неё получилось! – раздался голос с улицы, а вслед за ним – настойчивый стук.
– Эльсона? – хмуро вопросила Бимбикен. – Заходи. Если ты снова про тот случай в лазарете, я уже объяснила, что это не мог быть настоящий по…
Эльсона распахнула дверь, и Бимбикен осеклась на полуслове. Вслед за ливьерой в дом вломились незнакомцы: молодая худощавая женщина и двое мальчишек – один висел в чём-то наподобие мешка за её плечами, а второй, постарше, стоял рядом. За ними появилась Кассандра собственной персоной: в разорванной куртке и с перевязанной головой. Альфа Камила впилась пальцами в стол. Бимбикен сама не заметила, как вскочила на ноги.
– Ну, доброго дня! Меня зовут Призрак, и я хочу вступить в отряд ливьер, – так как все молчали, темноволосая незнакомка заговорила первой. – При условии, что эти мальчики останутся со мной и тоже будут жить в лагере.
Бимбикен ошарашенно смотрела на Призрака.
– Исключено! – отрезала она. – Это женский лагерь. И с каких пор мне выдвигают ультиматумы? Быть вам ливьерой или нет – это мне решать.
– Разве? – вмешалась Кассандра. – Разве не покров является определяющим… хм, фактором?
Призрак легко повела рукой и развернула голубоватый щит.
– Во мне очень много вашей веры, Ляля Бимбикен, Альфа, – твёрдо сказала она и поочерёдно поклонилась обеим. – Я хочу быть с вами – ради своей страны и семьи. Я хочу и готова бороться. Поверьте, вы не пожалеете. Вопрос только один: остаются мальчики или нет? Потому что я не могу их бросить.
Бимбикен перевела взгляд с Призрака на Кассандру тоже почему-то развернувшую покров – наверное, из солидарности. Бимбикен никогда не переставало удивлять, какими разными могут быть эти всплески энергии. Покров Призрака был гораздо более осязаемый, а Кассандры – почти совсем прозрачный, какой-то текучий, но зато огромный. Девчонка оказалась не так проста; в конце концов, Бимбикен в ней не ошиблась.
– Вы все можете остаться, – неохотно согласилась она. – Но прежде чем мы действительно примем вас в отряд, вам надо будет пройти курс базовой подготовки. Чтобы не думали, будто размахивать руками – это всё, что мы тут делаем. Вот Кассандра… – Бимбикен прищурилась, помедлила… и продолжила: – Кассандра завтра получит свою повязку, если захочет. Поздравляю.
Кассандра открыто улыбнулась и подмигнула, кивнув в сторону своей картины, которую Бимбикен повесила над столом.
Ляля прищурилась, внимательно разглядывая девушку. Похоже, Кассандра не знала, что её сестру разыскивают. Что же, сообщить ей об этом прямо сейчас?
– Не надо, – так, чтобы было слышно только Ляле, шепнула Камила.
Отчего в жизни столько разочарований и боли? Ударов в спину, плохих новостей? Даже когда кажется, что поступаешь правильно, когда собственную душу отдаёшь на заклание, не жалеешь для других – всё равно оказывается, что ты просчитался! Делал не то, не для тех и не там, где нужно.
– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – мрачно сказал Ремко.
– Не говори так, – Стафис поставил перед ним чашку чая. – Осторожно, горячо.
Ремко посмотрел на своё крошечное мутное отражение в полупрозрачной жидкости.
– У тебя есть что-нибудь… Ром? Коньяк?
Стафис молча достал из шкафа бутылку.
– Я же просто хотел сделать им сюрприз, – в очередной раз повторил Ремко. Им, кому – им? Жене, которую он бросил и которая теперь в коме, потому что его не было здесь, чтобы её защитить? Пропавшим детям? Хорошо, что Роза не знает об этом. Она казалась такой умиротворённой в больнице, куда его рано утром через чёрный ход провёл Стафис. У Ремко до сих пор тряслись руки после этого визита, и он боялся, что разольёт чай, если возьмёт чашку.
– И Кассандра никому не сказала, куда идёт? И Лидии не сказала?
Стафис покачал головой.
– Она хотела спасти сестру и мать.
– Конечно. – Ремко глотнул из бутылки – горько. Это, наверное, оттого, что правда горькая. – Видишь, она даже не подумала о том, чтобы обратиться ко мне. Да что ж я за отец такой?!
Стафис ничего не ответил. В самом деле, что он мог сказать? Ремко знал, что так оно и есть, и не требовал утешения. Он неправильно расставил приоритеты, и случилось это не вчера, не сегодня, а уже давно. Лет шестнадцать назад.
– Они ищут вас с Касси, – сказал Стафис. – Не советую тебе здесь задерживаться… Кто-нибудь наверняка проболтается, к нам засылают полицаев минимум дважды в неделю.
– А куда мне идти? – Ремко поднял глаза и посмотрел на Стафиса. Это был хороший вопрос, и никто из них не знал на него ответа.
Они были наедине: он и Бог. И, хотя Ремко чувствовал присутствие чужой жизни – люди в посёлке, миллионы растений и вездесущие ночные мошки, – всё равно единение с Богом в этот момент было совершенным, каким он уже не надеялся его испытать. Говорят, здесь другая религия, но пусть говорят что хотят. Бог – внутри. Ремко принёс его с собой из Поверхностного мира, и неважно, какие вокруг возводят храмы, мечети или синагоги. Или ничего не возводят, а лишь ломают? Это было больше похоже на правду. Ремко лежал на мокрой после дождя траве посреди бескрайнего поля и был пьян.
Стафис, конечно, зря оставил его одного, но Стафиса ждала работа. Ремко не решился обратиться к соседям – не следовало им знать, что он снова в посёлке. Он прихватил из дома Стафиса бутылку какого-то невероятно сладкого и крепкого ликёра, то ли из груши, то ли из персика, – пить его было противно, но необходимо, – и вышел к цветущим полям.
Цветы были, естественно, не вечны, но намекали, что вечная жизнь возможна. Если ты – всего лишь крошечная часть целого, то целое никогда не погибнет. Как здорово, наверное, цвести и не бояться смерти, зная, что за тобой придут другие, такие же как ты. Люди – слишком сложные существа. Слишком долго длится одна жизнь, слишком много пространства для манёвра и ошибки. Как прожить свою жизнь без сожалений? Ну как?
Ремко ударил кулаком по земле и перекатился на спину. Ночь была спокойная, безлунная; небосклон усыпали звёзды. Никак, конечно. Он сожалел о стольких вещах, которые сделал, и вдвойне – о тех, что не сделал, и втройне – о тех, что касались его Розы. Может быть, он и не любил её никогда? Это была страшная мысль, и она глубоко ранила. Где грань между истиной и самовнушением?
Когда-то давно, в другой вселенной, они с Розой были счастливы. Встретились, понравились друг другу, арендовали домик на побережье, вдали от шумных пыльных городов. Мир сходил с ума, интернет диктовал, что, как и когда человек будет делать, дома разговаривали, на улицах играла музыка, ночью не гасли огни… Но им было хорошо и уютно вдвоём – у них были терраса, и закат над заливом, и собака, совсем как в прежние времена.
Он мог сколько угодно обманывать себя, притворяясь, будто не знал, когда всё пошло не так. Однако Ремко по меньшей мере догадывался. Прослышав, что существует другой мир, в котором можно скрыться от земной цивилизации, он потерял покой. Мир называли «новым», а иногда – «диким», но его это не пугало. И пока Роза носила под сердцем их будущее, маленьких двойняшек, а потом нянчила их, утирая детские слёзы вперемешку с собственными, Ремко был занят. Он искал способ перебраться в дикий мир всей семьёй.
Подолгу пропадая в разъездах, он едва успел заметить, что Роза не справляется одна. Она всё чаще плакала и отказывалась заботиться о девочках, заявляя, что они не её дети. Врач объяснил: это послеродовая депрессия, – и Ремко вынужден был на несколько месяцев задержаться дома, будучи в одном шаге от хорошего трудоустройства в Набреге. А потом пришёл ураган… И они таки попали в Новый мир. Но как беженцы.
Всё, что было, всё, что происходит сейчас, – его вина. Тогда, теперь и в будущем, которого больше нет, лишь он один виноват в том, что заставил Розу страдать. Однако человек способен вынести лишь определённое количество вины. И что остаётся ему, когда рубеж достигнут? Когда сопротивляться уже нет сил? Ремко вовсе не планировал напиваться, но с непривычки иначе не вышло.
