Капитан Марвел. Быстрее. Выше. Сильнее - Палмер Лиза (читать книги бесплатно .TXT) 📗
– В эти дни они берут кого попало, – заключает он. Затем его взгляд переключается с меня на Чен, – действительно, кого попало.
Чен продолжает смотреть прямо перед собой, но я замечаю, как её выражение лица на мгновение меняется. Слова Дженкса поразили её в самое сердце.
Входит следующее звено, чтобы принести присягу, и Дженкс мановением руки отпускает и меня, и Чен. Мы разворачиваемся на каблуках и выходим в коридор. Дженкс лишил Чен любой власти, которая у неё была. В этой комнате – и в глазах Дженкса – мы обе выглядим одинаково разочаровывающе.
Когда мы входим в общий зал и воссоединяемся с остальным звеном, к Чен, похоже, возвращается самообладание. Никто не обращает внимания, как я вхожу в помещение с висящей на хвосте Чен. Они просто радуются, что не сами получили взбучку, я знаю. Пока я занимаю своё место в очереди, замечаю, как Чен переглядывается с офицером-кадетом Резендизом. Резендиз чует, что что-то случилось, и награждает меня одним из таких взглядов, в которых смешивается понимание и извинение. Он знает, что за птица Дженкс. А кто-то разве нет?
Я оглядываю помещение и замечаю, что парни-кадеты заняты бритьём налысо, пряди и локоны волос усеивают пол, словно первый снег. Я следую за Чен в тот конец помещения, где женщины также могут коротко подстричься. В том случае, если они, как я, например, не провели последние два года, отращивая свои волосы. Так что теперь мои волосы собраны в тугой пучок не больше семи сантиметров в диаметре на затылке, и поэтому не могут касаться воротничка. Это означает, что последние два года я была одержима измерениями, рулетками, резинками для волос и заколками. Я даже засекала время на укладку. Вот о чём я думала, пока мои одноклассники нервно заполняли заявления в колледжи и планировали грандиозные выпускные вечеринки.
После стрижки офицеры-кадеты Чен и Резендиз направляют нас на медицинскую часть сегодняшних мероприятий, где нас безнаказанно тыкают и прощупывают. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но мне кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я сидела на откидном верхе своей машины, любовалась колорадским восходом и прислушивалась к звукам самолётов.
Затем Чен и Резендиз направляют нас получить полевую форму, а затем, когда небо начинает темнеть, они наконец отводят нашу утомлённую группу обратно за вещами, и оттуда разводят по казармам. Чен останавливается перед открытой дверью.
– Дэнверс. Рамбо.
Я делаю шаг вперёд, и точно так же шагает одна из трёх увиденных мною сегодня девушек из нашего звена. Мы не смеем смотреть друг на друга. Мы смотрим прямо перед собой, ожидая, когда Чен скажет, что нам делать. Чего она не делает. Так что мы продолжаем стоять. Чен останавливается перед следующей открытой дверью и выкрикивает имена двух оставшихся девушек. Мы все застываем на месте. Нам нужно войти внутрь, нам нужно?
– Первый этап вашей базовой подготовки начинается завтра [8]. Предлагаю вам немного поспать. – Не сказав больше ни слова, Чен уходит прочь.
Мы вчетвером переглядываемся, и пока не появился кто-то ещё и не наорал на нас, быстренько расходимся по комнатам.
– Кэрол Дэнверс, – представляюсь я, оказавшись в безопасности внутри, и протягиваю руку своей новой соседке.
– Мария Рамбо, – отвечает она, пожимая мою руку. У неё сильное и уверенное рукопожатие, и, хотя я не сомневаюсь, что она истощена так же, как и я, она с любопытством смотрит мне в глаза. Я прямо чувствую, как она изучает моё лицо, пытаясь определить, из какого я теста. Я пытаюсь улыбнуться, пытаюсь покрепче сжать её руку, пытаюсь… ну, впечатлить её. После долгого дня тёмная кожа Марии блестит от пота, и пока её невообразимо огромные карие глаза изучают моё лицо, я чувствую, как будто она вот-вот ударит каким-то психологическим молотком, заканчивая оценку моего характера, и вынесет вердикт.
– У тебя есть предпочтения? – выпаливаю я, указывая на две кровати.
– Нет. – И затем добавляет, сопровождая слова практически незаметным кивком головы: – А у тебя?
– Я не сомневаюсь, что они обе одинаково адски неудобные, – говорю я.
Лицо Марии расплывается в усталой улыбке, и меня охватывает такая радость, что ею можно было бы снабдить энергией весь центр Колорадо-Спрингс [9].
– В таком случае я возьму эту, – говорит Мария, указывая на кровать справа.
Я киваю, и следующий час мы проводим в тишине, обживаясь на своих местах. Мы примеряемся, складываем и перекладываем вещи, пытаясь как можно лучше подготовиться как к завтрашним испытаниям, так и к любой неминуемой инспекции казармы.
Когда под самый конец ночи я, наконец, чищу зубы, то понимаю, что даже не могу вспомнить, было ли у меня сегодня во рту хоть что-нибудь. Но я знаю, что должна была что-то перекусить. Я помню, что видела целую прорву лиц и не меньше тысячи раз говорила фразы типа «Да, сэр» и «Нет, мэм». Я помню, что сдавала кровь и принесла клятву служить этой стране изо всех сил, и именно на присяге я, к несчастью, привлекла к себе нежелательное внимание Дженкса.
Я сплёвываю пасту и полощу рот. В тишине и спокойствии ванной комнаты я опираюсь руками на холодную раковину и закрываю глаза. Я пытаюсь вспомнить звук двигателя таинственного самолёта, который услышала этим утром. Этот высокий монотонный гул и хриплый стон его двигателя. Я заставляю себя запомнить этот звук, словно колыбельную, которая будет напоминать мне, что, несмотря на пережитое, я всё ещё остаюсь собой. Всего лишь девчонкой, которая, пытаясь уснуть по ночам, пересчитывает самолёты вместо овечек.
Я собираюсь с мыслями и возвращаюсь обратно в комнату. Мария сидит на своей кровати, скрестив ноги, и читает журнал. Закрывая дверь, я улыбаюсь ей, и она одаривает меня ответной улыбкой. Я хочу ей что-то сказать, хочу спросить, кем она хочет стать, когда вырастет, является ли это её конечной целью или всего лишь отправной точкой, хочу спросить, нервничает ли она, радуется или боится, а может быть, всё сразу. Затем до меня доходит, что сама я не смогла бы дать ответы на эти вопросы.
Любимая учительница по истории в старших классах однажды сказала мне, что нельзя делать выводы, основанные на том, кем я не являюсь. Она сказала, что группе людей проще сблизиться на почве общей ненависти к чему-то или кому-то, чем на почве любви. Но в итоге группа, объединённая на почве ненависти, всегда будет слабее.
Теперь я понимаю, она пыталась сказать, что в конечном итоге сильнее всего всегда будет любовь. Но знаете, в чём фишка с любовью, особенно с любовью к себе за то, кем ты являешься… Это тяжелее, чем ненавидеть себя за то, кем ты не являешься. Особенно, когда тебе восемнадцать. Я знаю, что дома я не вписывалась. Знаю, что в родном городе меня больше ненавидели, или по крайней мере не понимали, за то, кем я не являлась, чем любили за то, кем я была. И я хотела сказать Марии, хотела сказать самой себе, что тут я надеюсь не просто вписываться. Я надеюсь найти своё место. Надеюсь, что здесь меня полюбят. В кои-то веки.
Я переставляю туалетные принадлежности, делаю последние приготовления к завтрашнему дню, а затем больше не могу держать всё в себе.
– Много криков сегодня, – говорю я, стоя спиной к Марии.
Не хочу видеть, как она разозлится из-за моих попыток заговорить с ней. Когда тишина в комнате затягивается на долю секунды дольше необходимого, я заставляю себя обернуться. Мария грызёт кончик ручки и смотрит на меня. Её лицо… Я не знаю… Я недостаточно хорошо её знаю, чтобы определить выражение её лица.
– Ага, – наконец отвечает она. «Тааааак». Я вымучиваю натянутую улыбку и киваю.
– Готова гасить свет? – спрашиваю я, медленно умирая внутри.
Мария утвердительно кивает, убирает ручку с журналом на столик и забирается под одеяло. Она вертится и возится, и крутится под одеялом, словно пытается устроиться поудобнее. Наконец…
