Император и шут - Дункан Дэйв (онлайн книга без txt) 📗
— Ну? — еще разочек рыкнул посол, добиваясь ответа.
— Што тут за шум? — разорвал нависшую тишину новый голос.
Шанди так и подскочил.
«Дедушка проснулся!» Мальчик оглянулся прежде, чем успел осознать, что он делает.
Император бодрствовал. Как всегда, его левый глаз наполовину скрывался под полуопущенным веком, но правый смотрел зорко, и, хоть из угла рта старика текла слюна, у императора явно был период просветления, а случалось такое в последнее время все реже и реже.
«Как же я рад этому! Рад, рад, рад! — Восторг захлестнул Шанди. — Тетя Оро вернулась, а теперь и дедушка. Пусть болезнь отпускает его лишь на несколько минут, но он будет с нами, хоть ненадолго, но будет! Как это приятно видеть! О, он заметил меня!»
Действительно, старик смотрел вниз и улыбался внуку.
— Твоя тога болтается, воин, — тихо и ласково произнес старик.
Приказу императора следовало повиноваться незамедлительно, и Шанди смог наконец-то шевельнуться, нравилось это Итбену или нет. Правой, рукой принц быстро подобрал соскользнувшие складки и вновь обернул конец полотнища тоги вокруг затекшей левой, конечности. Возня со складками шерстяной ткани во время официальной церемонии, да еще на ступенях Опалового трона, была неслыханным проступком, но повеление императора избавляло Шанди от какой бы то ни было ответственности. Жаль, что у него не нашлось оправдания, чтобы подвигать ногами. И все же, прежде чем вновь превратиться в каменное изваяние и уставиться на Белый трон, Шанди взглянул вверх на дедушку и благодарно ему улыбнулся.
Оправившись от изумления, Итбен поклонился императору.
— Поднят вопрос о Краснегаре, ваше величество.
— Рашве это не было улашено? — негромко прошамкал старик, однако на придворных его речь подействовала ошеломляюще. Дед разбирался в ситуации лучше и глубже, чем они предполагали.
— Взгляды посла Крушора на договор...
— Меморандум! — взревел посол.
— Што он хошет? — пробормотал император.
— Он добивается охранного эскорта для тана Калкора, который желает лично прибыть в Хаб, чтобы вести переговоры по вопросу...
— ...Он по праву претендует на трон Красн... — Громоподобный голос Крушора на какой-то миг перекрыл слова консула.
— ...Поджигатель, грабитель... — взвизгнул Итбен.
— ...Тан Гарка и почтенный...
— Еще нос свой осмеливается совать...
Вопль консула оборвался внезапно, молчал и посол. Глаза всех присутствующих следили за тем, что творилось за левым плечом Шанди.
«Безусловно, это не колдовство, — решил принц. — Значит, это дедушка. Хватило одного его жеста!»
— Калкор? — прошептал старческий голос.
— Да, сир! Тот самый пират, который жег, убивал и грабил селения по всему южному побережью. Флот Южных морей пришлось полностью перегруппировать, как вы помните, ваше величество, но мы опоздали. Калкор сбежал на запад через пролив Дир. Бандит разгромил три города в заливе Круля, и теперь, скорее всего, его нужно искать в заливе Утль или где-то поблизости. И этот-то бессовестный наглец полагает, что может безнаказанно приплыть по Эмбли в Сенмер на своей галере-касатке!
Оскорбленные сенаторы стучали кулаками по подлокотникам кресел, выражая свое возмущение. Только вчера Шанди изучал географию Империи и ее окраин: архипелаг Ногиды, населенный страшными антропофагами, горы Мосвип с их троллями...
— Но что еще хуже, — разорялся Итбен, — этот отъявленный пират требует признать его суверенным правителем Гарка и намерен вести переговоры с вашим императорским величеством по вопросу Краснегара напрямую, словно Гарк — независимое государство! Для своей безопасности мерзавец требует эскорта...
— Дозволено! — перебил консула император.
Итбен подавился словами и, задыхаясь, только таращил глаза.
— Сир? — прохрипел консул, не желая верить своим ушам.
— Ешли он будет шдешь, он уже нигде не шмошет грабить.
На некоторое время присутствующие в Ротонде замерли, потрясенные. Консул очнулся первым, но ему оставалось лишь подчиниться воле императора.
— Как прикажете, ваше величество, — согнулся в поклоне Итбен.
— Не шабудьте шообщить флоту, когда он отбудет, — устало прошамкал старик.
Министры, советники и герольды поспешно спрятали неуместные улыбки. По рядам еще недавно свирепо насупленных сенаторов прокатилась волна откровенного веселья. Зато джотунны сердито нахмурились. Итбен, видимо не желая выделяться из всех прочих, тоже нацепил на физиономию некоторое подобие улыбки, которая больше походила на звериный оскал.
За спиной Шанди услышал что-то вроде стона. Мальчику нестерпимо захотелось посмотреть на дедушку, но повернуться он не посмел. К тому же ему срочно пришлось заняться собой: странный звон в ушах отдавался в голове, его затошнило.
— Итак, посол, — с ледяной вежливостью ронял слова Итбен, — сколько же человек надобно тану Калкору для эскорта, чтобы чувствовать себя в безопасности?
— Сорок пять джотуннов и один гоблин.
Итбен уже поворачивался, чтобы отдать необходимые распоряжения, но последнее слово заставило его резко развернуться к Крушору.
— Гоблин? — изумился консул.
В повисшей тишине слышался лишь мирный храп дедушки. Круглый зал, казалось принцу, медленно окутывал мрак.
— Гоблин, — подтвердил посол, — очевидно, мужского пола.
— Что он собирается делать с гоблином? — оторопело поинтересовался Итбен.
— Ни малейшего представления, — пожал могучими плечами северянин. — Возможно, это его добыча, мне дела нет. А тебе зачем знать? В письме тана четко указано, кого он возьмет с собой в Хаб.
Внезапно звон в ушах Шанди достиг какой-то запредельной ноты. Звуки извне пробивались как через толстый слой ваты. Ступенька уплыла из-под ног, издав слабый, замогильный стон, Шанди упал. Последнее, что он увидел, — вперившиеся в него черные глаза Итбена.
2
В далеких от Хаба восточных землях к шумливому Араккарану неторопливо подкрадывался вечер. Залив еще сиял ясной голубизной, но базары уже угомонились. Ветер неистово трепал кроны пальм, и казалось, они танцевали, играя его теплыми вихрями. Солоноватый привкус моря мощной струей вливался в распахнутые окна, смешиваясь по пути с ароматами мускуса, специй и гортензий, а по захламленным улицам тот же самый ветер разносил миазмы, источаемые кучами мусора.
Как всегда, целый день на кораблях и верблюдах, в возах и корзинах стекалось в блистательный город богатство страны.
Моряки-джотунны усердно трудились в доках, в то время как сухопутные жители не менее старательно занимались своим ремеслом: импы торговали, гномы мастерили, эльфы развлекали, русалки услаждали, карлики-мусорщики сновали с метлами и мешками.
Но все эти пришлые являлись малой каплей в море коренных араккаранцев. Рослые, краснокожие, они щеголяли главным образом в разноцветных хламидах, ниспадающих причудливыми складками. На своем грубом заркианском диалекте джинны сплетничали, спорили и ссорились друг с другом, однако любить и смеяться они тоже умели — как-никак они были людьми. А то, что эти мошенники лгали напропалую — так их жертвами становились лишь простофили, не знавшие местных обычаев, а за чужаков душа ни у кого не болела.
Над городом главенствовал дворец султана — здание неземной красоты, воспетой в легендах, и хранилище тайн, леденящих кровь. В одной из его башен, а точнее, за решеткой какого-то из многочисленных балконов медленно сходила с ума Кэйдолан, герцогиня Краснегара.
Вот уже вторые сутки металась она, не находя себе места от тревоги за свою племянницу Иносолан, ставшую султаншей Араккарана. Безусловно, затворничество для молодоженов извинительно, но не в обычае любящей племянницы было начисто забывать о своей тетушке. Зловещее и неестественное молчание грозило бедой. Султанши вполне могло уже не быть в живых.
В сущности, Кэйд была пленницей. Прочно запертые двери и вооруженные до зубов стражники не позволяли ей и носа высунуть из покоев. Служанки хранили упорное молчание: словно ожившие мраморные статуи, они оставляли без ответа любой ее вопрос, сколько бы она ни сердилась. Приятельницы, в Араккаране их у нее набралось уже достаточно много, тоже скрытничали. Правда, — те, кого она знала по именам, охотно навещали ее, пили с ней чай, угощались сладостями и болтали как сороки, но сплетничали лишь о пустяках, не более... — Особые надежды Кэйдолан возлагала на госпожу Зану, искренне надеясь, что эта дама сочувственно относится и к ней самой, и к ее племяннице. Но как ни обхаживала Зану герцогиня, та либо не могла, либо не смела сказать ничего определенного.
