Аллоген. Пенталогия (СИ) - Антоневич Андрей Анатольевич (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Тогда, пожалуйста, отойди в сторону и не мешай мне исполнять свои обязанности, — разозлился Юрка.
Он с легкостью оттолкнул невысокого Алима от двери и зашел в лазарет. Сначала он пошел в палату, где были раненные разведчики, но те еще спали и Юра решил их не будить. Затем по небольшому коридорчику он пошел в ординаторскую и по запаху, напоминающему разлагающегося акремонца, определил, что там, скорее всего, Кьет и Юхани пьют чай. Так оно и оказалось. Пытаясь не выдать на своем лице отвращение, которое он испытывал от запаха чая Кьета, Юра отправил их двоих на кухню за завтраком для раненных. Подготовив перевязочный материал и прокипятив на бензиновой горелке инструментарий для предстоящих перевязок раненных разведчиков, Юра пошел в операционную проведать акремонца.
Лицеклювый лежал в том же положении, в котором Юра его оставил несколько часов назад. Он откинул одеяла и с удовлетворением про себя отметил, что осаднения на теле акремонца начали затягиваться синей корочкой, что свидетельствовало о том, что он все сделал правильно и организм акремонца восстанавливается. Юрка положил руки на диафрагму акремонцу и слегка надавил, что бы проверить реакцию его организма на болевые симптомы. Неожиданно пурпурный бугорок между глаз лицеклюва дернулся и разошелся. Юрка оторопел от удивления — нарост оказался лиловым глазом с вертикальными веками, который уставился прямо в глаза Юре и он услышал у себя в голове голос:
— Лучше бы меня убила Сурья еще в яйце, и я давно бы уже ушел в гуну раджас [14], чем сейчас мучиться от пыток этих бестолковых герадамасов.
Юра моментально отдернул руки от тела акремонца, как от огня.
— Наверное, я не выспался, — подумал про себя Юрка: — вот и мерещится всякое.
В это время акремонец открыл два своих обычных глаза, сел и уставился на Юрку.
— Может быть, зря его не добили, — промелькнула мысль у Юрки в голове и он, на всякий случай, взял скальпель в руку.
Акремонец еще шире раскрыл свой третий глаз, и Юра отчетливо услышал внутри своей головы слова:
— Ты меня можешь слышать?
— Кто ты? — вслух спросил Юра у странного лицеклювого.
Тот покачал головой, что чирикнул и Юра опять услышал голос в голове:
— Герадамас, я не понимаю твою речь, но я понимаю твои мысли, а ты мои. Ты праджапати [15] своего рода?
— Кого порвать? — привыкая к такому общению, в своих мыслях спросил Юра у акремонца: — я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Я праджапати своего рода. Если я могу общаться с тобой, значит ты тоже праджапати.
— О чем ты? — опять вслух спросил Юрка.
В это время открылась дверь, и в операционную зашел Алим.
— С кем это ты разговариваешь? — спросил он у Юры, осмотревшись в помещении: — это что глаз у синей твари?
Акремонец повернулся к Алиму и еще шире раскрыл свой третий глаз, прикрыв веками два своих обычных глаза.
— Чего он на меня таращится? — спросил Алим: — Вот гадость. Сейчас дам раз в голову и будешь дальше таращиться — только уже мертвый, — адресовал свои слова Алим акремонцу.
Тот видимо понял, что общение с Алимом ничего хорошего ему не принесет и лег, закрыв все свои три глаза, на операционный стол обратно.
— Видишь, плохо ему, а мне надо его подготовить для повторного допроса, — попытался разрядить обстановку Юра: — иди, пожалуйста, мне надо его осмотреть.
Алим ничего не ответил, а лишь презрительно сплюнул на пол операционной и вышел за двери.
Юрка обернулся к акремонцу и мысленно спросил:
— Ты меня слышишь?
Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами и не шевелился.
— Кто ты такой? — еще раз мысленно спросил он.
— Я, Савитар, — открыв третий глаз, мысленно ответил акремонец: — мне очень больно. Твои бхакты [16] меня очень били, но я не понимал, что они от меня хотели.
— Какие бхакты? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Герадамасы, которые тебе подчиняются, меня били, а я не мог им ответить, потому что мой дамару [17] сломался, когда меня бил тот герадамас, который сейчас в нашем ашваттхе [18] обещает Сурье оказать помощь в обмен на свою жизнь.
— Кто такая Сурья, — вслух спросил Юра.
— Я очень хочу, есть, — вместо ответа услышал у себя в голове Юра: — я себя плохо чувствую. Принеси мне поесть, и я тебе все объясню. Я не хочу быть против вас… Я хочу вернуться…
— Что тебе дать поесть? — спросил Юра.
— Еду.
— Понятно. Ляжь и лежи без движения пока я не вернусь.
Юра вышел из лазарета и прямиком пошел на кухню. Время завтрака уже прошло, но покормить на кухне могли в любое время суток. Он шел по тускло освещенным переходам города на верхний уровень и рассуждал, про себя, что он еще вчера чуть не погиб от рук акремонцев, а сейчас преспокойно телепатически общается с шестируким инопланетянином и его это ничуть не удивляет, как будто это вполне обыденное дело.
На кухне сегодня главной была тетя Поля — самая пожилая женщина их города. В лагерь к архонтам она попала в тридцать пять и успела родить двойню — двух мальчиков, которых она даже не успела подержать на руках. Пока она отходила от родов, детей унесли архонты. Ее, как и других опроставшихся матерей, готовили для перевода в другой лагерь, но акремонцы восстали, и она единственная осталась в живых из рожениц, находившихся в тот момент в медицинском корабле лагеря. Остальных порубили обезумевшие лицеклювы. Хоть ей и перевалило за полстолетие, тетя Поля по-прежнему несла на своем лице остатки былой красоты исконно кубанской казачки, несмотря на весьма раздавшиеся в ширину размеры фигуры.
Никита Сергеевич до сих пор был к ней не равнодушен еще с тех времен, когда выживших людей привел в бункер, однако он не смог смириться с тем, что вековые понятия моногамной семьи были разрушены и порядок установленный архонтами, касающихся полигамных сексуальных отношений поддерживался в городе, несмотря на неоднократные предложения Никиты Сергеевича вернуться к довоенному институту брака между мужчиной и женщиной. У нее была одна особенная черта — глаза были разного цвета. Один глаз был синий, а второй серый. С ее слов эта особенность организма передавалась у нее в семье от поколения к поколению. Детей у нее больше не было, но она с одинаковой любовью относилась ко всем отпрыскам бывших узников лагеря независимо от возраста и цвета кожи.
— Тетя Поля, — обратился к ней Юра: — дайте мне с собой что-нибудь покушать, а то я уже скоро сутки как ничего не ел.
— Конечно Юрочка, сейчас я наложу тебе картошки и мяска отрежу.
— Там и раненному надо тоже покушать.
— Девочки в лазарет уже носили завтрак, — удивилась тетя Поля.
— Там еще акремонец пленный.
На мгновение оба разноцветных глаза тети Поли потемнели от гнева, но почти сразу вернули свой цвет и она, немного помедлив, сказала:
— Он тоже живой и тоже, чей-то ребенок. Конечно, и ему покушать надо. — Линда, — обратилась она к высокой сухопарой кухарке: — Выдай Юрке с собой двойную порцию и чай налей во флягу.
— Спасибо, тетя Поля, — поблагодарил Юра и пошел за Линдой, которая уже нарезала сушеную оленину.
С двумя армейскими котелками и флягой чая заваренного на зверобое, Юрка бегом побежал в лазарет. К его удивлению в операционной он обнаружил не только акремонца, но и Кьет с Юхани. При этом акремонец с явным удовольствием тянул из кружки через свой совиный клюв, который у акремонцев, в отличие от птичьего, был пластичным и мог издалека сойти за человеческие губы, чай явно заваренный Кьетом. То, что чай именно Кьета, было понятно по запаху, витавшему в помещении — подванивало чем-то схожим между свежим навозом и ацетоном.
— Он что твой чай пьет? — спросил у Кьета Юра.
