Последняя битва - Ахманов Михаил Сергеевич (читать полную версию книги TXT) 📗
— Где, об этом я не говорил, — по губам Иеро блуждала лукавая усмешка. — Но я объясню дорогу, ибо какие тайны могут быть от тебя? У меня — никаких, и надеюсь, ты тоже ничего не скрываешь.
Старец выпрямился, устремив на Иеро строгий взгляд. Лицо его посуровело.
— Что это значит, мой мальчик? Кажется, ты намекаешь, что я храню от тебя какие-то секреты?
— Только один, отец мой, только один. Он никак не связан с тайнами вашего братства и касается лишь нас троих — тебя, меня и Лучар. Может быть, еще короля Даниэла, отца моей жены…
Холодок в глазах брата Альдо растаял, сменившись широкой улыбкой.
— Вот оно что… я мог бы и сам догадаться… Если не ошибаюсь, твой вопрос касается нашего родства? — Он с задумчивым видом погладил бороду, посмотрел на мастера Гимпа, навострившего уши, и медленно произнес: — Это давняя история, друзья мои, очень давняя… Был когда-то в Д'Алви странный юный принц, наследник престола, не жаждавший власти… Был, и исчез! Но кровь его струится в жилах нынешних владык, и я надеюсь, что это не самое худшее наследство… — Брат Альдо повернулся к лесу с ноткой нетерпения спросил: — Ну, мой мальчик, ты доволен? Скажи теперь, куда я должен двигаться?
Иеро объяснил, и старый эливенер скрылся за стволами кедров. Вдогонку ему полетела мысль священника:
«Ты сказал слишком мало, отец мой. Признайся хотя бы, кем приходится тебе король Даниэл? Внуком?»
«Я сказал главное. Что же касается Даниэла… — Иеро поймал короткий ментальный смешок, — он слишком молод, чтоб быть мне внуком. Я прожил долгую жизнь, сынок! Но она еще не закончилась, и я надеюсь, что еще покачаю на коленях твоего ребенка».
Гимп, сопя и удивленно покачивая головой, принялся нарезать мясо тонкими полосками и насаживать его на прутья. Иеро направился к ручью сполоснуть руки, и в этот момент медведь пошевелился и передал образ брата Альдо с растрепанной бородой и сверкающими глазами.
«Старейший взволнован, друг Иеро. Почему?»
«Я нашел удивительных созданий, меняющих свой облик под действием мысли будто глина под руками гончара. Старейший пошел взглянуть на них».
«Меняющих облик? — Горм перевернулся на спину и помахал в воздухе лапами. — Любопытно… Из них можно сделать медведя? Такого, как я?»
«Даже человека. Но сомневаюсь, что Бог одобрил бы такое деяние… Ведь это были бы существа без души».
«Опять непонятное — Бог, душа! — заметил медведь; видимо, поглощенные медовые соты настроили его на философский лад. — Когда мы разбирались со святостью, ты обещал объяснить, что это такое».
«Душа — это твое „я“, связанное сейчас с плотью, — пояснил Иеро. — После смерти она освободится, и, сделавшись бестелесной, уйдет в чертоги Господни, где будет жить вечно среди других душ. Там мы встретим своих умерших друзей и родичей, возрадуемся и обнимем их».
«Нельзя обнять нечто бестелесное, — возразил Горм и, подумав, добавил: — А эти чертоги… Это что-то вроде ваших человеческих берлог? Они кажутся мне не слишком подходящими для жилья. Не хотелось бы провести в них целую вечность!»
«Термин „чертоги“ нельзя понимать в буквальном смысле. Для людей это могут быть прекрасный дом и сад, а для медвежьего племени — лес с чистыми ручьями, с зарослями малины и медовыми сотами в каждом дупле. Господь знает, что нужно тому или другому народу, и угодит всем. Конечно, если разумное существо не творило при жизни зла и достойно быть призванным к престолу Господню».
«Мед — это хорошо, — согласился Горм, поглаживая лапами живот. — Но я заскучаю, если в тех лесах с чистыми ручьями можно лишь поедать малину и мед. Все же хочется чего-то нового… — Он перевернулся на бок и спросил: — Нет ли там деревьев, друг Иеро, на которых зреет пеммикан?»
Хмыкнув, священник покачал головой. Как всегда, Горм задавал ему загадки, и оставалось лишь строить гипотезы насчет последнего вопроса: был ли это образчик медвежьего юмора или чистосердечный интерес, проявленный к растущим в раю деревьям? Да и каким должен мыслиться рай, чтобы нашлось в нем место и людям, и Народу Плотины, и медведям, и Клоцу с его драчливыми соплеменниками-лорсами? Слишком много существ обрели после Смерти разум и душу, и если проблема злобных лемутов решалась просто (им, разумеется, был уготован ад), то по поводу прочих рас и их места в Божественном Мироздании теологи Аббатств спорили уже не первое тысячелетие. Одни полагали, что есть различие между душой и разумом, и что бессмертная душа присуща только человеку, другие утверждали, что огромные бобры и прочие незлобивые создания тоже обладают душой, хоть и отличной от человеческой, а третьи, посмеиваясь над вторыми, намекали, что так можно договориться до чудовищной ереси — скажем, что среди апостолов Спасителя были бобры и медведи. И, к сожалению, нет арбитра в этих спорах, с горечью подумал Иеро, вспомнив, что Святой Престол не существует более, а с ним исчез непогрешимый наместник Бога на Земле.
«Мне нравится мысль о том, что я не умру, — сообщил тем временем медведь. — Это очень полезное человеческое изобретение, как и душа. Оно кое-что объясняет. Такие вещи, в которых я не мог до сих пор разобраться».
«Что же именно?»
«Сны. Наши старейшие говорили молодым, что в бодрствовании мысли текут подобно рекам, а в снах беспорядочно кружат словно стая вспугнутых птиц, но объяснение с душой нравится мне больше. — После паузы Горм поинтересовался: — Вот только скажи мне, друг Иеро, может ли мое „я“, которое ты называешь душой, покинуть спящее тело и странствовать в лесу и других местах? Или души умерших слетаются ко мне и проникают в мой сонный разум, как пчелы в дупло с медом?»
«Возможен и тот, и другой случай, — ответил священник, поразмыслив. — Но почему ты спрашиваешь? Разве сны важнее яви?»
«По крайней мере, также важны. Если считать с зимним периодом, на сон приходится больше половины нашей жизни, а это значит, что все это время мы общаемся с предками или живем в лесах Господних. Думаю, это понравится старейшим! Особенно если ты объяснишь, кто такой Господь, где его берлога и где растут леса с малиной, медом и пеммиканом».
Гимп, обжарив над огнем оленью печенку, протянул ее Иеро.
— Что-то ты задумчив, добрый мастер… Неужели эти пещерные паучки так удивили тебя? Клянусь мачтой, встречались мне твари поинтереснее! Как-то раз, лет восемь назад, когда я перевозил скотину на старой своей лоханке, шли мы в бейдевинд мимо Поющих островов. И вдруг быки в трюме забеспокоились…
Брат Альдо вернулся поздним вечером, когда оленья туша была разделана, Гимп закончил коптить мясо над огнем, а Иеро отчаялся объяснить Горму, что Господь обитает одновременно в двух местах — на небе и в душах разумных существ, если они отвергают грех и склонны к любви и добру. При всей своей философичности, медведь являлся созданием рациональным, и идея такого дуализма проникала в него с большими трудностями.
Старый эливенер явился из темноты словно призрак с белой всклокоченной бородой, подошел к костру и сел, молча глядя в огонь. Гимп предложил ему палочку с мясом, но брат Альдо, отмахнувшись, повернулся к Иеро.
— Я проделал те же опыты, что и ты, сын мой. Я даже… — Он на мгновение замолчал, потом хлопнул ладонью по колену. — Это… это поразительно! И очень опасно… Я имею в виду, что эти создания, в своей исходной форме, не мыслят и не различают добра и зла. Эти понятия возникают у них в тот миг, когда под действием сторонней мысли они приобретают некое обличье. Если дикого зверя, они ведут себя как дикий зверь, — он поднял руку с кровоточащей царапиной. — Если разумного существа, то все определяет его нрав — или, вернее, твои воспоминания об этом нраве, истинные или ложные, передаваемые в виде ментальной проекции. Знаешь, я сотворил двух лемутов… двух крохотных Волосатых Ревунов… один лизал мне пальцы, другой кусал их… Теперь представь, что какой-нибудь адепт Нечистого найдет эту пещеру и этих безгрешных созданий… Что он с ними сотворит? Сделает неисчислимое адское воинство? Людей-крыс, псов-оборотней, глитов? Это будет ужасно!
