Право на поединок - Семенова Мария Васильевна (книга бесплатный формат txt) 📗
6. Перегрызенный кнут
В Четырех Дубах путешественникам пришлось задержаться на несколько дней. Эврих, умница, вызвался посетить конисова наместника.
– Если Иннори в самом деле приближенный великого господина, – рассудил аррант, – уж верно, наместник рад будет помочь ему со всем возможным удобством добраться в Кондар!
Его усилия увенчались полным успехом. Наместник даже явился с небольшой свитой на постоялый двор – лично удостовериться в правдивости услышанного. Волкодав, скромно державшийся в сторонке (как подобает слуге и телохранителю), решил про себя, что в погосте, наверное, слишком давно совсем ничего не происходило. Ни воровства, ни поножовщины, ни, сохрани Боги, нападений разбойников. И даже знатный вельможа, объезжавший границу, миновал Четыре Дуба стороной. Что поделаешь, если со времени Последней войны ежегодный Объезд Границ совершался по другой стороне реки. То есть почти никаких хлопот, но зато и развлечений не густо. Иначе, пожалуй, сорвался бы самый важный в селении человек самолично проверять бредни чужеземного странствующего ученого!
Наместник был невысокий пожилой мужчина с необыкновенно пышной седеющей бородой и яркими зеленоватокарими проницательными глазами.
– Почтенный господин Рино! – обрадовался ему мальчик. К некоторому удивлению Волкодава, наместник только всплеснул руками и поспешил к юному вышивальщику. Слуги тотчас подставили скамеечку, и господин Рино сел рядом с ложем. Венн посмотрел на них, немного послушал разговор и понял, что удивлялся зря. Что ж тут странного, если наместник знал мальчика из свиты большого вельможи. Тем более раз государь Альпин мальчика этого выделял и ценил. Ну, а в том, что Рино отнесся к нему, как к собственному внуку, и вовсе ничего удивительного не было. Волкодав знал Иннори всего седмицу, и то успел полюбить...
– У меня есть три голубя, знающих путь на голубятню государя кониса, – гладя слабую руку мальчишки, говорил между тем наместник. – Я кормлю их на тот случай, если вдруг у нас произойдет нечто необыкновенное. Я сегодня же напишу письмо и выпущу самого проворного голубя. У него белый хвост и на крыльях белые перья. Не позже как завтра госпожа Гельвина и твой брат будут знать, что волноваться не следует, но хорошо бы поскорее приехать. Твой брат Кавтин снарядит повозку и скоро появится здесь, а ты тем временем еще немного окрепнешь, чтобы госпожа Гельвина поменьше плакала, когда увидит тебя... Я велю перенести тебя ко мне в дом. Там тебе будет лучше, чем здесь.
– Тут мои друзья, господин Рино, – воспротивился было Иннори. – Я так люблю их. Они заботятся обо мне...
– Они никуда не уедут и станут каждый день к тебе приходить, – ответил наместник. И улыбнулся: – Ты лучше меня пожалей. Твой брат, а про государя Альпина я и вовсе не говорю... они же голову мне, старому, оторвут, как узнают, что я оставил тебя лежать в гостином дворе!
Волкодаву в Нарлаке не нравилось никогда. По правде говоря, ему вообще мало где нравилось, кроме родных лесов. Но из всех беззаконных и неправедных краев, куда заносила его судьба, Нарлак был едва ли не наихудшим. В Кондаре, правда, венн еще не бывал, но город, выстроенный из камня, уже по одной этой причине любви не заслуживал. Не дело жить человеку, взгромоздив у себя над головой камни. Волкодав прекрасно помнил, как залечивал раны в крепости Стража Северных Врат страны Велимор. Ночи не проходило без страшных снов. он вновь видел себя в каторжных подземельях. А что снилось людям, которые годами ложились спать под каменным кровом?.. Жутко даже представить!
А еще нарлаки, по мнению венна, совершенно не умели готовить еду. Здесь почти не знали ни ухи, ни щей, ни похлебки. Стряпали одно жаркое, а то вовсе клали сыр или мясо на хлеб – и называли подобное непотребство «обедом». А чтобы принял живот, запивали чем Боги пошлют. Люди побогаче – легким яблочным вином, простой народ – всего чаще пивом. Нарлакского горького пива Волкодав, кстати, терпеть не мог. Да и хлеб в здешних местах печь совсем разучились. В жар сажали как пышки, а вынимали как крышки. Нутром своим напоминавшие глину с опилками. Сущее оскорбление. Пока теплые, еще как-то сжуешь, остынут – хоть гвозди заколачивай. Бестолковый народ. Другое дело, Волкодава, несколько лет тому назад почитавшего за великое лакомство сырых крыс, дурной едой напугать было трудно. Ешь, что дают тебе, да поблагодарить не забудь.
Дня через четыре после того, как наместник отослал голубя, Сумасшедшая Сигина разыскала Волкодава на крылечке и с таинственным видом позвала его в дом. Ему, по правде говоря, идти не хотелось. Местная детвора почему-то облюбовала «Дальний» двор для своих игр, и, сколько ни гоняли ее, собиралась здесь едва ли не третье поколение подряд. Ребятня играла в дорожки. Для этого в пыли вывели очень сложную запутанную линию со множеством пересечений и крутых поворотов. Мальчик, расчертивший двор, слыл самым умным в погосте. Теперь и он и все остальные в очередь носились по «дорожке», мелькая босыми пятками из– под рубашонок, а остальные мерно хлопали в ладоши и хором считали:
– Двадцать пять! Двадцать шесть! Двадцать семь!.. Требовалось завершить путь как можно скорее и притом ни разу не ошибиться. Людская молва гласила, будто из лучших игроков получались справные воины. Воинами хотели быть все, даже некоторые девчонки. Волкодав и сам когда– то пребывал в убеждении: что за мужчина, если не защитник, не воин!.. Потом пообтерся в жизни, начал коечто понимать...
Мыш задорно метался туда и сюда, полагая себя равноправным, участником детской забавы. В самый первый раз ребятишки изумленно разинули щербатые рты, когда в их игру встряла черная крылатая тварь. Минуло несколько дней, и они стали обращать на Мыша не больше внимания, чем на двух щенков, бегавших по «дорожкам» следом за своими маленькими хозяевами. К тому же, в отличие от щенков, он не усаживался чесаться или ловить блох прямо посреди начертанных линий. И, уж конечно, не имел скверной привычки задирать лапку в самых неподходящих местах...
– Сынок, поди-ка сюда! – окликнула Сигина. Волкодав поднялся, поправляя за спиной Солнечный Пламень. Он не оставлял меча в комнате: постоялый двор в чужой стране, да еще такой, как Нарлак, – не то место, где простительно забывать осторожность. Мыш остался безобразничать во дворе. Волкодав же пошел в дом, продолжая думать о детях и о том, как, бывало, играли и носились они с братьями и сестренками. А ведь все были детьми, подумалось ему вдруг. Добрыми и смешными детьми. Все. И даже сегванский куне Винитарий, впоследствии прозванный Людоедом. И мало кто рос уж совсем без любви. Как же получается, что...
Он шагнул через порог и сразу забыл все, о чем силился размышлять. Ибо ноздрей его коснулся благодатный запах, учуять который в Нарлаке было не проще, чем аромат цветущего сада где-нибудь на северных островах, среди вечного льда. Пахло щами.
Сигина указала рукой за стол, и Волкодав ошалело сел на скамью. Сумасшедшая скрылась за занавесью, перегораживавшей кухонную дверь, и скоро вернулась с хлебом и большой дымящейся миской. Только тут Волкодав удостоверился, что нюх его не подвел.
– Соскучился? – улыбнулась Сигина, торжественно ставя миску на стол. Хлебово белело сметаной, сверху густо плавала пряная зелень.
– А ты, госпожа..? – только и смог спросить Волкодав. Он не привык угощаться каким-нибудь лакомством в одиночестве, но Эврих, насколько ему было известно, варварскую кухню не жаловал. Сигина же... он так и не уяснил для себя, какое племя она называла родным. А спрашивать казалось невежливым.
– Ты ешь, ешь, – отмахнулась она. Села напротив и стала смотреть на него, подперев ладонью мягкую щеку. Волкодав чуть не вздрогнул, ему стало не по себе. Так на него до сих пор смотрела только мать. Так она могла бы выглядеть, если бы дожила до сего дня... Мама...
Сигина спугнула наваждение:
– Да ты отведай! Вдруг еще не понравится. Волкодав отведал. Щи были сварены не очень умело, но старательно и любовно. Кроме капусты, умудрившейся сохранно долежать до нового лета, венн распознал молодую крапиву, щавель и вообще почти все, что успело вырасти на здешних огородах. А также кругом. Волкодав ощутил, как возрадовался желудок. Он зачерпнул еще, взял хлеба и, прожевав, благодарно проговорил:
