Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей (бесплатные серии книг TXT) 📗
Затем он снова стал глядеть на могилу. На душе у крестьянина лежал тяжёлый камень. Все жители деревни потеряли кого-то родного в это смутное время, но Молнезар, обретший первое в жизни счастье столь недавно, переживал свою трагедию так сильно, как никто из селян. По-крайней мере, самому Молнезару так казалось.
— Вы сильный, — сказал крестьянин, обращаясь ко мне, но продолжая смотреть на могилу звездочёта. — Вам не понять того, что чувствовал я в тот день. Они въехали на холм на своих конях, спешились и стали бесчинствовать, как обычно. Мы заметили их ещё на подходе и попрятали всё, что только успели. Всенежу я прятал в подполе сгоревшей избы, что рядом с нашим домом. Бандиты вырывали детей из рук матерей и отцов. Навой, он самый опытный из нас — служивый — всегда говорит, что нельзя сопротивляться. Он держал Кера и даже бил его, чтобы тот не набросился на бандита, который забрал у него дочь. Мот, он кинулся на разбойников, когда они вырвали у его жены маленькую Унди. Как же ему вдарили по голове! Мот сразу отключился и пролежал на земле до тех пор, пока всё не закончилось. Атей взбесился. Если бы не приказ Навоя, то паренёк взял бы свой охотничий лук и прострели пару шей.
Молнезар хотел продолжить, но внезапно замолчал и посмотрел на меня. Я уловил его замешательство и всем своим видом показал, что слушаю его рассказ с большим интересом, и нисколько не обиделся на то, что в этой истории говорилось о простреленных шеях, таких как моя.
— Атей рванул к рыцарю, — продолжил парень, глядя мне прямо в глаза. — Только этот Вандегриф, прятавшийся на конюшнях не посмел выйти. Я не знаю, почему рыцарь так поступил. Ведь он мог справится с ними! Все знают, что рыцари сильные и у них хорошие мечи. Но две дюжины бандитов — это много. Может быть, этот чёрный Вандегриф правильно сделал, что скрутил Атея и забил ему рот соломой, чтоб не орал? Идара вот никто не смог удержать. Как они взяли Драгу, так его будто подменили. Идар всегда спокоен, а тут кинулся на них, словно бешеная собака. Он любил дочь больше жизни. Бандиты убили его очень быстро. А те сволочи, у кого были луки, ради забавы стреляли в его мёртвое тело. А потом они открыли подпол. Меня тогда Влок удержал. У Влока у самого Квету и Долину забрали, а он стоял и рыдал. А как увидел, что Всенежу за косу тащат, как кинется на меня. И бил меня он, бил! А я себя не помнил. Боли не чувствовал совсем; землю царапал и кричал что было силы! Хотел, чтоб челюсти мои разломались, лишь бы ещё громче орать.
Молнезар вздохнул и отвернулся. Ему стало совестно за то, как он себя вёл и за то, что рассказал мне об этом. Паренёк снова глянул на могилу звездочёта.
— Вот Мирафим говорил, что надо жить будущим, — сказал крестьянин. — Я ещё мал был, несмышлён, но эти слова его запомнил. Когда всё это случилось, мы решили, что отправимся на выручку. Не будем сразу, давать бой, когда бандиты готовы ко всему, а мы застигнуты врасплох. Мы потом с ними сойдёмся! И мы будем готовы, а они нет! Вот и получается, что жить стали с того дня будущим. Как Мирафим старый и наказывал. И мы своё заберём — не важно, поможете вы нам или нет.
Сказав это, Молнезар поднялся и тихо покинул сад, затворив за собою калитку, скрип которой напомнил мне скрип колеса старой телеги.
Утро следующего дня уже не обещало красивой осенней погоды. Небо затянули плотные облака, моросил мелкий дождь. Озноб пронимал до костей. Противная сырость просачивалась отовсюду внутрь тела, вызывая уныние и леность. Но на планы Ломпатри погода не повлияла: рыцарь продолжил защищать обездоленных. Сперва, он проинспектировал все кладовые Степков. Затем, послал местных мужиков на охоту, а старым бабкам приказал готовиться к обеду в Общем Доме. Потом состоялся напряжённый разговор со старостой Бедагостом. Тот предполагал, что ради спасения детей придётся пожертвовать всем, однако новость о том, что придётся отдать два последних бочонка браги, для деда оказалась неожиданностью. Дед не жадничал только-только дошедшим пойлом. Староста просто никак не мог понять, когда же рыцарь собирается спасать детей, если следующие две недели он намерен, как говорили в Дербенах, «давить муху».
Обед, для захолустного селения, получился более чем праздничный. Ломпатри и Вандегрифу удалось выудить у крестьян всё то, что они скрыли от бандитов. Здесь нашлись овощи на любой вкус, соленья, вяленая рыба, орехи, масло, сыр. Охотники принесли с дюжину куропаток и косулю. К четырём часам дня стало смеркаться, в Общем Доме зажгли печь, камин и жировые горелки, на стол подали дичь, брагу и всё остальное. Второй день опасной погони за разбойниками-похитителями обещал закончиться весело и вкусно.
— Первый бокал я предлагаю осушить за выздоровление нашего общего друга господина нуониэля, — торжественно сказал Ломпатри, поднимая вверх деревянную кружку с брагой. Спутники и крестьяне тоже взялись за выпивку. — Благодаря его доблести и несравненному искусству владения мечом, я сейчас сижу за этим столом и вкушаю угощения хозяев деревни.
Как странно прозвучали эти слова ввиду моих ночных похождений! Видать, тогда на перекрёстке дело вышло серьёзное. И сделал я нечто невероятное, судя по тому, как рассказывает рыцарь. Это точно сыграла моя прыть, решительность, презрение! Вот в чём залог моего успеха в прошлом. А поездка на телеге в течение нескольких недель меня серьёзно вывела из равновесия. Именно поездка. Теперь я знаю это наверняка: никакие ранения и никакие стрелы не смогут отнять у меня ничего кроме жизни. Моя суть — это порыв. И порыв этот угасал из-за томного скрипа несмазанных колёс.
Пировали все. Во главе стола в своём пурпурном кафтане с золотыми узорами восседал Ломпатри. Рядом с ним Вандегриф и я. Сначала черноволосый рыцарь ни в какую не хотел сидеть рядом с «поленом», но Ломпатри уговорил его. Воська и Закич отделяли собой господ от крестьян, расположившихся дальше вплоть до самого конца длинного стола. Шёл третий час застолья. Всё это время кусок не лез мне в горло, если так можно выразиться в моём положении. И не из-за стрелы, пробившей мне шею, а из-за моего ночного визита на конюшню. Вандегриф сидел там не просто так — скорее всего Ломпатри назначил его сторожить телегу и отдельно наказал не давать мне трогать изогнутый меч. Выходит, рыцарь боится меча не меньше чем Воська. Или он боится меня с мечом? Почему тогда он так заботится обо мне?
— Господин Ломпатри, — донёсся вдруг голос с противоположного конца стола. Это юный Молнезар перестал робеть, — разрешите мне спросить.
— Разрешаю, — отозвался Ломпатри, который от браги стал уже очень добрым или хотел казаться веселее и беззаботнее.
— Мой покойный дед служил в королевском войске во время той Старой Войны. Он рассказывал мне об опытном атарийском стратеге, который в свои малые годы проявлял такую военную смекалку, что ни один генерал наших сил не мог с ним сравниться. Никто не мог победить его на поле битвы.
— Послушай меня, малец, — заголосил вдруг Вандегриф. — Короли Атарии издревле советовались с домом Сельвадо из Айну. А когда дело касалось войны, то в замок Айну летели почтовые голуби не только из стольного града Анарона, но изо всех крепостей, где стояло больше дюжины солдат. Тебе рассказывали о господине Лере Сельвадо. У этого покойного мужа помощи в ратном деле искали даже правители безнадёжного королевства Имурад Гумэ, что на полдень от наших земель. От тех краёв остались одни пески; не прислушались тамошние господа к верным советам! Так вот. Сын же покойного Лера Сельвадо, зовётся господином Ломпатри. И о его военной смекалке ещё напишут не одну песню, потому что… — тут Вандегриф замялся, так как брага сильно вязала ему язык.
— Как тебя звать? — спросил Ломпатри у крестьянина.
— Меня зовут Молнезар. Я сын Ивола. Мою молодую жену Всенежу похитили с остальными детьми. И я пойду с вами спасать их, потому что с таким рыцарем…
— Молнезар, — перебил его Ломпатри, — я не люблю хвастаться ни перед знатью, ни перед простолюдинами. Не думаю, что у меня есть особый дар. Я просто стараюсь не упускать ничего из виду. Стараюсь почувствовать обстановку.
