Иволга будет летать (СИ) - Годвер Екатерина (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Повторюсь: Иволга год – год! – отлетала без аварий, – сказал Смирнов. – Это очень надежная система; лучшая из существующих на сегодняшний день. Осмелюсь спросить, Михаил Викторович – Вы отдаете себе отчет, сколько труда и средств, сколько надежды в нее вложено? Что она значит для планеты? Иволга должна летать!
– Осмелюсь спросить и я: вы отдаете себе отчет, что в ходе реализации экспериментальной программы в рамках вашего проекта только что произошло ЧП с человеческими жертвами?! – резко сказал Каляев, подавшись вперед. Впервые за два дня инспектор вышел из себя; появилось в его голосе что-то такое, отчего Смирнов на миг почувствовал себя проштрафившимся новобранцем. – Я обязан немедленно доложить на ТУР-5 в секторальное управление, чтобы сюда прислали следственную комиссию. Но не стану этого делать, потому как не хочу терять время и надеюсь на ваше, Всеволод Яковлевич, благоразумие. – Каляев с присвистом выдохнул и снова откинулся на спинку стула. – Произошло ЧП. Погиб человек. Вы, как и я, заинтересованы в скорейшем объективном расследовании; нам обоим не нужна огласка и нужна истина. Нам следует быть союзниками, а не противниками.
– Да. Простите за резкость: нервы. – Через силу Смирнов заставил себя подать ему руку. Каким бы неприятным типом ни был Каляев, сейчас он был прав. Конкретные научные программы, как бы они не были важны, де-юре мало касались командира базы: прежде всего Смирнов отвечал за благополучие сотрудников. Объективное расследование – все, что сейчас должно было его волновать.
– Пока нам остается только ждать, пока горноспасатели поднимут обломки и доставят на базу останки погибшего пилота и искин. – Смирнов подавил вздох. – Хотите взглянуть на лабораторию, где будут вестись восстановительные работы?
На предложение провести его в святая святых лаборатории кибернетиков Каляев отреагировал благодушным кивком.
Выбираясь из-за стола, Смирнов подумал, что постарел. Уставная форма, которую пришлось нацепить из-за приезда инспектора, стала тесна, компактный лучемет в кобуре на поясе неприятно давил на бедро. По настоянию врачей Смирнов предпочитал традиционным блюдам белковые заменители, но Каляев, вопреки пресному виду, оказался гурманом. Сообщение о ЧП пришло прямо во время совместного обеда, и теперь от шатрангских деликатесов – или от нервного напряжения? – Смирнова мучила изжога; болели колени. Хотелось отправиться домой, принять таблетку и лечь, поручив Каляева заботам заместителя.
Но это было бы неправильно. Как сказал бы Каляев, «безответственно».
– Тогда, идемте. – Преодолев секундную слабость, Смирнов распахнул перед Каляевым дверь. – Я сам проведу вас.
Взгляд его упал на монитор с открытой фотографией Абрамцева; погибший летчик смотрел недовольно и недобро, с вызовом, и Смирнов почувствовал легкий укор совести.
Не все так просто и ясно было с Абрамцевым, как он расписывал Каляеву, но совсем не из-за группы годности.
Денис Абрамцев был замечательным пилотом, почти идеальным сотрудником, но далеко не идеальным человеком: жестким, прямолинейным, требовательным, безжалостным к любым человеческим недостаткам, невнимательным к чужим нуждам. За рамками служебных инструкций с ним непросто было иметь дело, и Смирнов чувствовал себя неловко, сознавая, что сожалеет о гибели летчика меньше, чем тот, по справедливости, заслуживал.
***
Тишина в коридорах Дармына казалась Смирнову зловещей. По лицам немногих сотрудников, попадавшихся на пути в научный корпус, было понятно: новость о том, что на Хан-Араке разбился Абрамцев, уже разошлась по всей базе. Каляев шел на полшага позади; в своих безвкусных, до блеска начищенных туфлях он ступал неслышно, как кот. Смирнов время от времени вынужден был оборачиваться, чтобы проверить – не отстал ли он, и каждый раз, вопреки голосу разума, испытывал разочарование, обнаруживая инспектора рядом, все такого же аккуратного и прилизанного. Этот черт был не из тех, что могут сами собой исчезнуть, провалившись в породившую их бюрократическую преисподнюю – но, все же, Смирнову хотелось на что-то такое надеяться; на что именно, он и сам не понимал толком.
Желая немного оттянуть продолжение неприятного разговора и собраться с мыслями, он повел инспектора длинным путем, через стеклянную галерею над зимним садом, где земные пальмы склоняли листья к желтым кактусам с Южного Шартанга, а пушистый лишайник, когда-то привезенный Абрамцевым с Великого Хребта, взбирался по камням у пруда с разноцветными карпами. На выходе из галереи, на балконе с видом на сад, находился маленький кафетерий для сотрудников.
Обычно в послеобеденные часы в нем не было свободных мест, но сегодня оказался занят только один столик. В углу, у самого края балкона, пили кофе трое: женщина и двое мужчин. Женщина, заметив Смирнова, приветствовала его вымученной улыбкой. Главный инженер Дармына Игорь Белецкий ссутулился еще больше и уткнулся в чашку; астенично сложенный, с быстрыми нервными движениями – несмотря на седину на висках и высокий рост, рядом с соседом он выглядел подростком. Тот, крепкий мужчина средних лет в расстегнутой у горла куртке с шитыми «крыльями» на воротнике, встал и размашисто, по-штатски, отдал честь.
– Всеволод Яковлевич! – Его лицо, обрамленное коротко остриженной шкиперской бородой, имело слишком крупные, несимметричные, но располагающие к себе черты. Говорил он грубоватым басом.
Расслышав в приветствии просьбу, Смирнов подошел.
– Слава. Сядь.
– Всеволод Яковлевич. – Садиться летчик не стал. – Разрешите участвовать в эвакуации.
Смирнов вздохнул.
– Слава, Валя, позвольте вам представить: Михаил Викторович Каляев, техинспектор. – Он обернулся к Каляеву. – Михаил Викторович, с Игорем вы уже знакомы. А этот нетерпеливый молодой человек – Вячеслав Витальевич Давыдов, второй испытатель на проекте «ИАН», – представил Смирнов мужчину-летчика, хотя вряд ли, учитывая интерес Каляева к проекту и его осведомленность, в том была необходимость. – И Валентина Владимировна Абрамцева, – Смирнов указал взглядом на женщину. – Старший научный сотрудник лаборатории киберсоциометрии.
Каляев, до того беззастенчиво разглядывавший ее, вздрогнул и смутился. Но тут же принял подобающе-скорбный вид.
– Валентина Владимировна. Мои соболезнования.
– Спасибо, – подобающе-вежливо откликнулась Абрамцева. Ее светлые, по плечи, волосы были небрежно заколоты на затылке. Одета она была просто, в форменные бежево-серые брюки свободного кроя, какие носили большинство сотрудников базы, и длинную рубашку из некрашеного льна, скупо расшитую у ворота черным бисером; однако этот рабочий, почти мальчишеский наряд ей шел. Черты землянина-отца, когда-то строившего первый на Дармыне аэродром, и матери-аборигенки, хрупкой женщины с гор, причудливым образом смешивались в ее облике, оставляя ощущение какой-то неправильности, но не отталкивающей, а, скорее, притягательной. Шатрангский год был всего на девяносто стандартных часов короче земного; к своему тридцать второму дню рождения Абрамцева оставалась очень хороша собой и обычно держалась одинаково доброжелательно и любезно со всеми. Но посчитавший такую непритязательную доброжелательность подлинным свойством ее натуры допустил бы серьезную ошибку. С людьми посторонними Абрамцева проявляла вовне только те чувства, какие считала нужным, и в этом умении с ней мало кто мог сравниться.
Но росла и училась Абрамцева в школе-интернате при Дармыне, так что Смирнов небезосновательно считал себя для нее человеком не вполне посторонним. Когда час назад, отделавшись ненадолго от Каляева, он спустился к ней в лабораторию, чтобы лично сообщить о смерти мужа – на миг самообладание изменило ей, приоткрыв импульсивное недоверие, сожаление, горечь, но, прежде всего другого – безмерное удивление. Смирнов понимал и разделял это чувство: не в ней одной – во многих, и в нем тоже – до сегодняшнего дня глубоко внутри жила уверенность, что в воздухе Абрамцев способен справиться абсолютно с чем угодно.
