Виктор Глухов агент Ада. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой"
Прямо на примятой траве брошено оружие. «Орки убегали в спешке», — подумала она. Почему? Но память отказывалась ей подчиняться. Она немногое помнила после пробуждения. Девушка ощупала кольчугу, на ней под сердцем была дыра. «Стрела попала в меня», — поняла Ленея. А где она? Сломанная стрела лежала рядом. Наконечник отдавал эманациями черноты. Стрела с посмертным проклятием. «Неминуемая смерть и забвение», — подумала она. Но дальше размышлять о том, что же с ней произошло, девушка не стала. Враги могут вернуться и снова застать их врасплох. Надо уходить. Она подобрала один из ножей и стала перерезать веревки, связывающие пленников. У затухающего костра лежала ее седельная сумка и оружие, а также оружие других пленников.
— Поднимаетесь и быстро уходим, — прошептала она, боясь говорить громко. — Сюда могут вернуться, — пояснила она.
Из-за щитов выглядывали головы защитников, напуганных громом и вспышками. Теперь вооружены были все, даже снабженец стоял с арбалетом в руках, но, правда, смело прятался за спину посла. Граф наблюдал картину, от которой ему становилось не по себе. К лагерю, громко мыча, приближалось большое стадо верховых быков. Но что удивительно, всадников на них не было. Это хоть и не внушало страха, но производило жутковатое впечатление. Какая сила гнала их к лагерю? И чего ждать дальше?
— Не стрелять, — приказал граф. — Посмотрим, что будет дальше.
Дальше они услышали гортанное «гоу-гоу», и среди быков показался улыбающийся снежный эльфар.
— Не стреляйте! — закричал он. — Мы запряжем быков и двинемся дальше.
Граф сплюнул от досады, все его планы отсидеться и оправдать себя в глазах короля и мстительных союзников рухнули, от Студента неприятности приходят и после смерти. «Чтоб он и за гранью калекой остался», — мысленно пожелал граф.
Степь постепенно успокаивалась, тревожность сменилась покоем и щебетом многочисленных птах. Быки больше не мычали от страха, и вдали затухал голос снежного эльфара, собравшего их и весело погонявшего криком, похожим на английское «гоу» — «иди». Но, наверное, мне просто слышалась эта похожесть. Остальное додумал сам, нафантазировал. Откуда ему знать наш земной английский?
Главная моя задача теперь состояла в том, чтобы добраться до ставки великого хана. Не верю я, что «лесные» будут просто сидеть сложа руки, пока орки надумают сместить хана. Нет, эти ребята сделаны из другого теста. Они четко знают, чего хотят, и умеют этого добиваться. Одно то, что вапорцы вышли на контакт с кем-то из верхушки Вечного леса и участвуют в операции, говорит о том, сколь значительные силы и ресурсы лесные эльфары привлекли для ее осуществления.
Поэтому мне надо быть там. Что я буду там делать? На этот вопрос я четкого ответа не имел. Надо добраться, осмотреться и тогда решать. А сначала нужно вернуться к сивучам и забрать Рострума. Свою работу он проделал очень качественно и довольно своеобразно. Ну и отдохнул заодно, как в санатории побывал, попил, покуражился вдали от семьи и поблудил.
Сверяя снимки со спутника, я заметил перемены, происшедшие в степи. На огромных просторах, поросших высокими сочными травами, началось движение. Массы орочьей конницы (не скажешь же быконницы, хоть они и скачут на быках) двинулись в разных направлениях, часть направилась к ставке великого хана. А несколько больших отрядов двигались странным образом в ту сторону, куда должен был отправиться я. Мне вообще казалось, что это огромные муравьи снуют по своим делам, перебираясь целыми семьями с только им одним понятными целями. Такое впечатление производили скрины из космоса.
В лагере сивучей царила обычная оркская суета. Кто-то бранился, дети бегали и дрались, матери шлепками разгоняли их. Орки-мужчины, кто не занят на службе, собирались у костров и о чем-то долго говорили, спорили. Часто дело доходило до драк. Но мне до них не было дела. Я сидел тихо и смотрел глазами Сарги Улу. Напротив него, скрестив ноги, сидел мураза и морщился, глядя на шамана.
— Сарги, после того как ты вернулся, я тебя не узнаю — пьешь гадость, приготовленную учениками, двух учеников казнил и развесил их шкуры. Они боятся подходить к тебе. Человеческих самок понатащил в шатер. Что происходит? Скоро ехать к великому хану, а ты как с ума сошел. — Вождь осуждающе и немного брезгливо смотрел на верховного шамана. Тот был раньше грозой всего племени, им детишек пугали, а теперь орда смеется над ним. Позор! И позор не только для шамана, и для вождя тоже. Но самое главное, с таким верховным он может распрощаться с мечтами стать великим ханом. Тяжелые мысли посещали вождя все чаще. Где скрытный друг, что помогал им? Где обещанная помощь в устранении других вождей, мешающих ему? Все, что они выстраивали столь долго и упорно, рушится на глазах по вине Сарги Улу.
— Ты боишься остаться без места великого хана? — заплетающимся языком пробормотал шаман. — Правильно делаешь. Другие племена не хотят тебя видеть великим, они хотят поставить брата муразы чахоя — Барама Обака. Он пристрастился к дурман-травке, и шаманы считают, что он будет более управляем. Тебе тоже надо ее курить, — неожиданно выдал свое суждение шаман, — тогда ты будешь иметь возможность, — он поднял вверх крючковатый палец и потряс им, — претендовать на место верховного муразы. — Несмотря на помятый вид и затуманенный взгляд, Сарги Улу теперь говорил внятно, и речь его была довольно связной. — Вот, я тебе приготовил, друг, пару «косячков». — Старик вынул из объемной сумы самокрутки и протянул их ошеломленному такими речами муразе. — Затянись и вдохни аромат небесных кущей. К тебе сразу придет просветление, и появится уважение шаманов других племен.
Пораженный Шадлыб Уркуй безмолвно смотрел на протянутые самокрутки, в его голове не укладывалось то, кем, а вернее, чем стал его соратник и советник. Что такое могло произойти с прозорливым и властным орком, всегда с пренебрежительностью смотревшим на тех, кто курил и пил всякую крепкую гадость, как называл в прошлой, уже можно точно сказать в прошлой жизни Сарги Улу. Один из авторитетнейших шаманов племен.
— Стража! — громко позвал он, и в шатер заскочили два воина. — Возьмите нашего верховного и отвезите его на дальнее стойбище, но так, чтобы никто этого не видел. Посадите в яму и давайте только лепешку и гайрат. Не забудьте отобрать у него посох и сумку, — добавил он. — Ничего, друг, я помогу тебе, — обратился он к шаману.
Тот поднял на вождя глаза и оскалился:
— Меня?! В яму?! — резко повел посохом в сторону воинов, и тех выбросило невидимой силой из шатра. — Ты кого в яму захотел посадить, жалкий и ничтожный пастух и сын пастуха, которого я избрал и поднял до вождей? Мерх вонючий, ты поднял свою руку на благодетеля? — Он махнул рукой с зажатым посохом на муразу, и тот повалился на шкуры.
В шатер вбежали стражники. Они остановились, не зная, что им делать. Они с тревогой и непониманием смотрели на поднимающегося муразу и на шамана, который был в ярости. Нерешительно затоптались на месте. Что-то в шатре вождя происходило странное, но он не звал на помощь и не отдавал приказов; кроме того, они знали, какой крутой нрав у их шамана. Шкуры учеников до сих пор дубятся под лучами светила.
— Пошли прочь! — проревел верховный шаман и, зло расхохотавшись, прокаркал несколько слов. Стража застыла, а потом повалилась на ковер, лежащий у входа.
— Ну все, Сарги, ты перешел границы, — недобро глядя на шамана, проговорил вождь. И, видя, что тот снова поднимает свою палку, быстро выхватил нож и метнул его. Нож мелькнул быстрым росчерком, вошел по самую рукоять в горло шаману. Сарги замер с поднятой рукой, удивленно посмотрел на муразу и с бульканьем стал заваливаться на шкуры. Мураза с трудом поднялся и подошел к лежащему шаману, из распоротого горла которого толчками выплескивалась кровь, а открытые глаза смотрели на ноги Шадлыб Уркуя.
Постояв перед лежащим стариком, который сразу как-то потерял все свое величие и сухонькой скрюченной фигурой лежал у его ног, вождь наклонился и протянул руку, чтобы вытащить нож. Маленькая фигура шамана, безвольно лежащая в луже крови, вызывала у него жалость и горечь от содеянного. Он укорял себя, что поторопился и расправился с разошедшимся стариком слишком сурово.
