Харли Квинн. Безумная любовь - Дини Пол (мир бесплатных книг txt) 📗
Ее вдруг охватило настолько безумное желание спуститься в камеру Джокера, что ей почудилось, будто она излучает волны жара. Она почти ожидала, что вот сейчас, сию минуту, доктор Лиланд войдет к ней в кабинет и объявит, что прекращает программу лечения, потому что с ее точки зрения, Харлин проявляет нетипичную заинтересованность к данному персонажу. Да кто она такая и что о себе возомнила? Может, считает себя Зигмундом Фрейдом или Карлом Юнгом? Лечебница «Аркхем» – не то место, где можно или нужно делать открытия в психиатрии. Это особый склад для хранения токсичных индивидуумов, слишком опасных для обычного склада. С такими, как Джокер, нужно обращаться в точности, как с ядовитыми субстанциями, каковыми они и являются.
Харлин услышала, как доктор Лиланд заперла дверь своего кабинета и ушла.
Харлин подождала, пока до нее не донесется гул двигателя, свидетельствующий, что машина главврача выехала со стоянки. Только после этого она схватила планшет и папку с материалами и неспешно спустилась по лестнице на самый нижний ярус.
Лифтом она решила не пользоваться.
15
«Ну, конечно, она вернется, я нисколько в этом не сомневаюсь», – думал Джокер, когда Энгус сообщил ему, что прелестная доктор Квинзель сейчас придет. Он еще утром попросил санитаров – причем попросил вежливо – сказать ему, когда она направится к его камере. Теперь он сожалел об этой просьбе. Ему казалось, он продемонстрировал неуверенность в себе. К счастью, Энгус был полным идиотом и не придал значения таким тонкостям. Спусти его кто-нибудь с лестницы, он, возможно, понял бы намек.
Впрочем, это больше не имело никакого значения. Харлин Квинзель возвращалась, потому что попалась на крючок. Она уверена, что лечит его, но каким сама она будет развлечением. Он был так рад, что отныне ему не придется терпеть всех этих занудных, считающих себя психиатрами идиотов, которыми кишел «Аркхем» (за исключением доктора Лиланд). С ней не заскучаешь, и она умная. Ему придется быть очень осторожным в присутствии Джоан Ла-Ла-Лиланд. Тем более, что она будет приходить чаще: следить за работой доктора Квинзель, чтобы убедиться, что та не повторит свою ошибку с клубом «Чокнутых Дамочек «Аркхема». Никогда нельзя расслабляться.
Интересно, Харлин осознавала, насколько красива? Или она одна из тех женщин, которые не способны увидеть в зеркале свое настоящее отражение? Так много красавиц даже не подозревали, что красивы. Ему удалось разузнать у санитаров, что доктор Квинзель в прошлом была гимнасткой, а среди них полно неудачниц с комплексами по поводу внешности. Этому способствовал сам характер спорта.
Почему доктор Квинзель не выступала на Олимпийских играх, размышлял Джокер. Сделала попытку и убедилась, что недостаточно хороша? Или папочка с мамочкой не могли позволить себе хороших тренеров?
А может, ее родителям вообще было все равно? Классический случай. Бессердечные матери, отцы, которых никогда нет рядом, вредные братья и противные сестры... Благодаря плохим семьям, мир полон людей с проблемами и комплексами.
Но с невротичными женщинами всегда столько возни. Они вечно говорят о своих чувствах, твоих чувствах, о своих чувствах к твоим чувствам и так до тошнотворной бесконечности. Они требуют времени, которое можно потратить с куда большей пользой на выдумку и организацию потрясающих преступлений, заставляющих весь мир гудеть много дней подряд, а неудачников – с почтением произносить твое имя.
Увы, гудел мир за пределами больницы, а он был внутри «Аркхема». Из-за Бэтмена, этого мстителя в плаще, он заживо погребен в самой одинокой одиночке на самом нижнем уровне Лечебницы «Аркхем». Что ж, Бэтмену предстояло узнать, что даже глубочайший подвал недостаточно глубок, чтобы удержать Джокера. Особенно, когда объявилась невротичная красотка, всячески желающая помочь ему.
А вот и она. Старина Энгус даже принес стул, чтобы ей не пришлось пачкать свою юбочку, присаживаясь на край кровати, где он каждую ночь спит и видит свои психотические сны.
Энгус предложил остаться в камере, но весьма профессиональная доктор Квинзель выпроводила его с комментарием о конфиденциальности разговоров между врачом и пациентом. Она села, скрестив длинные ноги, и наконец-то посмотрела ему прямо в лицо.
– Готовы сегодня к цивилизованной беседе или по-прежнему не способны общаться спокойно?
Он чуть не разрыдался от восторга и умиления. Господи, спасибо тебе за нее – прелестную, профессиональную и ни черта не понимающую.
– Готовы сегодня к цивилизованной беседе или по-прежнему не способны общаться спокойно?
Джокер ответил не сразу. Харлин моргнула, размышляя, не показалось ли ей, что на глаза у него навернулись слезы?
– Я очень боялся, что после того, как безобразно я повел себя с вами в прошлый раз, вы вообще не вернетесь, – признался он. – Надеялся, вы дадите мне возможность извиниться, но не смог бы упрекнуть за решение вообще не иметь со мной дела. И когда вы вчера не пришли, я повторял раз за разом, что вы уже просто ушли домой. Я очень плохо спал.
«Должно быть, слезы ей почудились», – подумала Харлин. Голос Джокера звучал ровно и серьезно. Впрочем, его крокодиловы слезы не могли ее обмануть. Однако на лице его было столь сокрушенное выражение, что она поневоле опустила глаза, притворяясь, что делает пометки. А ведь в нем столько жизни и яркости! Не верилось, что ему пришлось испытать унижение наверняка такое же невыносимое, как сильная физическая боль.
Харлин откашлялась.
– А в нормальных условиях вы хорошо спите?
– Не знаю значения этого слова, – продолжал Джокер тем же низким, серьезным голосом. Он сел на самый край кровати и оперся локтями на колени. – Я имею в виду «нормально». Не думаю, что когда-либо в жизни я сделал хотя бы что-то «нормальное».
– Я имею в виду, обычно, – Харлин подавила улыбку.
Возможно, он и чувствовал вину, но это не мешало ему снова попытаться захватить контроль над беседой. Привычка. Узникам удавалось выжить только за счет таких хитростей. Для нее же важным фактором выступало его мнение о том, что «Аркхем» – тюрьма, притворяющаяся больницей.
(«Хорошая фраза, – подумала она, – надо будет использовать ее в книге»).
– Обычно вы хорошо спите?
Джокер наклонил голову, окидывая ее оценивающим взглядом, словно пытаясь что-то разгадать. Слово «манипулятор» постоянно мелькало в его истории болезни. Так что же он хочет увидеть?
– Хороший вопрос, – сказал мужчина после паузы. – Просыпаюсь ли я по утрам, отдохнувший, напевая в унисон с птицами? Вряд ли. Мало у кого настолько хорошая жизнь. Но здесь едва ли имеется нечто такое, что способно занять мой мозг, так что я особенно уязвим, озабочен и подвержен тяжелыми мыслями.
– Что же вас так заботит? – Харлин продолжала делать пометки на экране планшета электронным стилусом.
– Самые обычные вещи. То, что я сделал в жизни. Или не сделал. То, что люди сделали со мной. Или не сделали.
«Он что, принимает меня за студентку? – Харлин нахмурилась, глядя на планшет. – Почему никто не изобрел стилус, которым можно писать разборчиво, не превращая почерк в куриные каракули? Придется обойтись без техники». Она отложила планшет, взяла папку с материалами о Джокере и нашла карандаш.
– Продолжайте. Какие проблемы беспокоят вас больше всего?
– Вы имеете в виду, больше чем ответственность за мои бесчисленные преступления? – Весело ответил Джокер. – Нет, достаточно и этого.
– А не волнует ли вас то, как обошлись с вами? Эти мысли не приносят беспокойство вашему организму, как плохо сваренный соус чили?
Джокер глянул на нее с неодобрением.
– Несколько расистское замечание.
– Почему? Что угодно можно приготовить плохо. Карри, пиццу и даже яблочный пирог.
Джокер опустил голову на руки и надолго замолчал. Харлин забеспокоилась, что чем-то обидела его и уже собиралась спросить, в чем дело, как вдруг он резко выпрямился и заявил:
