Евангелие от смартфона (СИ) - Корсак Дмитрий (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
— Ну… Насколько я знаю, в отличие от всей этой голливудской братии, имевшей личных психоаналитиков и регулярно подлечивающих нервы в дорогих клиниках, Давыдов депрессиями и прочими девиациями не страдал.
— Вау, Тимон, какое, оказывается, умное слово ты знаешь! Да, Давыдов депрессиями не страдал, от страхов не лечился, алкоголем и наркотиками тоску не глушил, но двух вещей он все же боялся.
— Одну я знаю — что не все успеет сделать, что хотел бы. А вторая?
— Однажды он произнес: я очень боюсь, что неправильно оценил этот мир. К сожалению, человек, которому это сказал Давыдов, не переспросил тогда, что тот имел в виду. А теперь и спрашивать не у кого. Остается только гадать. Тимон, как думаешь, о чем это он?
— Неправильно оценил мир? Кто ж его знает…
— Ну что ж, пока Тимон думает, мы перейдем к восемнадцатому вопросу. Очень интересный вопрос. Давыдов родился на Алтае в России, жил в Иерусалиме и Нью-Йорке, сейчас у него студия в Лондоне и дом на Сардинии. Какой город, какую страну он любил больше всего и считал своим настоящим домом?
— А почему он не мог любить их всех? Ведь если бы не любил, то и не жил. Он же не Вася-обормот из Мухосранска, у которого денег нет, чтобы уехать в Париж, и который ничего кроме Мухосранска не видел. Денег у Давыдова было больше чем нужно, чтобы выбрать себе страну и дом по своему вкусу.
— Молодец, Тимон! Давыдов действительно называл себя гражданином мира и считал своим домом весь земной шар. Не это ли мечта каждого из нас?
— Да.
— На девятнадцатый вопрос, были ли у Давыдова кумиры, можно ответить очень коротко.
— И как же?
— Не было.
— Ну а каким же будет последний двадцатый вопрос, как думаешь, Гремлин?
— Конечно, самым интересным. Итак. Если бы Давыдов не стал певцом, актером, поэтом, но ему представился бы шанс выбрать для себя любое будущее, чем бы он занялся в жизни? Тимон, если бы ты не сидел сейчас в студии, то чем бы занялся ты?
— А только один вариант можно? А то я хотел бы порулить на Формуле-1, хотел бы стать капитаном большого круизного лайнера, хотел бы выступить на Евровидении, хотел бы…
— Какой ты многогранный, оказывается, Тимон. А Иннокентий Давыдов как-то сказал, что если бы ему подарили возможность все начать сначала, то он не стал бы ничего менять в своей жизни. Вот так-то!
Что ж, мы почти закончили — на все двадцать вопросов мы, как смогли, дали ответы. Теперь пользуясь правом задать свой вопрос, я хочу спросить вас, дорогие мои радиослушатели, а хотели бы вы вновь увидеть Иннокентия Давыдова? Хотели бы вновь побывать на его концерте, услышать его песни? И что вы готовы сделать ради этого? Я могу ответить только за себя и Тимона: ради этого мы готовы на все. И я призываю всех — ученых, экстрасенсов, медиумов, создателей виртуальной реальности, инопланетян, ангелов — сделайте так, чтобы Иннокентий Давыдов к нам вернулся.
* * *
На этот раз мне не пришлось пробираться тайком в Санаторий — меня ждали. Молчаливый санитар, пришедший за мной на КПП, проводил меня в холл, который уже нетерпеливо мерил шагами Верховский. Как и вчера — со спутанными волосами, в дешевых очках и в развевающемся белом халате. Только сейчас халат был надет поверх зеленого хирургического костюма.
Наверное, резал кого-нибудь, живодер, мрачно подумала я.
Завидев меня в дверях, Верховский рванул в мою сторону. Выглядел он обеспокоенным. Даже больше, чем вчера.
— Нашли? Есть результаты?
— Пока нет.
— Но вы хоть представляете, где он находится? У кого? Когда его можно будет вернуть? — доктор с надеждой заглядывал мне в глаза, словно надеясь обнаружить там ту самую соломинку, за которую собирался зацепиться.
Я мотнула головой, одним жестом ответив на все его вопросы «нет».
Вот сколько раз читала в книгах фразу «в его глазах поселилось разочарование», но никогда не верила, что этот процесс можно наблюдать воочию. Оказалось, можно: глаза Верховского в один момент потускнели.
— Пойдемте, — сказал он, еще больше ссутулившись. — Не будем терять время.
Мы поднялись на второй этаж, судя по табличкам, занимаемый администрацией заведения, свернули в коридор с чередой запертых дверей-близнецов, по другой лестнице спустились на несколько пролетов вниз, вновь одолели длинный коридор без окон, и оказались перед запертой на кодовый замок металлической дверью.
— Мы разве не в ваш кабинет направлялись? — удивилась я.
— Нет. Нам нужно специальное помещение, оборудованное записывающей аппаратурой. Прошу.
Верховский чиркнул именной картой по замку, набрал код и, дождавшись зеленого сигнала, открыл дверь, пропуская меня вперед.
Помещение отдаленно напоминало комнату для допроса. Тот же большой, крепко привинченный к полу стол, несколько стульев, голые стены, обитые светло-серыми пластиковыми панелями, лампы дневного света на потолке. Из общей картины выбивались разве что медицинская кушетка возле стены, пара кресел с небольшим столиком в углу, да солидная стойка со сложной аппаратурой.
— Присаживайтесь. Кофе хотите?
Я выбрала кресло, постаралась устроиться поудобнее, хотя это далось мне с большим трудом — кресло явно предназначалось для человека более солидной комплекции — и задумалась.
Шефу пришла в голову гениальная мысль использовать подопечных Верховского для поиска Андрея, о чем он и договорился с доктором. Если правда то, что рассказывают о возможностях сенсов, то найти парня для них не составит труда. Однако, если шеф додумался до этого, то неужели руководителю проекта, к тому же кровно заинтересованному в результате, подобная мысль не пришла в голову? Не верю. А если пришла, то неужели он за все это время ни разу не попробовал? Не верю второй раз.
— Неужели за все эти дни вы сами ни разу не попытались? — спросила я.
Направлявшийся к кофеварке Верховский замер на полпути.
— Да, пытался, — он смущенно пригладил волосы. — Дважды. И оба раза безуспешно. Но по разным причинам. Видите ли, Номер Два — чрезвычайно мощный сенс, но он сильно устал после сеанса ГРУ, поэтому ничего не смог увидеть. Понимаете, сильных сенсов ГРУ использует на полную катушку — все дни расписаны, и выжимает досуха, мальчики потом пару дней вообще ни на что не годятся. Еще я пробовал поработать с Шестнадцатым, он слабее Второго, ни разведка, ни безопасники не берут его в дело, но иногда и у Шестнадцатого бывают проблески. Но, увы, не в этот раз. Мы промучились больше часа, все бесполезно… Только, прошу, не надо нигде распространяться об этом моем самоуправстве. Я не имею право по своему желанию и ради своих нужд использовать сенсов…
Просящий Верховский выглядел жалко до противности. Он взглянул на меня глазами побитой собаки, дернулся, было, в сторону аппаратной стойки, но с удивлением заметил кружку у себя в руках и смутился:
— Ах да, вы же кофе просили…
Он завозился возле кофеварки, изредка кидая в мою сторону сложные взгляды. Внимание со стороны Верховского было мне неприятно.
— Что это за аппаратура? — перевела я разговор на другую тему, чтобы немного отвлечь его от своей персоны.
— Когда идет сеанс, включается запись. Оригинал записи хранится в спецотделе, копия идет мне для анализа состояния сенса, другая копия — заказчику сеанса. Заказчиком обычно разведка, реже кто-то из администрации президента, безопасность, МВД, еще реже космос, бизнес, личные просьбы. Два ящика внизу на стойке обеспечивают секретность, в частности, защиту от прослушивания. Выше расположено реанимационное оборудование. Иногда приходится и его применять.
Верховский закончил сражаться с кофеваркой и протянул мне кружку:
— Пейте. У нас еще есть минут десять.
Он кому-то позвонил, перебросился парой фраз, сплошь состоящих из медицинских терминов и звучащих для меня полной тарабарщиной, и в конце разговора потребовал на сеанс «номер четыре», после чего принялся копаться в углу, включая приборы.
Через восемь минут в дверь постучали и на пороге комнаты появился здоровенный санитар с выправкой спецназа, а за ним понуро опустив голову плелся, видимо, тот самый Номер Четыре.
