Сумерки Зверя - Ермаков Александр (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗

По всей елане-поляне прессовали.

Следом, размеренным ходом наседали копьеносцы. Уминали живую силу. Бойких, еще на утренней зорьке, обращали в разряд невосполнимых потерь. В разорванные нити, в туманы потусветья. В небытие. В вой баб, мужей недождавшихся. В сиротскую оголтелость, в беспризорную никчемность пасынков разбоя.

С мечами приперлись – на копьях издохните.

Ангельским пикинерам чхать на побасенковскую неуязвимость гостей варяжских. На булатные их мечи, на стрелы острые. Да, в этот день измарались эпические расказни рунических саг, измышления квелых сказителей, ради хлебной корки набреханные. Своей шкурой изведали шатуны морские благодать рассейской рукопашки. Бесшабастность мордобоя – стенка на стенку. Без правил снисхождения. Без передыху, где удары ниже дыха в обыденности. Без благородной сопливости рыцарской потасовки. Где колошматят почем зря – в нюх, в зубы, в морду. Где бьют лежачего сапогами по ряхе, каблуками срам топчут, пинками выи трощат.

Повинные головы мечи секли, помирающих оставляли в смертных корчах. Чтоб прочувствовали миг отхождения. Не до падали дело.

Дело наше правое! Победа будет за нами!

Белокурых бестий, как сидоровых коз драли. В хвост и гриву. Пух с пером раздувало стылостью Валлгальского вихря. Не умучивались схимники, на елмань схизматов натягивать. Рожи на рожон насаживать. Подлым трехгранным острием запросто протыкалась плоть, но больно выдирались клочья прожухлого мяса.

Живые взалкали дохлым.

Пена распанаханых трахей, сопли по губам, желудочные массы злопахнут.

Потно телесной волосне. Под льняной сорочкой да ватной душегрейкой, дубленой коротайкой, под латной рубахой, зело тулово парится. Стерпится, отсмердится, в баньке отмоется, с девкой примудившейся слюбится. Коли, вlya! Руби, катай, валяй!

– Ровнее шаг! Сомкнуть ряды! Держать стой!

– Бей промеж ног! В яюла тычь! Язви вражину! УРА!!!

– Волынщики, гуди бравурную! Трубачи, дуй атаку! Штандарты развернуть! Плечи расправить! Гвардия умирает, но не сдается! Вперед, blya, slovyane! Наподдай!

Slovyane наподдали.

Под сапогами хлюпало и размотанные кишки маршу помеху творили.

Байские мурзы малопямятные, толком ничему не выучившиеся, изготовились атаковать полки ополченцев. Не сносят, бастарды ишака, честной, грудь о грудь сшибки с латной конницей. Норовят подлую стрелу в спину пустить, скопом на пешего наскочить, гурьбой навалиться, безоружного саблями посечь, поселянина изловить, в полон-неволю свесть.

Погубить сады, потравить посевы, в храме нагадить. Стада угнать, пограбить избы, в овине девчат оравой отохальничать. Опосля, на базаре, за измученные чресла, со стариканами похотливыми рьяно торговаться. Лаяться. Грош за чагу [21] невольную выпрашивать, пятак за кощея вымаливать.

Положили ордынцы глаз на богатый достаток Гильдгарда. Ворс недобытого медведя мерещился свадебной кошмой. Корысть взъелась шакалиным прикусом. Ни петь, ни жрать, ни кумысу хлебать. Поскорей бы ходким наметом в заветные проулки, где сыры в масле катаются, серебро с потолков сыпется, бабы подолами не отмашутся.

Только одна помеха. Корысть отделяют от вожделения слабосильные рядочки добровольных вояк.

С онучными смердами равняли полуденные конники Гильдгардских воев.

Ножками кривенькими сучили. Бороденками трясли, зенками косили. Губы раскатывали, предвкушающе причмокивали. Любостяжание непременной удачи кружило головы, мутило умы неразумных. Нетерпеливо привизгивали.

Но молча насупились волонтеры. Крепче цевья копий стиснули.

Думали: «Да, мы быдло, смрадь онучная. Наше дело лапотное – скот пастить, хлеба растить, детишек лелеять. Нам, с вами, байскими нукерами не тягаться, не мериться, силушкой не ровняться.

Но, накося-выкуси, пройти сквозь ряды наши. Пристали мы под руку Гильды, под знамена витязя Небесного Кролика, и нет нам ни удержу, ни уему.

Все пластом поляжем, кровью изойдем в края Валлгалы, куда заказано нам от роду, нашего паскудного, было. А вам, мразь Бафомету проданная, к стенам светлого града дороги не пропустим.

Коли-руби! Катай-валяй!

Держись, крестьянский сын. Твой род от корня древа Иггдрасиля. Тебе, от земли взращенному, не тяжко обратно в земю-матушку без рыданий возвернуться.

Коли-руби! Секи супостата»!

Произведенный в воеводы, Смурной Пес распоряжался, согласуясь с обстановкой. Приказывал умно.

– Стрелки, во фронт! Первый залп по команде, опосля жарь чаще, метить – пустое. Лупи в орду, кого и зацепит. Отступать, как гаркну. Пикинеры, ослабонь проход, пропущай лучноту, не смыкаться! К шестишеренговому бою товсь!!! Первый ряд с колена! Второй справа от бедра, третий от плеча! Четвертый над головой! Пятый от рамена с лева, шестой шуйцей от ляжки! Товсь!!! Blya, slovyane…

А по ту сторону поля засвистали нагайки, всхрапнули кони, блеснули изогнутые клинки.

– Алла! – Скопом заверещала орда. Пылью, визгом, гулом подков округа исполнилась.

Зло воевода губы скривил, зубами клацнул.

– Стрелы на тетиву! Упрежденье на два крупа! Товсь! Пли! Сыпь ядреней, лапотные!

Сыпанули.

Корчились под копытами вышибленные из седел, потерявшие коней, но не остановить лаву, не застопорить вал гривастый.

Смурной вовсе по собачьи ощерился. – Стрелкам отход! Луки за спину, сабли наголо! Подпирай передних! – Рявкнул, ножны отбросив.

– Ох, душа чует: днесь нажуем конячьих яблок до отпаду. – Новобранец с белесыми ресницами бледнел пухлыми щеками.

– Не робь, дите. Кабанчика на Леля колол? Отож. Усе херь собачья. Байская шкура слабше свинячьей выходит. Не бойсь, втыкай прытко, у грудинку шпыряй. – Напутственно цедил ветеран-сосед.

– Ну, кабанчика, ет мы могем. Ет не впервой. Ет дело знаемо, обвычны мы. – Взбодрился поселянский недоросль.

– Тадысь басурман осилим. – Криво ветеран ухмыльнулся, на ладони поплевал, сручно колье уцепил.

А Пес воевода вовсе не угомонится.

Рычит надсадно: – Пикинеры! Держи плечо! Сомкнуть ряды! Тесней тулись! Теснее, сучье вымя! Первая шеренга на колено ставай! Всем пики к бою! Товсь!!!

Blya!

Забросил Смурной щит за спину, мечную рукоять обоима лапами перехватил. Ногами в землю врос намертво. Задубел торсом. – Держись, лапотные. Пятый и шестой цевья в землю, наклон в пол зенита! Держи-и-ись!

Завыл по звериному: У-у-ур-ра…

Урла комонная настромилась на ноддовскую доблесть.

Крепко держались две сотни, черты не покинули. Хоть кое-где и повезло ордынцам через копейный частокол перемахнуть, врубиться в ряды пехотные, только вои тех удачников споро порешили, бреши стянули. Отбили первый нахрап, а дальше полегче стало. Замах, укол, отмашка. Крошево громоздилось кучей, заслоняло пикинеров от ногайский ятаганов.

А третья сотня, что на левом крыле, дрогнула, поддалась, не сдюжила конского навала. Набрана из всякого сброда, черни завалящей, да обучалась впопыхах. Вот и обернули тылы ноддовцы. Смелые, друг с другом прощались, спиной к спине опирались. Напоследок секлись истово. Не себя берегли – утруждали Норн рвать нити животов ордынских. А как наставала пора с белым светом разлучаться, то отходили в Валлгальские туманы бестрепетно, прилично мужам, с оружьем в хладеющих дланях. Пугливые да робкие бегмя бежали, об отпоре не помышляли, под вековечным древом Иггдрасиля обрывались их судьбы.

Старый воин – мудрый воин. Сребнобородый Сенешаль Короны загодя предугадал слабинку пеших рядов. Зорко за битвой наблюдал, пуще за третьей сотней следил. Вот опасность вовремя и приметил. Повел своих латников в обход боевых порядков. Построил. Не спешил, хоть на его глазах гибли сыны Нодд. Силился думать не о них – о победе. «Погодь, погодь, пора не пристала, пусть басурманы порезвятся напоследок» – сам себя уговаривал.

А ордынцы, на крылах успеха, рвались в прорыв. Словно в воронку, новые и новые отряды в брешь грязной рекой лились. К чему пхаться на лес копий, когда тут, по близи, такая развеселая резанина пошла. Кровь дурманила.