Битва за Лукоморье. Книга 3 - Камша Вера Викторовна (читать хорошую книгу txt, fb2) 📗
Но коли влез в драку, шишки считать поздно. Остановить войну с Баканским царством можно, лишь вытащив Прова из Иномирья. И управиться надо поскорее, покуда Николай в Бряхимове не сообразил, куда подевались его невестка и посол князя Владимира.
Упорно не давало Добрыне покоя и еще одно. Окружала отряд дикая глушь, а между тем по пути совсем не встречалось ни упавших деревьев, подточенных старостью, гнилью и короедами, ни завалов бурелома. Правда, пни, торчавшие на месте сломанных когда-то ветром стволов, то и дело попадались. Густо поросшие грибами и синим войлоком мха, странные какие-то, оплывшие, будто свечные огарки.
Не выворотни и не поваленные стволы. Именно пни.
В Черной пуще было так же. А вдруг, неровен час, у этого заповедного леса тоже есть свой хранитель, такой же грозный, как пущевик, с которым русичи едва-едва разошлись миром?
Добрыня с чувством пожелал себе мысленно типуна на язык. Свести близкое знакомство еще и со здешними чащобными страхами, накликав ненароком с ними встречу, воеводе точно не хотелось.
– Никитич, а вдруг это духи лесные с нами, чужаками, шуточки шутят? – опять вступил в разговор Василий. Побратим, не иначе, тоже Черную пущу вспомнил. – И с пути сбили, и усталость вон напустили… Может, леший местный чудит?
Терёшка остановился. Повел плечами, поправляя за спиной ремни котомки. Рыжие брови над темно-голубыми, с раскосинкой глазами нахмурились.
– Да не похоже. Пуганые они какие-то, лесожители здешние, – серьезно сказал парень. – Не надивлюсь, почему так. Лес-то ими и правда кишит – и кущаниками, и ягодниками, и моховиками… Не такие они, как у нас, конечно, но сутью схожи да норовом. Чую я их, а на глаза бедолаги не показываются, прячутся. То ли нас боятся, то ли кого-то еще.
Наконец, ведя цепочкой под уздцы лошадей, отряд выбрался из зарослей, и деревья впереди малость поредели. Между кронами снова появились просветы. Ковер мха сменился стелющимся по земле серебристым кустарничком, похожим на вереск, и купами лиловатой травы. Кое-где начали попадаться россыпи гранитных валунов и торчащие между ними, как столбы, невысокие скалы-останцы.
– Никитич, ты посмотри! – выдохнул Василий, задрав голову.
Пробираясь под пестрым пологом леса, они и не заметили, как сиявший в каменном небе шар изменил цвет. Из рыжего стал тускло-желтым и на глазах продолжал бледнеть. Потускнела и матовая дымка, затягивавшая небесный купол, – над чащей сгущался вечер.
– Оно что, и солнце, и луна сразу? – охнул Терёшка, не сводя глаз с висящего у них над головами светила.
Всю дорогу от прогалины с вратами парень выглядел так, будто в ожившую сказку угодил и немалую цену дал бы, лишь бы она подольше не кончалась. Вот и сейчас ошеломление и восторг на веснушчатом лице сияли так неприкрыто, что Добрыня с трудом спрятал улыбку в бороде.
Воевода, будь его воля, и сам бы, как мальчишка, радовался каждому новому чуду, встречающемуся по дороге. Чистосердечно и без оглядки. Терёшка жалел, что они с собой Миленку не взяли, а великоградец то и дело ловил себя на мысли: вот бы тут, в этом сказочном разноцветном лесу, хоть на минутку вместе с ними оказалась Настя… Ахнула бы ведь, глазищи любимые синие так бы и загорелись, и тоже прошептала бы, сжав его руку в своей: «Ровно сплю, Добрынюшка, и мне всё это снится…» Почему он такой невезучий, а? Сбылось то, что раз в жизни случается, да и то с одним человеком на тысячу, попал нежданно-негаданно в подземное царство, но времени нет, чтоб на здешние диковины всласть надивиться. Добраться бы до Кремнева, прочее – побоку.
А чудеса вокруг продолжались. Шар солнца-луны сделался совсем уж бледно-пепельным. Посвежело, заблестела в траве и на листьях роса, из чащи потянуло сырым холодком. Завозился беспокойно ветер в вершинах, плотнее сгустились тени под деревьями. Смолкли дневные птицы, в чащобе пробудились ночные. Изменились запахи, которыми дышали заросли, – стали еще слаще, крепче и гуще. Лес накрыли зыбкие серебряно-жемчужные сумерки, но темнота прийти им на смену почему-то всё не спешила.
– На белую ночь похоже, какие летом в Поморских землях стоят, – подивился Казимирович. – Настоящей-то ночи тут не бывает, что ли?
– Хорошо бы, – Добрыня отвел с дороги шипастую ветку, норовящую хлестнуть по лицу. – Привал до утра разбивать – оно нам никак не с руки.
Непривычная усталость, навалившаяся на воеводу, не проходила, словно богатырь осушил ненароком пару полных ковшей чар-воды, которая силы отнимает. Василий перестал подбадривать спутников шуточками, Терёшка тоже всё чаще утирал рукавом лицо, Мадина начала через два шага на третий спотыкаться на корнях и кочках. И вот тут впереди, в зарослях, блеснул очередной ручей. Вытекал он из узкой балочки, над которой копился белесый туман. Берега, усеянные скальными обломками, поросли буйнотравьем и кое-где высокими кустами с темно-синими листьями. Сам ручей оказался говорливым и быстрым, прозрачная вода звонко шумела на галечных перекатах.
– Про водицу местную ты, государыня, ничего плохого не слыхала? – повернулся к Мадине воевода. – Пить ее без опаски можно?
– Пров говорил, вода здесь хорошая, – устало кивнула та.
– Добро. Напоим коней и баклаги в дорогу наполним, – решил великоградец.
Лошади, которых они с Василием осторожно свели к ручью по склону, припали к воде охотно и жадно. Добрыня тоже наклонился – и, набрав полные пригоршни, с наслаждением ополоснул лицо. На вкус вода, свежая, прохладная и чистая, чуть заметно отдавала сладостью.
Терёшка с Мадиной, прихватив оплетенные берестой дорожные баклажки, прошли чуть вверх по берегу. Заросли там подступали к самому ручью, нависая над перекатом.
– Смотрите!
На громкий вскрик алырки, в котором звучало совершенно девчоночье изумление, побратимы обернулись разом, уже готовые схватиться за оружие. И оба так и застыли на месте.
Зрелище того стоило. Околдовывающее – иначе не назовешь.
Они раскрывались на кустах в темной гуще листьев, один за другим – крупные цветки со светящимися лепестками. Каждый окруженный перламутрово-радужным сиянием венчик, похожий на резную чашу водяной лилии, был величиной почти с ладонь. Упругие плотные лепестки расправлялись медленно, как бы нехотя, а когда туго скрученный удлиненный бутон, точно с усилием выдохнув, распахивался, из него вылетало легкое облачко серебряной пыльцы – тоже слабо светящейся.
Цветков-огоньков на кустах зажигалось всё больше, а над берегом ручья поплыл сильный, почти осязаемый дурманящий аромат. Не то ландышем-молодильником отзывающийся, не то чубушником, приправленный еще чем-то травянистым, чуть вяжущим. От этого запаха замирало и щемило в груди, сладко кружилась голова.
– Ну и ну… – восхищенно цокнул языком Василий.
Богатыри не выдержали – подошли, чтобы разглядеть диковинные цветы поближе. Алырская царица стояла рядом с кустом, который окутывало дрожащее радужное мерцание, и лицо у нее было счастливо-завороженным. Точь-в-точь как у деревенской девчушки, прилипшей к ярмарочному лотку с расписными свистульками и тряпичными куклами-лелешками.
– И мой муженек про такую красоту молчал… – пробормотала Мадина.
Царица подалась к кусту, чтобы притянуть к себе ветку и понюхать светящийся цветок, и воевода ее остановить не успел. Не успел этого сделать и Василий. Терёшка, стоявший к алырке ближе, опередил их – первым перехватил и резко оттолкнул в сторону Мадинину руку, занесенную над цветком. Парнем двигало чутье… оно не подвело.
Тонкая и острая зазубренная игла, покрытая липким соком, выметнулась из середины венчика молниеносно. Терёшка ойкнул. Тут же, следом, со свистом вылетел из ножен меч Добрыни – сверкнул булат, и отсеченная ветка, на которой огоньком пылал хищный цветок, упала в траву. По лепесткам пробежала дрожь, точно они были живыми и страх как не хотели умирать. Их сияние померкло, сделалось из нежно-перламутрового тусклым, а потом и вовсе угасло.
– Ты как, парень? – Добрыне было не до царицы, отшатнувшейся от куста, как от клацнувшего ядовитыми клыками упыря. – Ужалило?
