Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей (бесплатные серии книг TXT) 📗
— Гляньте-ка, — хриплым голосом сказал этот обесцвеченный временем человек. — Экий гость у нас. Запомните! В старости, правнукам расскажете, что ходили ещё в ваше время по земле дивные люди.
Нуониэль тревожно посмотрел на Воську. Слуга всё понял и обратился к старцу:
— Никак доводилось вам знавать нуониэлей? — спросил он.
— Не ели? — переспросил старец. — Кого не ели?
— Нуониэлей, — ещё чётче проговорил старый слуга.
— Нет, я таких не видал. По молодости, слышал о дивных людях, кто вовсе и не люди, а вроде звери. В те времена охотники ходили шире. Не жило народу столько. Не городили границ столько. От пустошей до пущи ходили. И на полдень, аж до песков больших. Видывали чуда чудные. И зверушек вот таких как ты, — он протянул руку к нуониэлю.
Нуониэль подошёл и коснулся руки старца.
— Что ты ищешь, воин? — спросил белый старик, ощупывая ладонь гостя.
Нуониэль молчал. Ответил бы он что-нибудь, если мог говорить? Понимал ли он слова старика?
— У тебя руки воина. Хорошего воина. Но ты очень много потерял, — продолжал старик. — Очень давно ты бродишь по свету.
Он замолчал и посмотрел на красный уголок, где под расписными рушниками ловили отблески печного огня резные пенаты.
— Я старый дурак, — снова заговорил старец. — Скоро идти мне к пращурам. Допрежь повидал жизнь.
Старец замолк, отпустил руку нуониэля и вроде как заснул. Мужики переглянулись, ласково разбудили его, взяли под руки и увели в комнату за печку.
— Мот! — вскрикну вдруг староста Бедагост.
— Тут я, — отозвался один из крестьян — тот самый бородач, лет чуть более тридцати с которым Воська давеча вёл беседу в поле. Лицо Мота украшала рыжая бородка и порция морщин под щёками и возле глаз под косматыми бровями.
— Гостей наших отведи в мирафимову избу. Пущай отдыхают. Да принеси им поесть. А затем, коль будет на то их воля, ждём снова к нам сюда. Мы гостям ночлег, а гости нам сказ.
— Постойте, — сказал вдруг Закич, когда все уже приготовились встать из-за стола. — Вы сказали мирафимова изба? Не о Мирафиме Звездочёте вы говорите?
— Лет десять как помер, — буркнул Мот. — Тихий старик был. Бед не приносил, но и толку с него, как с козла молока.
— Невероятно! — воскликнул Закич. Восторга коневода не понял никто из присутствующих. И не удивительно, ведь они не ведали того, что знал сам Закич. За то время, которое он провёл в касте жрецов на обучении, нынешний помощник рыцаря Ломпатри полностью поменял своё мещанское отношение к тем, кто посвятил свою жизнь изучению неизведанного. В гильдии магов, насквозь пропитанной жаждой власти и корыстолюбием, даже не пытались постичь природу явлений. Жрецы наоборот, изучали всё с дотошной скрупулёзностью. Изучаемые явления отходили при этом на второй план, а Учение, как называли это жрецы, становилось самоцелью. Но знаний и пользы от всего этого Учения выходило немного. Зачастую библиотеки касты жрецов пополнялись такими бесполезными трактатами, как например «Наставления тем, кто выращивает мох» или «Принципы движения мухи в закрытых помещениях». Что до звездочётов, то эти люди были особого склада. Для этих, зачастую отшельников или невменяемых изгоев, заглядывать за грань неизведанного мнилось главным смыслом жизни. Они не верили ни Учению жрецов, ни догмам магов и не принадлежали ни к одному из сословий. Им не было дела до власти, денег, славы и положения в обществе. Но именно звездочёты, а не жрецы или маги, делали больше всего открытий. Эти причудковатые люди строили лаборатории, писали книги и устраивали настоящие экспедиции; они добивались того, что некогда тайное, становилось обычным и понятным каждому явлением. Так прожил жизнь и звездочёт Мирафим. Его громозвучной славе позавидовал бы любой из королей от начала времён. Но слава эта выглядела особо. Произнеси имя Мирафим где-нибудь в таверне иного городка, скажем, в Сарварии — никто и носом не поведёт. Но, прошептав «Мирафим» в одном из домов гильдии магов или касты жрецов — в каком бы из шести государств людей в Эритании, он не находился — на тебя сразу же обратят взгляды все присутствующие и потребуют объяснений. Ведь негоже просто так вспоминать столь выдающегося человека.
Когда Закич вместе с остальными вышел из общего дома, его глаза горели от предвкушения грядущего. Путников повели вверх по улице к большому заброшенному дому. Под окнами рос бурьян, а тропинка к двери исчезла под сплетениями старых, давно неплодоносящих яблонь. В сенях стояла та непроницаемая тьма, которая бывает только в старых домах, куда не заглядывали уже много лет. Компания прошла далее в горницу. Снаружи крестьяне отворили ставни и, через ссохшийся рыбий паюс на окнах, в дом проник вечерний свет. Пыль, казалось, лежала не только на лавках вдоль стен и на полу, но и заполняла собою всё пространство до самого потолка. Компания вошла в эту кашу из серой пыли и, раздвигая руками пелену перед глазами, стала осваиваться. Белобокая печь выдавалась далеко вперёд и занимала чуть ли не половину комнаты. Остальное пространство занимали лавки, сваленная в угол утварь и тяжёлый слой пыли. На столе, под этой пылью находился ещё более толстый слой воска растаявших свечей. Давно застывший воск скрывал столешницу, будто ситцевая скатерть, тоненькими нитками свисавшая по краям. В середине стола башенками возвышались ещё не растаявшие до конца свечи разной величины. Пол горницы от влаги поднялся на дыбы, а стены со временем так почернели, что стало сложно разбирать, есть они там за пеленой мрака или их там вовсе нет.
Воська принялся растапливать печь. Ломпатри сел за стол и погрузился в раздумья. Закич стал изучать дом, шастая из комнаты в комнату и вглядываясь в затянутую паутиной утварь. Нуониэль встал столбом у входа и не решался пройти дальше.
— В ногах правды нет, господин нуониэль, — сказал ему нахмурившийся Ломпатри.
— Всю дорогу сидели, господин рыцарь. Отсиделись все, — заметил Воська, дуя в печь на занимающиеся пламенем лучины.
— Тебя не спросили, — рявкнул на него Ломпатри. — И охота вам, черни, языком мести. Люди с дороги, а вы их сразу на смотрины.
Он осёкся, хлопнул ладонью по столу и тяжело вздохнул.
— Не серчай, рыцарь, — донёсся из другой комнаты голос Закича. Коневод говорил скоро, будто бы куда-то торопился. Он гремел разными вещами и, такое чувство, искал что-то в этом старом доме. — Так бывает, когда по миру идёшь. Это ты дома был знатным. А тут ты странный. Странный — от слова странствовать. Человек пути. К тому же, за что ты на них сердишься? Откуда им знать о твоём благородстве? Для них ты один из тех надменных придворных петухов, которые только и делают, что пьют вино за чужой счёт.
— Коневод, ты меня разъярить вздумал? — спросил Ломпатри.
— Ничего нету, — сказал Закич, охлопывая ладоши, чтобы сбить с них пыль. — Ни единой книжечки!
Он вышел из соседней комнаты и облокотился на дверной косяк. Коневод приготовился рассказать рыцарю о дэстрини в стойлах, но это Ломпатринское «разъярить вздумал» так сильно задело за живое, что с вестями о прекрасном и таинственном звере Закич решил повременить.
— А может, и вздумал! — заявил он. — Ты, господин рыцарь, на меня мало серчаешь последнее время. А про недельную плату и вовсе позабыл. К тому же, не совсем ясно, с чего бы это нам бродить по здешним краям, где нет ничего, кроме полупустых деревень и полуголодных разбойников. Ты уж реши, или уходим или остаёмся. Не очень приятно будет, если они нас своими вопросами с умов посводют!
— Полно тебе, — сказал Воська, закончивший с печкой. — Не такие эти крестьяне и страшные. Господин Гвадемальд, вероятно пошутил и на счёт зловещих вопросов. А Господин Ломпатри устали и голодны. Сейчас отужинаем, и всё будет в порядке. Полно!
— А что «полно»? Наш господин рыцарь чуть головы им всем не отрубил за то, что они его, как он сам говорит, на смотрины привели. Не так разве?
— Что тебе дурню толковать! — ответил Ломпатри. — Где тебе знать о приличиях и приёме гостей.
