Зеркало грядущего - О'Найт Натали (библиотека книг TXT) 📗
Однако Конана это смутило не более чем на мгновение. Ему столько раз приходилось в одиночку идти в бой с самыми грозными противниками, что он давно привык рассчитывать лишь на свои силы и не ждать никогда помощи со стороны. Стоит только положиться на кого-то, как ты пропал. Неминуемо утратишь бдительность, оступишься, а того, кто должен был подстраховать, именно в этот миг не окажется рядом… вот и пиши пропало. И потому, осознав, что остался с трольхом один на один, Конан, вместо отчаяния, испытал лишь мстительную, злую радость, упоение битвой истинного берсерка. То была его стихия, и он знал, что победит.
Развернувшись, северянин с криком побежал назад, к кострам, увлекая за собой чудовище. Трольх последовал за ним, тяжело ступая, так, что от шагов его шел гул по земле. Но когда он настиг человека, тот был уже во всеоружии.
Костер, разведенный трольхом (должно быть, благодаря трем головам, он все же соображал несколько лучше, чем простое животное), был сложен из огромных поленьев, в которых Конан без труда узнал обломки частокола. И теперь, когда огромное чудовище, вытягивая вперед лапы с топорщащимися, точно десяток кинжалов, когтями, приблизилось к нему, он поднырнул вниз и, ухватив в прыжке огромную головню, ткнул горящим концом прямо в живот трольху.
Тот завопил так истошно-пронзительно, что у киммерийца невольно заложило уши, но, не обращая внимания на судорожно молотящие воздух лапы, мелькавшие перед самым лицом его – так что лишь невероятная ловкость и подвижность спасали от гибели – боец сделал еще один выпад. На сей раз удар пришелся по глазам правой головы. И новый яростный вопль сотряс густую ночь, застывшую над миром.
Ударом лапы у Конана вышибло из рук факел. Когти задели его запястье, глубоко вспоров кожу, но он даже не заметил этого. Безумие битвы овладело им – то самое невероятное состояние, когда воину кажется, будто само время замедлило бег, движения противника делаются тягучими и предсказуемыми, и каждый шаг его известен наперед, точно в прекрасном, полном глубинного смысла танце. Ничто тогда не может повредить берсерку, ничто не может причинить ему вреда, и нет такой силы, что способна заставить его отступить… Не глядя ухватив новую головню из костра, не обращая внимания на языки пламени, жадно лизнувшие кулак, Конан вновь перешел в наступление.
Он знал, что так будет. Что в руках у него окажется совершенное оружие, которое и требовалось ему сейчас – Длинный, остро отточенный кол, подобный тому, на который насадил трольх несчастного над огнем. В этом был смысл. Была высшая справедливость.
Взмахнув полыхающим факелом прямо перед двумя уцелевшими мордами чудовища, киммериец вновь заставил того отступить. Он уже научил трольха бояться огня, и теперь тот даже не пытался сражаться, лишь оглашал хриплым воем окрестности, отчаянно, не глядя бил по воздуху лапами и отступал… отступал…
Незаметно, ловко орудуя полыхающей головней, Конан заставил чудовище описать круг. И вот уже оно стояло спиной к костру. Еще выпад – и, отпрыгнув, трольх угодил прямо на середину огненного круга. Омерзительное зловоние паленой шерсти заполнило все вокруг. Монстр попытался выскочить из огня, но в этот миг Конан вновь нанес удар. Не удержавшись, трольх рухнул прямо в костер.
В тот же миг киммериец, не думая об опасности, вскочил ему на грудь. Огромные руки взметнулись, но было поздно. С оглушительным хрустом заостренный кол вошел меж ребер чудовища. Конан с силой налег на огромное копье, вонзая его все глубже и глубже, пока не почувствовал, что острие его дошло до самого сердца. И, дернувшись в последний раз, трехглавый трольх затих под ним.
Конан спрыгнул на землю и двинулся к своим спутникам; ноги его дрожали. Наемники не сводили с него глаз, точно не их капитан и предводитель, с которым столько раз они делили воду и хлеб и ночевали у одного костра, шел им навстречу, но некое существо иного порядка, полубог или демон, перед которым возможно было лишь трепетать, испуганно опуская глаза. Киммериец обвел их тяжелым взглядом.
– Вам бы детей в люльке качать, – сплюнул он презрительно. – Вояки… – И, свистом подозвав свою лошадь, вскочил в седло. – С завтрашнего дня буду гонять вас, пока не спущу лишний жир, иначе проку не будет! А теперь давайте-ка убираться отсюда!
Пристыженные, наемники оседлали по двое уцелевших лошадей – Жук с Невусом, и Сабрий с Бархом – и последовали за своим капитаном. Отъехав на пару шагов, Конан остановился и обернулся, дожидаясь. В конце концов, они были его отрядом. И он отвечал за них.
ОБРАЗ БЫЛОГО
Гроза прекратилась так же внезапно, как и началась – глухие перекаты грома, далекие зарницы и крупный косой дождь недолго питали взопревшую аквилонскую землю, – и на Охотничий двор осторожно потянулись вельможи, а за ними последовал простой люд. Крикливые арлекины быстро наверстали упущенное, заставив рыдать от смеха изрядно подогретых вином зрителей, а челядинцы вновь запалили огненные фейерверки, – карнавал восстанавливал свои силы, словно ящерица хвост, оторванный сорванцом.
Но Валерию не хотелось продолжать разговор с Троцеро в маскарадной сутолоке, где на них то и дело налетали хохочущие хороводы и сновали вокруг снулые слуги в светлом, разнося яблочный сидр со льдом, звенела музыка, фыркали и шипели фонтаны шутих.
Валерий пригласил графа к себе, и они ушли, никем не замеченные.
Принцу Шамарскому во дворце отведены были покои в Алых Палатах, – небольшие, состоящие всего только из спальни, кабинета и двух гостиных, – далеко не столь роскошные, как, скажем, апартаменты Нумедидеса, однако Валерий был даже рад этому, довольный сравнительной уединенностью своего жилища, коей не так легко было достичь, обитая во дворце.
Основные же, парадные чертоги нагоняли на него тоску: не радовали взор ни бесконечные коридоры дворца, прямые, извилистые, кольцеобразные, выходящие в сумрачные галереи и лоджии, такие безлюдные, что, казалось, они населены призраками; ни просторные гостиные с огромными каминами, где пузырилась смола на поленьях и пахло зимой; ни светлые залы, похожие на хрустальные стигийские кубы; ни темные, мореного дерева стены библиотеки, шуршащие шелковистыми шторами; ни мерцающие металлом оружейные; ни желтые, красные, белые и смарагдовые столовые, обитые кхитайскими шпалерами с узорами, словно навеянными полуденным сном в фарфоровом павильоне. Привыкший к скромному уюту родового гнезда, принц Шамара чурался простора и навязчивой роскоши Тарантии.
Никто не встретился им на пути, лишь у входа в покои Валерия стояли два охранника в одеждах Антуйского Дома, – опытный воин не слишком доверял Черным Драконам, считая, что личная гвардия его венценосного дядюшки больше годится для праздничных парадов, чем для кровавого боя, и потому предпочитал иметь небольшой эскорт шамарцев, которых лично отобрал из числа ветеранов офирских войн.
Завидев своего повелителя, часовые опустили алебарды и склонили головы в знак приветствия. Валерий кивнул им в ответ и отворил тяжелую резную дверь, пропуская вперед Троцеро.
Они прошли в небольшую гостиную, – наименее парадную из двух, – где, несмотря на теплую ночь, был разложен камин, и принц любезным жестом пригласил Троцеро занять место в предназначенном для почетных гостей громоздком кресле на крепких львиных лапах, с прямой спинкой и подлокотниками, украшенных волютами; сам же, подойдя к изящному дрессуару аргосской работы, наполнил два кубка шамарской медовухой из кувшина, предусмотрительно наполненного слугами в ожидании господина.
– Я полагаю, граф, вы не откажетесь от доброго напитка, который лучше всего делают в нашей провинции, – сказал он, протягивая графу кубок. – Возможно, он и не столь изыскан, как знаменитые пуантенские вина, но зато превосходит их в крепости.
Троцеро одобрительно усмехнулся в седеющие усы.
– Приятно, когда молодежь чтит традиции и край отцов. Что до меня, то самое кислое вино Ларочена мне милее любого нектара тарантийских погребов. Только сок виноградной лозы, что взросла под родным солнцем, и способен еще разогнать холод в жилах и заставить позабыть про старость…
