Науфрагум. Дилогия(СИ) - Костин Тимофей (библиотека книг .txt) 📗
По уху легонько щелкнул бумажный катышек. Я обернулся и исподтишка показал язык рыжей нахальной девчонке - которая, увы, не уставала отравлять мне жизнь с самого розового детства. Алиса, ехидно ухмыляясь, прошептала, наклонившись с соседнего места:
- Витай, витай в облаках. Нахватаешь двоек в третьем семестре, и накрылась твоя магистратура на инженерном факультете. Вдруг не пройдешь по конкурсу? Вот горе-то, вот несчастье будет!..
Опять издевается. На самом деле, та специализация, где я намеревался приложить свои скромные силы после общего курса университета, не была чрезмерно популярной. Ну, скажите, много ли в наши времена найдется желающих возиться с железками, изучать сопротивление материалов и теорию машин и механизмов - зубодробительную науку, носящую среди студентов-механиков устрашающее название "Тут моя могила". Думаете, у меня будут там конкуренты? Много найдется желающих? Будет огромный конкурс? Ой, едва ли. Хорошо, давайте будем честны - я прекрасно знаю, что не блещу особыми способностями, но трезвый взгляд на вещи - одно из моих немногих достоинств. Что поделать, раз я обделен художественными задатками, которыми преисполнены окружающие меня однокурсники. Мне не под силу связать пару слов в изящный стих или прозу. Холст и краски (поле, где, кстати, весьма неплохо выступает Алиса) у меня вызывают приступ онемения локомоторных функций пальцев, не говоря уже о фортепианных клавишах или звонких струнах; уроки изящных искусств и музыки - для меня настоящая пытка. Ораторское искусство, красноречивые диспуты - еще хуже. А философия и юриспруденция - вообще, туши свет. Единственная отдушина - естественнонаучные предметы. О, физика! В мире рычагов, импульсов, ньютонов и джоулей душа отдыхает, а кислые лица соседей, с трудом продирающихся через частоколы элементарнейших физических задачек, которые я щелкал как орешки еще в школе, вызывают определенный моральный подъем. К сожалению, на один правильный (по моему скромному частному мнению) урок приходится три неправильных. Альма-матер переполнена адептами изящных искусств и философии, а учебная программа строго настаивает на том, чтобы все выпархивающие в свет птенцы - даже те, кто займется не самыми престижными прикладными и техническими науками - получали основательную гуманитарную подготовку. На то имелись серьезные причины. Кто же не помнит, к каким грустным событиям привело безрассудное увлечение естественными науками, вторжение в области, где человеку не стоило бы распускать руки? Подобное не должно повториться, теперь все будет по-другому - гармоничная личность должна чутко осознавать красоту окружающего мира и то, насколько неразумно пытаться его перекраивать. Разве может это привести к чему-то хорошему?
В целом, я, безусловно, согласен. Но что делать, если меня с пеленок неудержимо тянуло к железкам, начиная с утюгов, неизменно обжигающих, и заканчивая пишущими и швейными машинками, так ловко защемляющих чрезмерно любопытные пальчики? Увы, болезненные уроки не пошли впрок, и отец, скрепя сердце, вместо флейты принес мне игрушечную детскую дорогу. О-о-о, это было настоящее чудо, волшебное откровение. Восхитительно сложные переплетения пружинок и рычажков, толкающие увесистые паровозики по миниатюрным рельсам - я пропал для окружающего мира, погрузившись в уютный механический мирок. Следующим моим подвигом стала демонтированная к ужасу матери старинная музыкальная шкатулка. Не падайте в обморок - она была немедленно собрана обратно и стала работать еще лучше (еще бы, дохлая мышь среди молоточков ничуть не улучшает звучания!). Увы, вместо заслуженных, казалось бы, похвал ко мне вызвали доктора. Он похмурил кустистые седые брови, солидно прочистил горло и прописал фитотерапию и музыкальные уроки, долженствующие отвратить ребенка от низменных железок и привить ему любовь к прекрасному. Жизнь моя на время стала нелегка. Хотя барабанить гаммы я научился довольно быстро, полнейшее отсутствие интереса к нотам и неумение отличить фа от ля привело в итоге к сердечному приступу у мадам преподавательницы, и я был изгнан с позором - то есть, с моей точки зрения, получил желанную свободу.
Кого же за это поблагодарить? Мамочка, спасибо тебе за мое нелегкое детство - надо же пристроить ребенка в настолько неподходящее учебное заведение. Ах да, престиж. Ну, конечно, нам, аристократам, потомкам древних родов не пристало марать руки низменными материями. Не то, чтобы фамилия Немировичей котировалась чрезмерно высоко, требуя блюсти фамильную честь до судорог, но все же, несколько затесавшихся в родословную генералов и министров заставляли потомков держать определенную планку.
Я не стал излагать все эти соображения Алисе - подружка детства и так была в курсе. Не могу сказать, считала ли она меня блаженным дурачком на самом деле - наверное, все-таки нет, ибо знала, как облупленного, но продолжала со мной общаться. Конечно, никогда не упуская случая подпустить шпильку по поводу моей будущей низменной инженерной карьеры. Сама она, безусловно, могла взирать на меня с сияющих высот юридической специализации. Как она смеялась на прошлой неделе: сделав блестящую карьеру, она сумеет защитить неразумного, когда рухнет сконструированный мною мост, и по мою душу явятся злые законники. Едва ли я стану проектировать мосты - мне все же значительно интереснее движущиеся механизмы, хотя... да ведь и мосты бывают совершенно невероятные. Вот хотя бы этот!
Действительно, внизу неторопливо проплыл соединяющий крутые стенки ущелья железнодорожный мост. По дну ущелья, среди высоких отвалов и порталов тоннельных штреков тоже стелились красные от ржавчины ниточки рельс. Центральная же секция моста выглядела необычно: судя по всему, она могла перемещаться вертикально, как бывает у некоторых разводных мостов. Только там тысячетонная стальная конструкция уходила вверх, чтобы освободить дорогу проплывающим под мостом судам, здесь же она опускалась, попадая точно на поворотный круг, расположенный на уровне земли. Очевидно, таким остроумным способом здесь решили проблему соединения перпендикулярных железнодорожных веток. Интересное инженерное решение.
- Опять прилип к стеклу. Что же ты там увидал такое? - лениво поинтересовалась Алиса.
- Ты только посмотри на эти чудеса! Здесь, наверное, только в одном промышленном районе больше железнодорожных путей, чем у нас во всей Либерии. И это еще простые шахты, а ведь нам обещали показать подвесной мост через Айзенэрц-каньон. Смех-смехом, а высочайший и длиннейший в мире. Представляешь, до дна ущелья три тысячи шестьсот футов, а длина почти две мили. "Хандерт Пфейле Брюкке" - одно из семи технических чудес света.
Алиса, похоже, решила подразниться.
- Отличное местечко, чтобы прыгать несчастным влюбленным, которым родители не позволяют воссоединиться. Взявшись за руки... ах, как романтично!
- Не знаю уж, что романтичного ты находишь в лепешках, но только представь, как по мосту пролетали скоростные экспрессы "Серебряная пуля" - и пересекали континент всего за пять дней, все восемь тысяч миль. Электрические, заметь, а не на паровой тяге. Сто миль в час! В Новом свете никогда не было ничего подобного даже в проекте!
- Хочешь сказать, отмороженные солдафоны обставили самую передовую страну света? Да еще пятьдесят лет назад? Не говори никому, а то на смех поднимут. Гардариканцы ведь только и умели, что строить свои кошмарные пушки и набрасываться на всех соседей без разбору!
- Ну, не знаю. Эти железные дороги, эти шахты - что-то просто невероятное. Десятитомная "Техническая энциклопедия" на четыре пятых состоит из конструкций, выдуманных и осуществленных в Старом свете. Между прочим, характерные А-образные опоры этого самого моста, про который я толковал, ты уже кое-где видела.
- Где же?
- На заднике во втором акте того самого подозрительного мюзикла, на который меня заставила сходить бабушка. И от которого ты была в таком странном восторге.
