Хроники Корума (сборник) - Муркок Майкл Джон (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Затем и Корум провалился в снег, стараясь не упускать из виду гигантскую фигуру своего друга, но тут ему показалось, что в тумане появились огромные темные неуклюжие очертания — под настороженный лай собак всадники с зеленоватой кожей пытались понять, кто же так неожиданно вторгся в их лагерь, и Корум узнал голос, который кричал:
— Илбрек! Это он, великан! Сид пришел к Крайг Дону! Вперед, гулеги! Вперед!
То был голос принца Гейнора — Гейнора Проклятого, чья судьба была так тесно связана с Корумом.
Прозвучал охотничий рог гулегов, созывавших своих свирепых псов, туман наполнился зловещими завываниями, но пока Корум не видел этих белесых зверей с их кроваво-красными ушами, желтыми горящими глазами — зверей, которых его друг Гофанон боялся больше всего на свете.
Громовой стон, полный боли, ответил на предупреждение Гейнора, и Корум понял, что это был бессловесный голос самого Переноса, голос одного из властителей Лимба, столь же отчаянный и одинокий, как та плоскость, откуда произошли эти умирающие боги. Корум надеялся, что поблизости нет Балара, брата Переноса, ибо тому стоило лишь бросить на них взгляд — и они были бы навечно скованы льдом.
Внезапно Корум увидел, что путь ему преградили четверо или пятеро созданий с тупыми лицами и с кожей белой, как окружающий снег; вооружены они были широкими тесаками, предназначенными скорее для разрубания туш, чем для боя, но он знал, что это было любимое оружие гулегов, которые теперь предстали перед ним.
Со своим лунным мечом Корум врезался в их ряды и удивился, с какой легкостью лезвие рассекает их плоть и кости; ему стало ясно, что только теперь, получив имя, меч обрел всю мощь. И хотя убить гулега было почти невозможно, он наносил своим противникам такие серьезные раны, что они уже не представляли опасности. Принц без труда прошел сквозь них и столкнулся с Илбреком, который продолжал рваться вперед. Мститель в его руке вздымался и падал, как язык живого пламени, рубя и кромсая людей сосен и тех собак, что успели отозваться на зов рога.
В пылу битвы Корум почти не обращал внимания, что дышит туманом Фои Миоре, но постепенно стал чувствовать, что вместо горла и легких у него куски льда; движения и у него, и у коня стали неверными — и наконец он в отчаянии издал боевой клич:
— Я — Корум! Я — Кремм Кройх кургана! Я — Ллау Эрейнт, Серебряная Рука! Трепещите, прихвостни Фои Миоре, ибо герои мабденов вернулись на землю! Трепещите, ибо мы враги зимы!
Блистающий меч, названный Предателем, хладнокровно разрубил рычащего пса, и Гофанон, вращая одной рукой свой смертоносный топор, ревел смертную песнь, и Джери-а-Конел, на плече которого, вцепившись когтями, сидел черно-белый кот, с клинком в каждой руке дрался рядом с ним — он что-то кричал, но его возгласы напоминали скорее вскрики страха, чем боевую песнь.
Теперь их окружили со всех сторон, и Корум уже слышал устрашающий скрип боевых колесниц Фои Миоре и знал, что и Балар, и Гоим, и другие где-то рядом, и, как только Фои Миоре найдут их, они обречены, но он видел и смутные очертания первого широкого каменного круга Крайг Дона — огромные, грубо вытесанные колонны, увенчанные каменными плитами, почти такими же большими, как и сами колонны.
Вид долгожданной цели придал Коруму новые силы. Он направил коня против надвигавшихся на него зеленолицых воинов сосен и Предателем прорубил сквозь них дорогу, оставляя за собой густой тошнотворный запах сосновой живицы. Он увидел, как Гофанона, припавшего на одно колено, окружила свора белых собак, и кузнец, откинув черноволосую голову, яростно кричал что-то, после чего Корум рывком врезался в самую гущу псов, одному перерезав горло, другому вспоров живот и отшвырнув третьего, что дало Гофанону возможность подняться и добежать до укрытия первого каменного круга, где он, привалившись спиной к гранитной колонне, остановился, чтобы перевести дыхание. Затем Корум и сам добрался до кольца и оказался в безопасности; через несколько секунд к ним присоединились Илбрек и Джери. Они стояли, улыбаясь друг другу, не в силах поверить, что остались в живых.
Они слышали, как за пределами каменного круга кричал принц Гейнор:
— Теперь они все у нас! Сдохнут с голоду, как и другие!
Но в гудящих жалобных голосах, казалось, слышались нотки озабоченности, завывание псов Переноса было полно растерянности, гулеги и люди сосен, толпившиеся у линии колонн, смотрели на четверых друзей с опасливым уважением, и Корум крикнул старому врагу, брату по судьбе:
— Теперь мабдены воспрянут и навечно прогонят тебя, Гейнор!
— Ты уверен, что они пойдут за тобой, Корум, — насмешливо ответил Гейнор, — после того, как ты предал их? Думаю, друг мой, ты убедишься, что они откажутся даже разговаривать с тобой, тем более что они на краю гибели и ты был их последней надеждой…
— Я знаю о фокусах Калатина и обо всем, что он сделал, дабы подорвать дух мабденов. И я объясню это Амергину.
Гейнор не стал более возражать, но его смех поразил Корума острее, чем самое едкое замечание.
Четверо героев медленно и устало прошли под арками каменных кругов, минуя раненых, мертвых и сошедших с ума, проходя мимо плачущих мужчин и тех, кто невидящими глазами смотрел в пространство, — пока наконец не вышли в центральный круг, где стояли несколько шатров, мерцали огни костров и мужчины в мятых доспехах, в рваных мехах, дрожа, скорчились рядом с изорванными боевыми знаменами, ожидая смерти.
Амергин, стройный и хрупкий, полный достоинства, стоял рядом с каменным алтарем Крайг Дона, на котором когда-то возлежал после того, как Корум спас его из Каэр Ллуда. Рука друида в перчатке лежала на камне алтаря. Подняв глаза, он узнал всех четверых. Лицо его было мрачно, но он не произнес ни слова.
Из-за спины верховного короля появилась другая фигура — женщина, чьи рыжие волосы падали на плечи. На голове была корона, и от горла до лодыжек ее покрывала тяжелая кольчуга, талию стягивал тяжелый пояс с бронзовой пряжкой, а за спиной висел меховой плащ.
Зеленые глаза ее вспыхнули яростью, когда она презрительно посмотрела на Корума. Это была Медб.
Корум рванулся было к ней, пробормотав:
— Медб, я привел…
Но голос ее был холоднее, чем туман Фои Миоре, когда она отпрянула, держа руку на золотом набалдашнике меча, и сказала:
— Маннах мертв. Теперь королевой стала Медб. Я королева Медб, и я возглавляю народ Туа-на-Кремм Кройх. Под предводительством нашего верховного короля Амергина я возглавляю всех мабденов, которые еще не погибли в результате твоего подлого предательства…
— Я не предавал вас, — просто сказал Корум. — Вы были обмануты Калатином.
— Мы видели тебя, Корум… — тихо сказал Амергин.
— Вы видели подмену — Караха, созданного Калатином с единственной целью: заставить вас поверить, что я предатель.
— Это правда, Амергин, — подтвердил Илбрек. — На Инис Скайте мы все видели Караха.
Амергин поднес руку к виску. Видно было, что даже это простое движение дорого далось ему. Он вздохнул.
— Значит, как это принято у мабденов, — произнес верховный король, — должен состояться суд.
— Суд? — Медб усмехнулась. — В такое время? — Она повернулась спиной к Коруму. — Он доказал свою вину, а сейчас он несет невообразимую чушь. Он думает, мы так потрясены поражением, что поверим ему.
— Мы дрались за наши убеждения, королева Медб, — сказал Амергин, — в не меньшей степени, чем за свои жизни. И мы должны вершить дела в соответствии с этими убеждениями. В противном случае у нас нет права на жизнь. Давайте зададим этим людям прямые вопросы и выслушаем их ответы. Лишь после этого мы решим, виновны они или нет.
Медб пожала точеными плечами. Корум испытал невыносимую муку. Он осознал, что любит Медб еще больше, чем прежде.
— Мы признаем Корума виновным, — сказала она. — И я с радостью приведу приговор в исполнение.
Глава 2
Желтый конь
Вряд ли в пределах Крайг Дона остался хоть один мужчина или женщина, кто не потянулся бы к каменному алтарю. Измученные, обмороженные, исхудавшие от голода лица смотрели на Корума, и хотя он всех их знал, ни на одном не видел сочувствия: все считали его перебежчиком и возлагали на него ответственность за страшные потери, понесенные у Каэр Ллуда. За седьмым каменным кругом, внешним, свивался клубами странный неестественный туман, гудели, отдаваясь эхом, голоса Фои Миоре и непрестанно выли псы Переноса.
